Ничтожество

       Я помню нашу последнюю с ним ссору. Мы часто ссоримся, не потому что злимся друг на друга, а просто так. Помню нашу последнюю ссору. Мы так разругались, что даже потом целый день ничего не писали друг другу. Разругались о книгах. Здорово повздорили! Да, о книгах, черт бы их побрал! Даже не о какой-то определенной книге, а в общем. О, как же сильно мы спорили! Вся прелесть споров со мной — можно не извиняться, я очень быстро забываю все обиды. В тот раз он крупно обиделся на меня. В общем, закончилось все тем, что мы оба пожелали друг другу доброй ночи, а на следующее утро все начали с чистого листа. Будто и не было ничего. Славно. А еще я посвятила ему кое-что, но рассказывать не буду. Неинтересно это. Только больше тоски нагоню, знаете ли.        Я стала судорожно набирать незнакомый номер на панели телефона. Сейчас я позвоню ему, сейчас же услышу его взрослый голос. Сейчас он спросит, кто его беспокоит, а потом шумно и растерянно вздохнет. Но ответила какая-то женщина.  — Дайте Стэфана, — хриплым голосом почти потребовала я.  — Посмотрите на время! — также грубо отрезала женщина, — кто говорит-то?  — Неважно. Спокойной ночи.        Я повесила трубку и вспомнила, как он недоумевал, почему я не могу смотреть в его глаза, когда разговариваю с ним. Конечно, не могу! Конечно, я не могу смотреть в эти черные глаза, схожие с чем-то незнакомым, неизведанным. Они похожи на космос, покрытый мурашками звезд, и каждый раз мне боязно заглядывать в эту красоту, я боюсь спугнуть твои планеты, скрытые внутри твоих глаз! Конечно, не могу! Когда этот дурак глядит на меня, у меня ощущение, будто он видит все, все понимает. И будто знает меня уже давно. Он как-то попросил меня посмотреть на него. Я чувствовала себя глупейшим человеком на свете, всем видом пытаясь показать отстраненность и безразличие. А он улыбнулся. Улыбнулся, черт побери! Он словно понял все-все!        И тут я разрыдалась. Серьезно, слезы текли по моим щекам длинными потоками, позже, собираясь на кончике подбородка. Собака проснулась и посмотрела на меня с непониманием и сочувствием. А я не могла остановиться. Я не могла остановиться! Не могла, и все. Я всего лишь ничтожество. Ты чертовски особенный. Жаль, что я не особенная. Как бы я не хотела, но теплые струйки все капали на одежду, мгновенно остывая. Как бы я не утирала слезы рукавами рубашки, в глазах образовывались новые. Я так сильно давно не рыдала. Глухой рев вырывался из глотки рывками, громкие всхлипы прерывались протяжными стонами.        Экран телефона засветился. Стэфан написал. «А ты как?» Быстро печатаю ответ. «Прекрасно.»        В памяти всплыла улыбка Фрая, когда мы заключали друг друга в быстрые и нелепые прощальные объятия. Это не помогло мне успокоиться, скорее, наоборот. « — Я вижу красный и зеленый ближе к коричневому, да — Вау… Мне никогда не понять, в каких цветах ты видишь мир. — А мне не понять, как его видишь ты. — Тут слишком ярко.»        Моя кожа насквозь пропиталась слезами. Не успевали они застывать на запястьях, как новые мочили пальцы. Собака снова умиротворенно засопела на кровати, закапываясь поглубже в одеяло. Она права, тут холодно, да. Тут холодно. И слишком ярко, несмотря на темень вокруг. Слишком ярко.        Я открыла окно и высунулась наружу. Плевать мне на ангину. Ледяной ветер заставил мою мокрую кожу покрыться мурашками. Эх, мальчишки! Я открыла рот и закричала. Воздух выходил из моих губ облаком горячего пара. «Скажи мне правду» Стэфан будто обо всем откуда-то узнал. Я часто чувствую его присутствие рядом. Я уже говорила, да? Будто он стоит за спиной. Он бы тронул меня за плечо и улыбнулся мне. Но я одна. И даже собака словно перестала сопеть. Но я одна. Я одна.        Я закрыла форточку и согнулась пополам. Острая боль в горле разрывала легкие. Я не стала отвечать. Опустилась на пол. Он был теплый. Я стала думать про Фрая. Помню, когда я чуть ли не умирала от холода, от поднявшейся температуры, мы стояли в зале вместе с моими друзьями. Я вся тряслась, мне было так плохо, что я готова была упасть на пол, прямо как сейчас. Меня всю трясло, кошмар! Мы стояли рядом с моей подругой, которая, заметив мои страдания, ткнула Фрая в плечо.  — Обними ее. И мы обнялись. Да, черт возьми, мы обнялись! Тепло наполнило мое тело, мгновенно прошел озноб. Я прижалась к нему, доверчиво и так крепко, как еще ни к кому не прижималась. Положила голову не его плечо и задрожала всем телом. Уже не от холода. Я обожаю таких людей, обожаю то, как они могут поднять настроение, ничего при этом не делая. Обожаю долгие объятия.        Я стиснула зубы и встала с пола. Окно само распахнулось передо мной, я снова высунулась по самые плечи. Снова холод, снова тьма. Моя собака, потягиваясь под одеялом, с шумом выдохнула. Я закрыла глаза и представила, как буду падать вниз, как ветер растреплет мои волосы, разорвет одежду. Как я опущусь на ледяной асфальт, что покажется мне самым горячим, как все мои мысли смешаются в одну, самую яркую.        Ах, эти мальчишки! Вечно из-за них приходится и радоваться и тосковать. Это так чертовски паршиво, когда Стэфан меняет ночные разговоры с тобой на кучку шлюх. Это так гнусно, когда Фрай выпускает тебя из объятий и отдаляется. Я думала о самоубийстве. Я представляла, как через пару дней мне позвонит моя лучшая подруга. Попросит маму с заплаканными глазами позвать меня к телефону. А мама сухо и твердо ответит:  — Она умерла. Она умерла. Она умерла.        Салли, тебе всего лишь шаг ступить, сделай это. Я забыла позвонить Стэфану. нет, не позвоню. Хватит с него и с тех, кого сегодня он будет трогать за плечи и улыбаться. Хватит с него. Хватит с него.        Даже Террис казался в этот момент менее отвратительным. Давай, Салли. Давай, Салли.       Здесь слишком ярко. Здесь слишком ярко. Ах, эти мальчишки! Да, эти мальчишки! Будешь ли ты скучать?       Мне будет не хватать долгих объятий.        Мои руки отпустили узкий подоконник, а в голове пронеслись мысли о качели. Той самой, перевязанной веревками. Хорошая, очень хорошая качель. Стэфан не стал бы меня качать.        Я всего лишь ничтожество. Что, черт возьми, я делаю здесь? Мне здесь не место.