Наверное, я ждала казни — унизительной, прилюдной, эмоциональным расчленением или позорным клеймением, так что весь Хогвартс до конца года будет хихикать за моей спиной, прилепив очередное прозвище, а я так и проживу до июня, борясь с суицидальными желаниями — ну, примерно как было до шестого курса. Но к моему удивлению, прошло уже три дня, а все было тихо, я не считаю жвачку в волосах и наколдованного мне свиного пятачка вместо носа. И даже «случайно» пролитого на мою голову тыквенного сока за завтраком.
Было мерзко — холодная густая жижа стекала по волосам, пока сидевшие рядом бессовестно потешались над моим видом.
— Зря ты это сделала.
Я не сразу поняла, что Блэр общается не сама с собой.
— Что? — я наспех вытирала салфеткой лицо.
— Зря ты это сделала, — вновь произнесла она, на этот раз отделяя каждое слово.
— О чем ты?
— Пошла наперекор Джейн. Она это просто так не оставит, тебе ли не знать.
Я хотела было сказать, чтобы Блэр заткнулась, но решила быть повежливее, в конце концов, мне еще с ней жить.
— Последние лет пять ты не очень была заинтересована моей жизнью, я буду благодарна, что ты и дальше не будешь совать свой нос…
— Не утруждайся, Чарли. Мне и так нет никакого до тебя дела, я просто хотела напомнить тебе об ошибках, на которые ты горазда.
Слышит ли она сама себя? Моя челюсть, кажется, отвисла от ее предельной наглости.
— Джейн не спустит это, уж поверь, я думаю, тебе стоит извиниться, и дело с концом. Сумка и вправду была неприлично дорогой.
Я выдержала ее взгляд, смотря на нее как на конченую идиотку. А что? По-моему, ее предложение было не просто абсурдным, оно было — из ряда вон. Может, мне стоило в качестве извинений купить Джейн Гринграсс новую? Пошла Блэр со своими «советами» на хер.
— Я твоих советов не спрашивала, Блэр, будет здорово, если ты оставишь свое мнение при себе.
Она лишь пожала плечами и вернула внимание к своей тарелке.
Как же она меня бесила, Мерлин дай мне сил не сорваться! Ладно, бесила возможно не она, а Гринграсс, но какая разница? Выпустить пар на Блэр — разве не выход? Чтобы избежать назревающего конфликта, я просто вышла из-за стола, надо бы очистить одежду от пролитого, да заглянуть в туалет перед уроком.
Рубашка уже приняла прежний идеальный вид, а я хотела было выйти из кабинки, да только рука замерла, стоило мне услышать собственное имя, сразу после того, как проскрипела входная дверь.
— … Элизабет Сильверстоун, — вновь прозвучало имя.
Не знаю с чем это связано, но женские туалеты в Хогвартсе часто были местом дислокации щебечущих стаек. Именно здесь красавицы толпились возле зеркал, крася губы помадой и поправляя потекшую тушь, именно отсюда по школе расползалась тонкая паутинка свежих сплетен. Я особо никогда не вслушивалась в их разговоры, конечно, если они не касались меня. Несмотря на все свое внешнее отрицание, свою непричастность к общественной жизни в школе, меня все же задевали чужие порицания. Не знаю, кого бы абсолютно не волновало чужое мнение, я стремлюсь к этому, всегда себя стараюсь убедить, что мне плевать, но чувствую, что меня это все же задевает. Их слова в мой адрес сравнимы с протекающим краном на кухне. Вроде бы не существенно, но все же действует на нервы. И сейчас, нет, просто уйти, а я как дура осталась подслушивать.
— Кто? — в воздухе повеяло табачным дымом.
— Сильверстоун, пуффендуйка с нашего потока, сидит с Сириусом на зельях.
— Да-да, кажется, поняла, — шаги раздались совсем близко, после проскрипела дверь кабинки.
— Тебе не стоит переживать, Марлс, — произнес другой голос.
— Да, я знаю, но… он так смотрит на нее, и я несколько раз ловила Сириуса на том, что он треплется о ней с Джимом… я не удивлюсь, если она окажется его напарницей по Травологии…
— Ты действительно ее ревнуешь? — встрепенулся еще один голос, кажется, тут разом оказалась вся их коалиция — Лили, Марлин, Алиса и Мэри.
— Нет… то есть… вы же знаете, как меня бесит Блэк.
— Брось, Марлин, тебе просто кажется, ты не хуже меня знаешь Сириуса, он думает совсем не головой, а тем, что у него между ног.
— Алиса, — нарочито строго отчитала ее Лили.
— Я говорю как есть, ну даже если он обратил на нее внимание, хотя я сомневаюсь, что она в его вкусе… сколько уже таких было, верно? Возвращается то он всегда к тебе…
— Это… худшее утешение, что я могла слышать, — вырвалось у Маккиннон, от кого-то последовал смех.
— Если честно, проблема ведь в Блэке, — добавила Эванс, понизив тон, — он не тот, кто тебе нужен, Марлс. После того, как он поступил с тобой в прошлом году… это даже для него подло. Сколько ты можешь терпеть такое к себе отношение? Алиса права, он делает все, что ему в голову взбредет, а после возвращается к тебе, как ни в чем не бывало… это неуважение.
— Я не могу посадить его на цепь… мы не в отношениях и… ты его совсем не знаешь, Лили, — последнее звучало как полная безысходность.
— И не очень-то хочется, — она шумно выдохнула, раздались мягкие шаги, а после ее голос наполнился утешением. — Но если ты того хочешь, я скажу тебе одно — Сириус просто болван, если не понимает, что ты — лучшее, что может с ним произойти. Никакая Гринграсс, Паркинсон, Булстроуд и тем более эта Сильверстоун, тебе в подметки не годятся.
— Ты вообще видела ее? Никто в здравом уме не посмотрит на нее как на предмет обожания… ее внешность…
Не знаю было ли это очередным утешением, но слушать дальнейший треп о моих внешних недостатках типа плоской груди и курносом носе было неприятно. Я и не заметила, как мои глаза наполнились слезами, я громко дернула ручку сливного бочка, разговоры девчонок тут же прекратились. Я вышла из кабинки, и как ни в чем не бывало, сделала вид, что этих куриц здесь и вовсе нет, но меня выдавали блестящие дорожки слез на щеках. В полной тишине я проследовала к раковинам, тщательно вымыла руки, я чувствовала, как эта троица не сводит с меня взгляда, но никто из нас не решался нарушить тишину.
— Знаешь, Сильверстоун, подслушивать не хорошо, — в ее голосе не было ни капли смущения или стыда за то, что она в компании своих подруг перемывала мне кости, словно, это было абсолютно нормальным.
— Не хорошо говорить за спиной, Маккиннон, это называется лицемерие, — без особых эмоций ответила я, намыливая руки. — За меня можешь не переживать, Блэк меня не интересует, но какая разница, верно? У тебя, наверное, и так по горло проблем с его девицами, он ведь трахает все, что движется…
У нее было такое странное выражение лица, никогда прежде его не видела, голубые глаза стали такими холодными и неживыми. Я ожидала, что у нее брови на лоб полезут от удивления, что я не промолчала. Но нет, никаких эмоций. На ее лице была ненависть.
Поздравляю, Чарли, ты только что подписала еще один приговор. Но я не чувствовала страха. Черт, это было даже круто. Круто, уметь постоять за себя, наблюдать, как они меняются в лице, получив ответ. В конце концов, что они могут сделать? Не убить же, верно? Превратить мою жизнь в ад? Ха. Она вряд ли может стать лучше…
После уроков запал поистощился, но я все же не хотела остаток вечера коротать в спальне, бренча на гитаре или читая учебник, вечер был теплый, не смотря на конец сентября, и я свернула на улицу. Можно было в одиночестве полюбоваться закатом, что был чертовски красив в Хогвартсе, надо признать.
Ноги понесли меня к лестнице, ведущей прямиком на лодочный причал.
Здесь всегда можно было насладиться одиночеством, покурить и не бояться быть замеченной. Неширокий пирс словно наспех сколоченный из сухих лиственничных досок, казался издали кривым и неаккуратным, его даже не удосужились огородить от случайного падения в воду, настолько непопулярным было это место. Пирс использовали раз в год — первого сентября к нему прибывали лодки с первогодками, в остальное время здесь бывала, кажется, только я. Курила, провожала закаты, думала о том, как этот мир несправедлив, занималась самобичеванием и поливала слезами. Сегодня я планировала заняться другим — просто дышать, цедить дым и наблюдать за тем как верхушки деревьев Запретного леса медленно сжирают солнце.
Чем ближе оказывалась ко мне вода, тем больше спокойствия появлялось внутри. Спокойствия и слабости, внутренней пустоты. Полный вдох и выдох.
Солнце было еще высоко — надо было чем-то себя занять. Свесив ноги так, чтоб подошва едва касалась поверхности воды, я достала из рюкзака дневник, чтобы черкнуть пару строк, заодно положила рядом пачку красного Мальборо и маггловскую зажигалку. И мой вечер был бы идеальным, если бы спустя полчаса, как раз в то самое время, когда зардели сумерки, позади меня не раздались мягкие, как мне показалось не совсем уверенные шаги.
Кто-то шел по пирсу, остановился позади меня. Моя рука накрыла легко узнаваемую пачку, не дай Мерлин так глупо спалиться перед учителем.
— Можешь не прядать, — хрипло произнес голос, — я не сдам.
Я обернулась.
Кем-то оказался Грегори Мальсибером.
Совпадение? Может это западня?
Сознание твердило — беги. Но ноги сделали обратное. Что ж. если мне судьба готовит «приятный» сюрприз, зачем от него убегать? Я вернула положение тела обратно, только взгляд больше не нацелен на закат, он предательски просится обернуться, так и хочется держать слизеринца в поле зрения.
Хочется? — Пожалуйста!
Судьба словно измывалась надо мной, поскольку Грегори Мальсибер опустился рядом со мной.
— Не возражаешь?
Не дождавшись ответа, парень поставил между нашими телами небольшую фляжку. Пахнуло спиртным.
Моя спина тут же округлилась, а плечи сгорбились, я чувствовала неимоверную тяжесть его взгляда каждой клеточкой своего тела, готовилась отправиться прямиком в ледяное озеро, словно ожидая, что он найдет в этом особое удовольствие.
— Ты ведь девочка с чернилами, верно? — только сейчас я заметила, что он уже достаточно пьян.
— Чарли, — поправила его я, пытаясь обуздать страх.
— Чарли, — просмаковал он после очередного глотка. После протянул фляжку мне.
Не знаю, зачем я взяла ее. Глоток, сначала обожгло пищевод, после желудок, не ожидав подобной крепости, я закашлялась. Грегори Мальсибер похлопал меня по спине, усмехаясь весьма … по-доброму?
— Никогда не пила?
— Я больше по маггловским, — вырвалось у меня прежде, чем я осознала.
— Я не пытаю людей за их предпочтения, — отмахнулся он, весьма быстро сообразив, о чем мое замешательство.
Действительно это было глупо.
— Виски, текила, водка? — решил продолжить он диалог, забирая у меня из рук заветную фляжку.
— Все зависит от обстоятельств, но я не такой уж в этом профессионал.
— Все те же обстоятельства, — хмельно подметил он и отпил глоток, после вернул свой взгляд к горизонту.
Я впервые сидела с ним так близко. И это было странно. Странно понимать, что сейчас он человек равный мне. Явно страдающий, пытающийся что-то найти внутри себя.
Да, знаю, я сотни раз твердила себе о том, что все эти школьные «звезды» такие же как я, просто у них больше развито себялюбие, мания величия, жестокость и эгоизм, но воспринимать это воочию было совсем иным. Рядом со мной сидел Грегори Мальсибер. Пустой. Поникший. Казалось, из него выкачали саму жизнь.
В благородных чертах не было ни намека на радость бытия, прямой нос, впалые щеки, подчеркивающие точеные скулы, широкий подбородок — все казалось каменным, холодным. Вторило пустому взгляду каре-зеленых глаз.
Он отличался от своих друзей, я ни разу не видела, чтобы он марал руки, обычно стоял в стороне, лениво и немного надменно взирая на происходящее, он не лез в гущу событий, полагая, что грязную работу могут выполнить за него… да, кто-то вроде Эйвери, Нотта или Розье. Возможно, он стоял над ними, подначивал или отдавал приказы, его положение это позволяло, вернее, положение его семьи. Мальсиберы в виду набитого золотом банковского счета и включения в список «Священные 28» имели не хилое влияние в обществе. Да и к тому же ходили слухи, что его отец один из приближенных к Тому-кого-нельзя-называть, а это в Слизерине был лишь лишний повод для уважения. Я не знаю, почему он никогда не показывал своего крутого нрава, не демонстрировал свои способности в схватках с гриффиндорцами, не знаю, почему он любил оставаться в стороне. Но даже его извечная непричастность внушала опасность. Обычно внушала. Сейчас я вдруг поняла, что все успокоилось внутри меня. Я здесь, с ним рядом, просто делю его пустоту.
В его руках что-то блеснуло. После он поделился со мной сигаретой.
— Джейн в ярости, — вдруг произнес он.
И я почувствовала, как по спине спустились мурашки.
— Мало у кого нашлось бы смелости ответить ей.
— Так вот зачем ты здесь?
— О чем ты?
— Она подослала тебя? Сбросишь в озеро или…
Вот чего я не ожидала — его смеха, словно я сказала нечто глупое.
— Я достаточно умен, чтобы не влезать в женские разборки, себе дороже.
Он вновь отхлебнул из фляжки, после протянул ее мне.
— Тогда что ты здесь делаешь? — спросила я прежде.
— То же что и ты, видимо, ищу одиночества.
Наши взгляды пересеклись. Как можно осязать чужую боль так явно? Только видя в ней отражение своей. Страшная всепоглощающая пустота его души окутала меня.
— Это мое любимое место в Хогвартсе, здесь тихо. Я и не ожидала, что встречу здесь кого-то… вроде тебя, — несмело прошептала я.
— Если я скажу, что бывал здесь задолго до тебя? — улыбнулся он, — На первом курсе мне было жутко одиноко…
— Одиноко? Я никогда бы не подумала, что Грегори Мальсибер страдает от одиночества.
Я прикусила язык. Не стоит лезть не в свое дело. Помни кто перед тобой. Хорошо, что ты вообще еще цела.
— Да, — он задумался, — бывало. Бывает.
Повисло молчание, а после, покопавшись во внутреннем кармане своей мантии, он вынул, мятое письмо, протянул мне, со словами, что завтра все равно все узнают.
Милый, Грегори.
Сегодня они пришли за отцом, я хочу, чтобы ты был готов к завтрашним заголовкам. Ты должен держать голову выше, помня, кто твой отец. Гордиться. Веди себя достойно, мальчик мой, ты должен быть готов.
С любовью мама.
— Мне жаль.
— Жаль? — усмехнулся он, — Ты, наверное, не в курсе за какие дела его привлекли…
— Плевать, кем он был для окружающих, — просто ответила я, понимая его недоверие, — для тебя он в первую очередь отец. Я сочувствую потому, что понимаю это.
Грегори задымил, задумчиво уставившись вперед.
— Он не примерный семьянин, и я не могу с уверенностью сказать, знаю ли я его, — он затянулся, — мама, да. Наверное, это сочувствие было бы ей нужней. Она его любит, готова бороться за него до последнего, я же видел, что для отца всегда находились вещи важнее семьи. Я даже не знаю, что чувствую по отношению к нему, кроме…
— Ты имеешь в виду, не знаешь, любишь его или нет?
— Это странно?
— Нет, это нормально. Мне иногда кажется, что я свою мать ненавижу.
— Вот и у меня так же по отношению к нему.
Мы вновь взялись за выпивку, что, к слову, не становилась мягче, и здорово давала в голову.
— Почему Чарли?
— Что?
— Ты ведь Элизабет, верно?
Я зажгла очередную сигарету, сделав глубокую затяжку, почувствовала, что голос стал хриплым, возможно, дело было не в табаке.
— Единственное, что дала мне мать при рождении — имя. Убогое имя, если быть честной. Я просто не хотела, чтобы меня что-то связывало с ней, настолько ее ненавидела. Сколько себя помню, я всех поправляла, просила называть меня вторым именем, именем дедушки. Чарльза.
— Судя потому что рассказывал мой дед, Чарльз был…
— Это уже неважно, — перебила я, — от Чарльза ничего не осталось. Дом был продан с молотка, вещи сожжены, а банковская ячейка арестована…
— Но есть ты.
Он выдохнул дым, все так же задумчиво вглядываясь в отражение неба на воде.
— Человек жив, пока живет память о нем, — по-философски серьезно заявил он.
— Может быть не в моем случае? — вопрос остался риторическим. — Иногда мне кажется, что и меня нет.
Я замолкла, внезапно вспомнив с кем, я все-таки говорю. С чего бы я так разоткровенничалась? Чтобы Мальсибер посмеивался надо мной?
Он вновь сделал несколько глотков из фляжки и поморщился, огневиски стекало по подбородку, он тут же поспешно вытер его рукавом.
— Скоро закроют двери, — несмело начала я, — мне пора в Замок.
— Если я захочу войти, двери будут не нужны, можешь еще задержаться.
— Нет, — голос мой был полон решимости, — мне действительно пора…
— Я мог бы проводить.
— Не стоит выносить это за пределы лодочного причала.
Кажется, он все понял, поскольку промолчал и отпустил меня. Ни к чему ему портить свою репутацию общением с полукровкой, особенно такой, как я, тем более учитывая новость касательно ареста его отца, что завтра разнесется по всей школе.
Мне не хочется еще и портить кому-то жизнь.
Переживать за Мальсибера? Вот еще. Думала я, но на деле все оставшееся время пыталась представить, каково ему. И от чего-то становилось не по себе.
Что же творится со мной?
Естественно, как и было предсказано, новость об аресте разлетелась уже за завтраком, я не искала с ним встречи, но то и дело мой взгляд падал на слизеринца. И я была поражена его безразличием, он вновь надел привычную всем маску. Люди вокруг перешептывались, поглядывали на него с опаской, находились те, кто смел злорадствовать, только вот Грегори, казалось мне, это абсолютно не волновало. Железная выдержка без тени мрака на лице.
Он кивнул, явно показалось, что жест предназначался мне, но ведь этого не могло быть… я точно ошиблась.
Или… или я серьезно ошибалась в Мальсибере, возможно, его ни сколько не волновал мой статус крови… да, нет, это полнейший бред. Нет.
