Белое безмолвие.

«Как это все проблематично». Маханон меланхолично перевел взгляд от дочери, что-то оживленно и почти без остановки рассказывающей, на Каллена, который внимательно слушал, периодически смущенно взлохмачивая собственную шевелюру ладонью. Или делал вид, что слушает? Лавеллан задумчиво склонил голову, раздраженно почесав повязку на предплечье – чертовы лазутчики-мародеры, вечно выскакивают как черти из задницы, в наиудачнейший момент для того, чтобы лишить врага как минимум конечности. - Тебе тоже интересно, как скоро наш Командор сбежит от такого количества информации? Слышать бы еще, что она так увлеченно ему рассказывает. – Дориан чуть удивленно хмыкнул, заметив, как Маханон вздрогнул от звуков его голоса. То ли задумался так сильно, то ли… - Перестань дергать перевязи, если не хочешь опять начать истекать кровью! – и, действительно, опять чешет вместо того, чтобы перетерпеть. Павус еле сдержался от желания мученически вздохнуть – иногда эти эльфы такие невыносимые. И несносные. И временами нетерпеливые. И совершенно, абсолютно точно – сволочные, пусть и стараются это всеми силами скрыть, пока жертва не подпустит ближе. Лавеллан с трудом отвел здоровую руку - если не считать вечно зудящий Якорь на ладони - от бинтов. Нахмурился, наблюдая, как Каэдель по-девичьи кокетливо прислонилась к стене совсем близко к Резерфорду, от чего тот явно смутился сильнее. Эльф склонил голову в другую сторону, как будто силясь что-то разглядеть, что-то скрытое от обычного – пусть и не по-человечески острого – взгляда. Картина не меняется – флиртующая дочь и смущенный таким напором человек посреди огромного зала ранним утром. С каких пор Каэдель вообще встает с первыми лучами солнца? Должна быть очень весомая причина для таких подъемов со стороны эльфийки. «Я слишком стар для всего этого дерьма». Маханон с беззвучным стоном опустил голову на перила, упершись лбом в грубый холодный камень. Еле сдерживающий смех Дориан неподалеку вообще не помогал собраться с мыслями и духом. - А я смотрю это у вас семейная черта – переть напролом. Павусу явно весело. Только вот понять бы, от чего именно – от незнающего куда себя деть Каллена или от воодушевленной (заинтересованной? влюбленной?) Каэдель, которая вот этой вот милой улыбкой напоминает своего отца. С разницей только в том, что такая улыбка на физиономии Маханона обычно выглядит жуткой, благодаря специфичной внешности в целом и кинжалам в руках в частности, а на девичьем лице – само очарование. И как только на это еще не купился Резерфорд – не понятно. - Надеюсь, ты не лишишь меня в порыве отцовской ревности неплохого соперника по игре в шахматы? – еще и издевается, сволочь тевинтерская. – Или тебе придется-таки обучиться хотя бы азам этой игры. Маханон в ужасе посмотрел на Дориана, который, уже не стесняясь, откровенно расхохотался от того, насколько сильно перекосило лицо эльфа, просто представивший себе эти дополнительные муки обучения. А ведь ему еще дворцовому этикету учиться для бала. Лавеллан нахмурился, выпрямившись и указав рукой вначале на себя, потом – на Павуса, после – на зал, что под балконом. «Я тебя скину». - Командор, подстрахуете, если совершенно внезапно меня уронят? – Дориан выкрикнул, тем самым привлекая внимание не только Каллена, но и Каэдель. И если первый, осознав, что за беседой наблюдал отец эльфийки (он же Инквизитор, он же Вестник Андрасте, он же – профессиональный разбойник, умеющий прятаться в тенях при необходимости), побледнел и постарался все же дойти до ставки командования, то Каэдель недовольно скрестила руки на груди, одними глазами обещая долгий и ужасный приватный разговор отцу. Маханон второй раз за это утро беззвучно простонал, вновь упершись лбом в перила. «Фен’Харел меня задери».