Я подарю тебе жизнь

— За свободу! — ну, а чего еще вы ожидали от главной мятежницы школы? Решаюсь поднять глаза на Бустаманте, дабы увидеть его реакцию и что-то щелкает внутри меня, плохое предчувствие молнией проносится по телу. Пабло бледный как стена, а пшеничные волосы липнут к лицу, отчего-то влажные. Он ловит мой испуганный взгляд и через мгновение падает, поднимая тем самым жуткий крик. Пересиливая страх, замешательство, растерянность, пробираюсь через толпу. Ужас сковывает все тело, когда я склоняюсь над ним. Пабло неестественно бледный, будто вся кровь вдруг разом испарилась из его тела, а холодный пот остается на моих пальцах едва я касаюсь его лица. — Пабло! Пабло, любимый, — боясь навредить, легко трясу его за плечи. На что не получаю впрочем никакой реакции. Ему холодно, Господи, он просто ледяной и я пытаюсь обнять его, согреть, вдохнуть жизнь, легко прижимаюсь своими губами к его, абсолютно безжизненным и холодным. Все суетятся, бегают вокруг, кто-то кричит, кто-то застыл в испуге. Кладу голову любимого на свои колени и бездумно перебираю влажные кудряшки, раскачиваясь из стороны в сторону. Я с тобой мой хороший, ты только держись. Склонившись над Пабло, шепчу ему что-то на ухо, это немного успокаивает меня,  не дает страху полностью завладеть разумом, отвлекает. Вдалеке начинают доноситься звуки серены скорой помощи. Быстрее, пожалуйста быстрее. Никто не осмеливается трогать меня в этот момент, никто не рискует забрать или отвлечь меня от Пабло. А я продолжаю старательно отгонять от себя мысли, потому что элементарно боюсь задумываться, что с ним. В мире столько всего плохого, что могло бы с ним приключиться, что я опасаюсь даже думать об этом, чтобы ненароком не накликать беду. — Это врачи, сестренка, — сквозь густую пелену моих переживаний доносится голос Мануэля. И я поднимаю взгляд на людей в белом, глядя снизу вверх как на Богов. Доктора суетятся вокруг Пабло, проверяют реакции и подав знак перекладывают его на носилки. Не знаю откуда во мне берутся силы, но я со всех ног бегу за ними к машине. Директор рывком снимает очки и сникает под моим взглядом, когда собирается сам ехать в больницу. — Сеньорита Андраде его невеста, пусть она… — кивает он в мою сторону вовремя поняв, что я все равно не уступлю, даже если мне придется бежать за машиной. — Дочка, мы следом, — сжимает мое плечо Франко, я вздрагиваю, от непривычного обращения, но оно абсолютно не режет мой слух и я киваю ему в ответ. В карете скорой помощи Пабло подключают к какому-то пищащему аппарату. Ему измеряют давление, пульс, делают какие-то пометки. А я не в силах оторвать взгляда от бледного лица любимого человека. Странное чувство беспомощности и никчемности настойчиво стучится в мое сознание. Это наверное самое худшее — не иметь возможности помочь, сидеть сложа руки. — Такое раньше бывало? — до меня не сразу доходит, что врач обращается именно ко мне. — Нет… я не знаю, нет. — Так нет или вы не знаете? — При мне таких случаев не было и Пабло ничего подобного не упоминал, — с трудом беру себя в руки пытаясь помочь хотя бы тем чем смогу. — Пациент имеет какие-то хронические заболевания или патологии? — Нет. Врач расспрашивает данные Пабло, спрашивает о разных симптомах и я со старанием прилежной ученицы, отвечаю на вопросы, не отводя, тем не менее, взгляда от Пабло и держа его за руку. Дорога кажется мне безумно долгой, врачи не компетентными и нерасторопными, а жизнь не справедливой. Но наверное впервые в жизни, я до боли закусываю губу и молчу. Мои истерики сейчас не помогут, крики не помогут, если я поколочу кого-то из врачей не поможет. Поэтому все, что мне остается это быть с Пабло и про себя вспоминать все молитвы, которые знала и не знала раньше. — Дальше Вам нельзя! — как я вдруг оказалась перед закрытыми дверьми реанимации помню смутно. Сначала долго не могу оторвать взгляда от стеклянных дверей, отгородивших меня от человека с которым сейчас были все мои мысли и переживания, а затем устало опускаюсь на пол, не в силах сделать даже несколько шагов, чтобы присесть на кушетку. Кажется все свои силы на сегодня я исчерпала, и как тряпичная кукла опираюсь о стену ища опоры. Неизвестность играет со мной злую шутку, подсознание подсовывает картины одна страшнее другой. Страх запускает в меня свои липкие щупальца, не давая сделать вдох, давя на нервную систему, испытывая на прочность. Я понимаю, что это не простой обморок, переутомление или что-то подобное. Пабло бы уже пришел в себя, будь это что-то пустяковое. Мне страшно, мысли гудящим роем не могут помириться в моей голове и я сжимаю виски почти до боли, стараясь хоть как-то заглушить их. Опускаю голову на колени и слезы сами катятся по щекам. Глупый, глупый супермен, как он может так пугать меня. — Прости, Марисса, мы спешили как могли! — слышу еще издалека голос матери, бежащей ко мне по больничному коридору, Соня без лишних церемоний падает возле меня на колени крепко прижимая к себе. И в любой другой ситуации я бы жутко возмутилась, но не сейчас. Одному Богу известно как она нужна мне в этот момент. Я прячу лицо на самой желанной груди Аргентины и густо орошаю ее слезами, а Соня лишь покачивает меня в объятиях, шепча что-то успокаивающее. — Мне страшно, мама! — поднимаю взгляд на такую сильную и нужную мне сейчас женщину, чуть ли не впервые в жизни признавая свою слабость. Соня просто отвечает мне еще более крепкими объятиями. — Не бойся, детка. Пабло здоровый и сильный мальчик, наверняка это какая-то ерунда. Только подумай, что он пережил в последнее время, — Я не могу не согласиться с матерью, слишком много свалилось на Пабло за последний год. Злюсь на всех, на Серхио, который оказался настолько никчемным отцом, что чуть не сломал сыну жизнь. На Мору, которая нашла в себе силы только чтобы уехать во благо сына. И больше всего я злюсь на себя, ком сдавливает горло, вырывая из него непонятные всхлипы. Источником половины бед Пабло я вижу именно себя и это так неожиданно накатывает, что я задыхаюсь от безмолвной злобы на саму себя. Глупая, рыжая идиотка. Медленно, день за днем ты портила ему жизнь, человеку которого больше всех любила! Это чувство ненависти к себе так захватывает, что я даже успокаиваюсь. Я не имею права плакать, не имею права сидеть и жалеть себя, я все это заслужила, я — да, а человек лежащий за этими дверьми — нет. Поэтому мой долг помочь ему, во что бы то ни было. Порывисто поднимаюсь, начиная метаться по комнатке, отмечая, что кроме мамы и Франко в ней еще куча не безразличных лиц, тут и директор, и Миранда, и мои сестры, и Ману, и Гвидо с Томасом. Видимо я слишком удивленно всех разглядываю, потому что Томас находит нужным мне объяснить. — Все наши хотели поехать, но мы бы просто разнесли больницу, ты же знаешь. Пришлось оставить Мичи приглядывать за ними. Я устало прикрываю глаза. Вот живет человек — учится, поет, борется, любит и любим, делает благородные поступки, а потом, вдруг, ни с того ни с сего, падает в обморок. Лежит в полной темноте, где-то там за гранью, и все это становится таким не важным и не нужным… Важно только чтобы его сердце продолжало биться, а жилка на шее пульсировала, сохраняя в нем жизнь, сохраняя его. А для чего тогда все это? Встряхиваю головой, отгоняя от себя эти глупые мысли. Наконец приоткрывается дверь реанимации и показывается красивый, темноволосый мужчина, с очень печальными уставшими глазами. Я не представляю каким великодушием или какой жестокостью нужно обладать, чтобы работать в больнице. Серьезно, каждый день спасать людей, бороться со смертью, выигрывать, проигрывать и уметь со всем этим справляться. Благословленный и проклятый труд одновременно, потому что когда одни готовы целовать твои руки за спасение, другие тихо ненавидят за свое горе. Врач окидывает нас взглядом и будничным, ровным голосом интересуется. — Вы родственники Пабло Бустаманте? — Да! — быстрее всех реагирует Ману и тянет меня за руку поближе. — Состояние стабильное, он пока без сознания, но это от истощения, парень скоро придет в себя. — Аа. — я не успеваю задать вопрос витающий в воздухе. Потому что врач сразу же опережает меня. Немудрено, он проживает все эти одинаковые сценарии каждый день. — Я не могу пока сказать, что с ним. Мне не нравится его анализ крови, нужно делать дополнительное обследование. Как только мы его сделаем все станет ясно. Пока что остается только ждать. Я и не заметила как затаила дыхание и сжала кулаки. Когда врач, с добрыми зелеными глазами, берет мою руку в свои и потихоньку разжимает пальцы, я непонимающе пялюсь на свою руку. — Все будет хорошо, — говорит он мне, но я не хочу этого слышать. Скольким людям он это сказал? А у скольких все хорошо? Вот. А еще мне не нравится как он опускает глаза. — Я могу к нему попасть? — Можете, только кто-то один, — уже уходя бросает нам врач, — и оденьте халат. Набрасываю на плечи халат и тихо на цыпочках прохожу за большие стеклянные двери. Сестра за столом кивает мне на одну из палат и я проскальзываю внутрь. Пабло лежит на больничной койке, по трубке капельницы в его организм вливается какая-то жидкость, со стороны кажется будто он просто спит, но то что его лицо практически сливается с цветом подушки пугает меня. Не могу сдержать слез глядя на него и противные мокрые полосы обжигают мои щеки, а сердце сжимается от бешенной любви к этому человеку. Присаживаюсь на стул и беру холодную руку Пабло в свои ладони, прикладываюсь губами, оставляя горячие следы. Я люблю тебя. Я тебя люблю. Я мысленно посылаю эти слова из своих пальцев в его, вверх по руке прямо в сердце. Услышь меня. Я тебя люблю. Вернись ко мне. Видимо я задремала, устроив голову на руках, крепко сжимающих ладонь Пабло, потому что когда слышу до боли знакомый голос вздрагиваю. — Я что умер? — Ну и идиот же ты, Бустаманте. — Ну вот, ты все испортила, теперь это больше не похоже на рай. — Как ты себя чувствуешь? — Как будто в космос слетал и обратно. — Ты супермен, а не космонавт, запомни уже… И больше не пугай меня так! — Ну буду, если поцелуешь, — лукаво приподнимает уголки губ Пабло и я снова чувствую себя живой. — Шантажист! — деланно серьезно смотрю на него и все-таки тянусь к любимым губам с легким, невесомым поцелуем. — И это всее?.. — обиженно тянет Пабло, — тогда я еще подумаю. — Я тебе так подумаю, Бустаманте! — замахиваюсь и когда Пабло зажмуривается чмокаю его в нос, — Я наверное должна позвать доктора, заодно и нашим скажу, что ты очнулся. — Ты же вернешься? — с надеждой спрашивает мой блондин. — Конечно. Выхожу из палаты и наконец выдыхаю, напряжение волнами покидает мое тело, пульсируя где-то на кончиках пальцев. В коридоре стойкий запах кофе, сколько его, за это время, выпили наши близкие я не представляю. Как собственно и не представляю сколько прошло времени, часы на стене сообщают мне, что сейчас половина четвертого утра, ого. Мия спит на коленях Мануэля, устроившись на подоконнике. Томас и Гвидо посапывают на узком кресле. Мама дремлет на плече у Франко, читающего какую-то брошюру. А директор стоит спиной ко мне, разглядывая дребезжащий за окнами рассвет. Увидев меня, Франко легко тормошит маму и та испуганно открывает глаза, сразу ища ими меня. — Пабло очнулся, — шепчу я и Соня берет меня за руку. — Ну слава Богу! — выдыхает подходя Дуноф. Через минуту возвращаются Миранда и Лухан, с новой порцией кофе для всех. И я вновь сообщаю новости проснувшимся и подошедшим ребятам. — Вы поезжайте домой, серьезно. Сегодня уже вряд ли будут какие-то новости. Всем нужно отдохнуть. — А ты? — интересуется мама, все не выпуская мою руку. — А я побуду с Пабло, я ему обещала. Все начинают ворчать, не желая расходиться, не желая оставлять меня и замолкают лишь под взглядом Мануэля. — Марисса права, нечего тут сидеть, когда я болел, мне не становилось легче от того, что вы ночевали в коридоре. Лучше отдохнем и завтра сменим Мари. Он первым обнимает меня, крепко стискивая и все потихоньку следуют его примеру. — Будь сильной, дочка! — тогда мама еще не подозревала насколько сильными нам предстоит стать совсем скоро.