Дневник Пуффендуйки.

В наушниках хрипло гремели басы, скрипучий, словно старая чердачная дверь, голос солиста говорил о любви и смерти, как двух составляющих самой жизни. А снаружи надрывался будильник, пробиваясь сквозь любимые голоса, под объемным пуховым одеялом вдруг стало ужасно жарко. Высвободив одну из рук, слепо пытаясь нащупать на прикроватной тумбе злосчастные часы, свернув тарелку с недоеденным сандвичем и пустой банкой колы, меня все же поджидал успех, комната вновь погрузилась в сонную тишину. Подняв свое тело с тяжестью и трудом, словно восстав из могилы, я почувствовала ноющую боль по всему телу, не самый лучший матрас. Щелкнула плеер на стоп, поднялась на ноги и открыла одну из створок оконной рамы. Комната тут же наполнилась привычным гулом — шумом редких машин, разговорами пьянчуг, что, не смотря на утренний час, только покидали паб напротив дома, да лаем собак, что никак не могли поделить найденную на мусорке добычу. Мой взгляд тут же обреченно упал на настенный календарь, обведенная алым дата 31 августа наконец наступила. Сегодня день Х. Но это отнюдь не волнительно, решение к которому я шла последние месяцы не вызывало ожидаемого восторга. Только сейчас я понимала насколько это глупо — поставить точку именно в последний день отъезда, чтобы не было шанса исправить решение. Передумать. Выкину, и уже не успею купить учебники, тетради и прочую требуху. Будет поздно слишком мало времени. Бред. Разберусь с этим позже. Дом на первый взгляд оказался пустым, либо Розалин еще спала, либо уже ушла, обычно она предпочитает включать телек почти на полную катушку или радио, моя мать до жути боится одиночества, не знаю, как она переживает то время, когда я уезжала в школу, наверное, каждый день приводила кого-нибудь… — Фак! — вырвалось у меня вместо крика. За столом на грязной кухне, что примыкал к окну, сидел чужак. Мужчина не первой свежести в одних трениках. В правой руке его была сигарета, что тонкой струйкой источала дым, в левой, полностью забитой татуировками, — банка початого пива. Только сейчас я поняла, что так и не переоделась, футболка, что к моему счастью была на три размера больше, показалась мне до неудобства короткой. Она едва закрывала задницу. — Где Розалин? — старалась, чтобы голос звучал жестче, чужак должен понять, что ему здесь не рады. — Спит еще, — его голос был хрипловатым, но в нем чувствовалась мягкость, — кхм… она твоя… сестра, да? — Мама, вообще-то. Он едва сдержался, чтобы не присвистнуть от удивления. Розалин в виду своего одиночества и ярого желания устроить личную жизнь, не имела привычки упоминать тот факт, что у нее есть семнадцатилетняя дочь. А ее внешний вид и легкомысленное, временами безответственное отношение к жизни, не вызывало у окружающих подобных мыслей. — Мама? Сколько тебе? — Семнадцать. Он задумался, видимо его мозг начал тяжелый вычислительный процесс. — Ей тридцать три, если ты пытаешься посчитать возраст. Чужак прокашлялся, отхлебнул пива, наконец увел взгляд от моих тощих оголенных ног и решил, видимо продолжить беседу. Поскольку вопрос его поставил меня даже в некий тупик. — Почему она не сказала, что у нее есть дочь? — Может, она хотела побыстрее затянуть на твоей шее брачный хомут? — открыла дверцу холодильника, предсказуемо звякнули полупустые бутылки, — Я шучу, расслабься. — Кхм… а так как тебя зовут? — Чарли. — Странное имечко для девочки, — уловив в его голосе смешок, хлопнула дверцей холодильника, — в школе еще учишься, да? Помню свои семнадцать лет… Не продолжи он бубнить под нос свои воспоминания о прекрасном возрасте, точно бы услышал, как клацнули зубы обиженного подростка. Еще не хватало выслушивать его болтовню. — Прости, как там тебя? — Кхм, э… Джо… — Так вот, Джо, нам необязательно разговаривать только потому, что ты трахаешься с моей мамой, ты не первый кого я встречаю на этой кухне с утра. Он медленно закрыл рот, на остром, словно отточенном камнем, лице заходили жевалки. — Приятно было познакомиться, Джо. Легкой походкой, даже слегка в припрыжку я вновь вернулась в свою обитель, его злость подняла настроение, больше удовольствия я получу, когда в комнату влетит Розалин. Не прошло и десяти минут, как мое предсказание сбылось. Опухшее лицо, всклокоченные волосы, красные глаза и синяки под ними — все говорило не в ее пользу. — Лиззи! Ненавижу идиотское имя! Единственная вещь, которую она мне дала в детстве — имя, и оно оказалось полным провалом! — Эй, я с тобой говорю! — она одним простым движением развернула меня к себе лицом.  — Какого черта? — Нет, это ты мне объясни! — прорычала она, — Что ты такого сказала Джо? Хмырь на кухне был ее последним шансом на счастливое будущее. Не так. Очередным шансом. Разве она не понимает как мне тяжело смотреть на то, что глупая мать творит со своей жизнью? — Что он не первый, кого я встречаю на нашей кухне с утра. Розалин стало неловко, она увела взгляд в сторону, да и прежнего напора не было, гнев улетучился, словно его и не было. Каждый раз она чувствовала вину. — Лиззи… — Не называй меня так, ты знаешь, как это имя бесит меня. — А как мне тебя называть? Именем человека, который мне всю жизнь испортил? — Он испортил твою жизнь? Серьезно?! Не смей говорить подобных вещей о дедушке! — закипавшая внутри злость выливалась наружу, — Только ты виновата в том дерьме, что нас окружает! — Ты это серьезно? — Вполне. — Ты многого не знаешь о нем, Элизабет, — она попятилась к двери, на ее лице пролегли тени, а глаза стали жесткими, я вдруг поняла, что пересекла черту, за которую прежде не заходила. — А как много я не знаю о тебе? Черт, Чарльз хотя бы был рядом со мной. Это он меня воспитывал, пока ты… я даже не знаю, что ты делала те одиннадцать лет… — Я искала нам дом, работу… я пыталась устроиться, чтобы забрать тебя к себе, Лиззи. Тот факт, что Роуз ушла в оборону, лишь подзадоривал меня. Она заслуживала это. — Забрала? — выплюнула я, глаза начало жечь от подступивших слез, — Это ты готовила для меня? Этот старый дом в самой заднице? Работу в баре напротив и всякий сброд на нашей кухне? То время… было лучшим в моей жизни. Знаешь, я бы все отдала, чтобы Чарльз был жив. Розалин изо всех сил сжала кулаки, костяшки даже побелели, она стиснула зубы, а лицо исказило от злости. — Ты понятия не имеешь, каким человеком был твой дед! — Серьезно? — надеюсь она приготовила для меня что-то посерьезнее детской обиды, — Может, расскажешь мне, наконец, свою версию? Ведь насколько мне известно, Чарльз всю жизнь положил на то, чтобы восстановить нам доброе имя! А ты предала их, бросив все, что имела! Дом, школу, своих родителей, подставила его, связавшись с долбанным наркоманом, что в итоге отплатил тебе твоей же монетой! Бросил тебя! Но разве это как-то исправило тебя? Или повлияло? Нет, ты просто оставила меня на своих родителей, словно ненужную вещь, мама. Розалин на глазах стала меняться, ее зеленые глаза приобрели уж слишком темный оттенок, добавляя не просто возраста своей обладательнице, но и опасности. — Твой золотой дед был чистокровным фанатиком, — выплюнула она, — продавшем свою дочь за шанс вернуть себе былую славу, дорогуша… Конечно, он упустил этот факт… Я должна была выйти замуж за Корбана Яксли, за этого мерзкого белобрысого выскочку, уверена, что он и для тебя припас какого-то чистокровного засранца, конечно, мастью поменьше, ты ведь полукровка. Как на счет долгов? Он ведь все потерял… дом, счет в банке, свою работу… все из-за сраного Грин-де-Вальда, на которого он сделал ставку… знаешь, почему я ушла? Знаешь? Мне настолько осточертел весь этот гребаный мир. Жизнь это не просто взмахи волшебной палочкой, Лиззи. Его нравоучения не давали мне вдохнуть полной грудью, я все делала не так, не так ела, смотрела, дышала, ходила… он просто хотел наследника, а не дочь, что не желает следовать его приказам. Твой дед был настоящим мудаком, Лиззи. Уж лучше жить так, чем под одной крышей с этим тираном. — Я обо всем знаю, Розалин, — она опешила, — знаю о Яксли и… — И ты смеешь меня винить? Господи… Лиззи! Ты обо всем этом знаешь, но продолжаешь в этом вариться. Ты что мазохистка? — На твоем месте, я бы засунула в жопу свою гордость и поступила так, как мне велят, потому что так было лучше для нашей семьи! — Ты считаешь, что он был прав? Готова дать голову на отсечение, Чарльз тебе промыл мозги… говорил о Моргане, о наших предках, что по статусу чуть ли не королевской крови, да? Заставлял учить семейное древо словно молитву, так? Я прошла через это, я знаю, что все это и яйца выеденного не стоит, Элизабет, — ее тон стал мягче, она словно сочувствовала мне, но разве оно было нужно? Это сочувствие? Розалин шумно выдохнула и села на краюшек кровати. — Знаешь, я надеялась, что тебя обойдет стороной, что ты не унаследуешь эти способности, думала, мы сможем начать все заново. Возможно, ты не помнишь, но перед твоим поступлением в Хогвартс я приезжала, предлагала тебе другую жизнь, жизнь со мной. — С матерью, которой я даже не знала? — Я виновата перед тобой, Лиз, но… послушай. Я не хотела отпускать тебя в Хогвартс, не потому, что когда-то я отказалась от того мира, нет, я хотела уберечь тебя…. Слова ее были пусты. Превращались для меня в белый шум, не более. Она ни хрена не знала о том, с чем мне приходиться жить. Какие шишки сыпятся на мою голову просто потому, что моя мать — Розалин Арабет Сильверстоун. Они ни хрена не знает о последствиях своего прошлого. — По крайней мере, сейчас ты все исправишь. Начнешь жизнь заново, — она посмотрела на кучку вещей в углу комнаты, — Я думаю, ты приняла правильное решение. — Это не так, — мой голос на удивление звучал уверено, — Для тебя было просто — бросить школу, сбежать из дома, сломать свою палочку и забыть о том, кто ты есть на самом деле, Розалин. Для меня это не так. Я до конца пойду, просто ради того, чтобы доказать самой себе, что я не слабачка, что я не такая, как ты. Я не брошу Хогвартс. Губы Розалин сжали в тонкую полоску, а взгляд стал жестким, она подскочила с кровати. — Я ни разу не вмешивалась, но этого довольно! Ты не получишь ни копейки… ХА! Ни копейки?! — Ты могла бы пригрозить чем-то иным, знаешь… закрыть меня в комнате, поставить на окна решетки… — Я не запрещаю тебе, но помогать больше не буду. Я не буду содействовать тебе в том, что губит твою жизнь! — Но ты только что сама это сделала, слышишь! Не хочешь содействовать разрушению моей жизни? Может, тогда нам стоит перестать общаться? Она не разделила этой усмешки. Ушла. Она всегда отступала. Это одна из тех вещей, за которую я ненавидела свою мать, она была слабой и всегда предпочитала сдаваться. Вещи, что должны были отправиться на помойку, тут же полетели в чемодан. Одна за одной, делая комнату до не приличия пустой. Я не собиралась оставлять в этом доме хоть что-то, за чем стоило возвращаться. Конечно все не влезло, ушло около получаса, чтобы вспомнить дурацкое заклятье, что сделает мой рюкзак бездонным вместилищем, так проще не понадобиться и чемодан. Осталось только одна вещь — деньги. Где достать гребанные деньги? На ум пришла не самая лучшая идея, но выбора похоже нет. Взяла с тумбочки пилочку для ногтей, чтобы справиться с половицей, хранящей последнюю реликвию семьи Сильверстоун. Выудив пыльную коробку из-под обуви на свет, я пыталась унять дрожь в руках, тайник был мною вскрыт. В коробке лежала тетрадка в кожаной обложке, что некогда принадлежала деду и шкатулка в виде сундучка. Даже не удосужившись убедиться в наличии драгоценности в шкатулке, я тупо забросила все это в рюкзак, а коробку швырнула к окну. Быстро нацепив на себя рваные джинсы и объемную толстовку, я накинула на плечи рюкзак, чье содержимое стоило дороже дома и поспешила к выходу, не оборачиваясь, не желая прощаться, но отчего-то чувствуя, что больше сюда не вернусь. В наушниках гремели басы, а каждый шаг был тверже предыдущего. Две пересадки на метро, полчаса в пути, а казалось, что пересекла океан. Минуты перерастали в вечность, заставляли мусолить утренние скандалы, но ни капли не жалеть. Сейчас принятое решение казалось как никогда правым. Лондон был сер сегодня, смуглые лиловые тучи, словно налитые свинцом, плотно засели над городом, поливая его не самым теплым дождем. Настроение под стать природе — нелюдимое и хмурое, люди прятались под зонтами и кутались в дождевики, желая как можно быстрее оказаться в тепле. Только вот я любила такую погоду, мне приятно было видеть отражение себя в этом, никуда не торопилась, наслаждаясь холодным колючими каплями, заткнув звуки внешнего мира опять же голосом любимого Сида, не спеша шла со станции метро, топая по мелким лужам. Исполнив небольшое танцевальное па, ловко крутанувшись на мокрой брусчатке, я огляделась, лишь после толкнула дверь, вывеска над которой гласила «Дырявый Котел». Глаза не сразу привыкли к мрачному освещению, но из плюсов — тело моментально обдало теплой волной, одежда тут же стала сухой. Несколько пожилых леди, что занимали ближний к выходу стол, осуждающе цокнули, глядя на рваные джинсы. Не обратив должного внимания на окружающих, что к слову пялились на меня все более настойчиво, так бывает всегда, стоит мне залететь в тусовку магов. Парень в кепке, что служил барменом у своего отца, приветливо улыбнулся. — Есть свободные номера? — Да, найдется. — Тогда для начала мне сандвич с беконом и сливочное пиво. — Два сикля, шесть кнатов. — Могу забронировать номер на одну ночь, пока не достану денег… — последние монетки, завалявшиеся в кошельке с прошлого года, пошли в ход. — Без проблем. Какой-то парень, навалившись на барную стойку всем телом, нечаянно толкнул меня локтем — Извини, — быстро буркнул он и обратился к бармену, — Привет, Том! Как оно? — Отлично, как сам? — ответил на рукопожатие парень, — где Сириус? На этот вопрос парень лишь закатил глаза и чуть отстранился, предоставляя бармену вид на своего друга за столом у каких-то молоденьких ведьмочек. Том лишь усмехнулся. А я тут же отодвинулась, признав в незнакомце Джеймса Поттера. — Нам два пива, как обычно, — сказал он, пятерней поправляя и без того всклокоченную прическу — Как обычно? — Том сомнительно глянул на парня, а после на часы. — Угу, — кивнул Джеймс Поттер. — Что-то вы рано сегодня. — Завтра в Хогвартс, надо расслабиться… — Только не говори, что «Дырявый котел» твой последний шанс… по-любому у вас намечается что-то грандиозное. Джеймс усмехнулся. — В Инвербери устраиваем небольшую вечеринку, подтягивайся, Сириус против не будет. — У меня смена, сегодня никак, — пожал плечами Том и подлил в стаканы со сливочным пивом рюмку алкоголя. Бармен, подметив, что за ним следят, лукаво подмигнул девушке. — А так можно? — не удержалась я от вопроса. Я особо не любила выпивать, в виду того, что часто наблюдала мать в нетрезвом состоянии, но сейчас алкоголь казался не самой плохой идеей. — О чем ты? — улыбнувшись ответил Том. — Пять сиклей. — Угу. Джеймс, порывшись в кармане своей черной мантии, достал несколько монет и положил их перед собой, еще несколько отправились в банку с подписью «На новый Нимбус» Том поставил на стойку три стакана пива, одно придвинул мне вместе с пустой тарелкой — спустя секунду на ней появился сэндвич. — Приятного аппетита, — Джеймс взобрался на стул. — Спасибо, — Кусок вдруг встал поперек горла. Захотелось свалить подальше. Не то чтобы я страдала от скромности или буйной симпатии к этому парню, скорее наоборот, это был явно ощущутимый дискомфорт вызванный страхом. Джеймс был звездой выпускного класса школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, в той самой, где я первые пять лет занимала место жертвы буллинга. Пропасть между нами была неизмерима и вот, судьба столкнула нас в пабе «Дырявый Котел» в самом центре Лондона, здесь не было преподавателей, которые могли за меня заступиться. По сути здесь не было никого. Видимо, лучший друг Джеймса — красавчик Сириус Блэк, не торопился покидать пару девушек за одним из столов, и внимание Поттера начало растекаться по дымному залу. Все чаще он останавливал его на мне, отчего я с особым усилием начала расправляться со своим завтраком, надеясь, что он так и не признает во мне дно социальной лестницы магической школы. — Твое лицо мне кажется знакомым, мы… — обратился Джеймс. ФАК. — Мы учимся на потоке, Пуффендуй. — Пуффендуй, — извиняюще улыбнулся Джеймс, конечно, он понятия не имел, кто учится на Пуффендуе, большинство студентов Пуффендуя оставалось в тени, звезды школы внимания не обращали, слишком были заняты собой. — Неудивительно, что ты не помнишь, мы обычно не пересекаемся, — не удержалась я, отодвигая тарелку с недоеденным бутербродом от себя, — надеюсь, так и будет продолжаться, не напрягайся. Закинув рюкзак на плечо, я попыталась слезть с барного кресла, но как это обычно бывает, показательной проходки не получилось, нога застряла между ножкой стула и подставкой, неловко повалилась прямо на пол, да почувствовала крепкие руки, что успели меня перехватить. В нос ударил запах машинного масла и сигарет, приправленный едва уловимой сладостью, чем-то очень приятным и знакомым. Сириус Блэк. Сердце пропустило удар. Уж не знаю чем вызвано, опять же страхом или тупой наивной девичьей способностью боготворить красавца. Блэк был мечтой каждой наивной дуры в Хогвартсе, и поскольку я не обладаю выдающимся умом и высокой самооценкой, то позволила себе глупость на третьем курсе тайно влюбиться, испортить половину личного дневника своими поверхностными мыслями на счет выдуманной мною любви к нему. Подавить чувства удалось сразу же, как глупая тетрадка попала к нему в руки, он долго смеялся со своими друзьями, перечитывая особо идиотские мысли. Хоть и дневник не был подписан, мне отчего-то казалось, что он узнал автора. Я дала себе слова заткнуть детские чувства, и оно получилось. Получилось ли? Мои глаза предательски цеплялись за малейшие детали — жилистые руки, острые скулы, шутливый, немного наглый взгляд черных глаз. Сириус Блэк, как бы я не старалась отрицать, был просто моим типажом. Чертова рок-звезда Хогвартского масштаба. — А ты времени зря не теряешь, Сохатый, — он помог мне вернуть равновесие, — что ты такого сказал бедной девушке, что заставил ее упасть к твоим ногам? Поделишься опытом? Отсалютовав усмехающемуся Тому, что видимо, все-таки проследил за моей растерянностью, я направилась к кирпичной стене в подсобке, что служила входом на Косую Аллею. В переулке не было луж и дождя, хотя тучи над головой были по-прежнему хмурыми, возведя голову к небу, я заметила, как капли застывают в метрах четырех от земли, словно ударяются о стекло и тут же исчезают. Но Косой ожидал позже, нужно было раздобыть денег. Стоило только свернуть в темный проулок, как дождь забарабанил по брусчатке с прежней силой. Темная улица, тесно заставленная лавками, встретила облупленной деревянной вывеской, косо висевшей на лавке ядовитых свеч, гласила: «Лютный переулок». Парочка подозрительных мужчин, что перешептываясь, наблюдали за новенькой, до самой двери магазинчика антиквариата «Горбин и Бэркес». Колокольчик на двери звякнул, заставив хозяина лавки мистера Горбина и его покупателя поднять свои головы и отстраниться от предмета, лежавшего на мягкой подушке. — А не ошиблась ли ты дверью? — прокаркал Горбин. — Нет… я хочу продать кое-что, думаю вас это заинтересует. — Ладно, подожди немного, сядь вон там, — он кивнул на стул, что стоял возле двери, — и ничего не трогай. Я поступила так, как и посоветовали, но ведь смотреть никто не запрещал. В Горбине было полно антиквариата пропитанного черной магией, почти каждая четвертая вещица несла в себе смертоносное проклятье. Моя окажется самой мощной. Наконец, двое мужчин сошлись на сумме, Горбин исчез в подсобке, а щуплый дедок, облокотившись на стол, обратился ко мне. — Что же тут могла забыть столь юная прекрасная особа? — Я к мистеру Горбину. — Я — Джозеф Клинт, — представился мужчина, — покупаю-перепродаю. Помогу тебе отбить у мистера Горбина побольше, чем он даст, за небольшое вознаграждение. — Небольшое? — Десять процентов, — улыбнулся он, обнажив желтые зубы. — Нет, спасибо, мистер Клинт. — Ну, что там у тебя? — прокряхтел мистер Горбин, швырнув мужчине мешочек с монетами, тем самым прервав диалог. — Всего доброго, Горбин, — крякнул Клинт и вышел, напоследок зацепив меня неприятным взглядом. — Советую надеть перчатки из драконьей кожи, потому что оно очень опасно, — подходя к его прилавку, я достала из рюкзака шкатулку. Взяв палочку, трижды очертила круг над потертой крышкой, пролился серебристый свет, и шкатулка звякнула замком. Вниманию Горбина было представлено ожерелье с опалами, по своей красоте необычайно ужасающее в прямом смысле этого слова. Одень его на шею и умрешь испытав прежде боль сравнимую лишь с Круциатусом. Горбин, использовав перчатки, аккуратно вытащил ожерелье и расправил его на специальной бархатной подушечке, вооружившись омниоклем он разглядывал свою будущую покупку. После взял в руки шкатулку. — Шкатулку я оставлю себе, — она была заколдована, никто кроме рода Сильверстоун не мог ее вскрыть, такой тайник пригодится всегда. — Как скажете, — каркнул Горбин и вновь вернулся к украшению. Он рассматривал его очень долго, тщательно, поинтересовался о проклятье, что заложено в опалах, проверил на несколько простых заклятий и даже плеснул на него какое-то зелье. — Восемьсот, — заключил он, откладывая в сторону омниоколь и очки, — готов предложить за него восемьсот галлеонов… — Восемьсот? — тупо переспросила я, — Вы ведь знаете, кому принадлежало это ожерелье? — Я дам вам за него восемьсот, мисс Сильверстоун, — отрезал Горбин, подчеркивая обращение, без промаха определив принадлежность мою к роду Морганы. — В таком случае, — я вновь открыла шкатулку, решила пойти на хитрость, — я найду другого покупателя. — Деньги прямо сейчас, да еще и в таком количестве… — хмыкнул Горбин, — где вы его продадите? В маггловской лавке? — Думаете, я не найду желающего купить ожерелье Морганы? — Конечно, найдете, мисс, — кивнул он самодовольно, — но, сколько времени вам понадобиться? А деньги ведь нужны сейчас, не ошибаюсь? Вы конечно можете попытать свое счастье на улице, эти торговцы, — скривился Горбин, — вряд ли дадут вам больше трехсот. — Тысяча, — попыталась я, прекрасно понимая, что проигрываю ему в умении торговаться. — Я дам вам восемьсот пятьдесят, это мое последнее слово. Делать было нечего. Горбин был прав, никто не выложит такую сумму прямо сейчас. — Вот видишь, Чарльз, — прокряхтел Горбин, выписывая чек, — а ты говорил, что я никогда и не увижу его… Он рассмеялся своим хриплым отрывистым смехом. — Что, простите? — Чарльз… Чарльз Сильверстоун, твой… дед, наверное… — Горбин протянул чек, — он до последнего упрямился, говорил, что быстрее потомки Морганы — Великий род Сильверстоун — себя изживут, чем это ожерелье будет продано… ошибался, однако. — Нет, не ошибался, он был как всегда прав. В горле образовался ком. А дождь смешался с выступившими на глазах слезами. Род себя изжил. И я вряд ли могла назвать именем, что когда-то звучало уж очень гордо. Элизабет Моргана Чарльз Сильверстоун.