10. Разгар безумств
5 декабря 2016 г. в 21:21
Русалии шли вот уже четвертый день. Люди, дабы почтить и не прогневать богов, в которых они верили, помянуть своих усопших предков, задобрить водных дев и уберечься от нечистой силы, самозабвенно исполняли установившиеся много веков назад традиции и неистово предавались празднованию этой особой недели, ополоумевшие не только от ежедневных и еженощных плясок и обильных возлияний, но и от невыносимого зноя, отсутствия дождей и запрета на купание. Будь в Вершках церковь, народные гульбища наверняка не приобрели бы такой размах, а новоявленные священники, увидев языческие обычаи, окрестили бы происходящее бесовскими потехами. Но в такую глушь новая религия еще не проникла, одна-единственная на пять сотен верст церквушка находилась в Берестке и не имела влияния на близлежащие мелкие села и деревеньки.
Здесь были сильны древние боги. Здесь, на небольшом холме в стороне от села, было капище с установленными в нем каменными идолами с печальными или воинственными ликами, где люди разжигали костры, непременно водили вокруг них хороводы и приносили подношения в виде пищи, цветов, венков и различных поделок. Сюда по каждому знаменательному поводу захаживали волхвы, которым больше не осталось места и дела в крупных городах, а вместе с ними и странствующие сказители и музыканты, устраивавшие на один или два вечера целое представление, а потом продолжавшие свой путь. Для такого села, как Вершки, это всегда становилось грандиозным событием.
Так и в этот раз, днем в Вершки нагрянул целый караван разношерстных повозок, запряженных лошадьми, нагруженных цветными сундуками со всевозможными атрибутами для проведения священных обрядов и представлений, а также провиантом и невиданными заморскими диковинками, которые везли оказавшиеся среди приезжих торговцы. Гостей встретили торжественно и с особым задором. Дав им совсем немного времени на отдых, селяне — в основном, конечно, молодое поколение — с их участием устроили Проводы русалок — обряд, как и все остальные, больше похожий на развеселые игрища, но имеющий сакральный смысл. Выбрали на роль русалки самую бойкую девицу, которая и сама рвалась показать себя, нарядили в традиционную белую рубаху, зеленый лиственный венок и такие же бусы, повесив их на шею в несколько рядов, и пошли всей толпой на кладбище, громко крича и ударяя в барабаны. Там ряженая русалка с истошным воплем и вытаращенными глазами, как и полагалось хорошей лицедейке, выскочила на исполняющих ритуальный танец девушек, распугав и разогнав их оттуда. А добрые молодцы, встав на защиту своих будущих невест, схватили злодейку и повели ее в сторону ржаного поля, по пути раздевая и срывая с нее украшения, чтобы потом сжечь. Как только разгорелся костер, русалка вырвалась из державших ее рук, и толпа в притворном страхе с визгами, завываниями и улюлюканиями начала разбегаться во все стороны, а русалка — догонять выбранную жертву. Поймав молодого парня, который и не спешил от нее скрываться, дева принялась его щекотать, а потом они вместе, запыхавшись и хохоча, повалились на землю, примяв разгоряченными телами одеяло из сизых колосьев, да так там и остались завершать обряд — мешать им никто не собирался.
Верен в подобных забавах не участвовал, ни раньше, ни сейчас. Отец косо посматривал на него. Милена звала с собой хоть раз по-человечески повеселиться. Но он предпочитал потехе дело и помогал отцу по дому. Женщинам домашними делами заниматься запрещалось — матери могли накликать беду на своих детей, девицы — на свое будущее замужество и потомство, да и на домашнем укладе женская работа в эти дни могла дурно сказаться. Поэтому Милене, обычно занятой в хозяйстве, но теперь не допущенной ни до стирки, ни до готовки, ни до уборки, ничего не оставалось, кроме как плести с другими девицами венки из цветов, березовых веточек и листьев, украшать ими дом и все вокруг, попутно щебеча о всяких глупостях, мечтать о свадьбе, гадать на суженого и принимать участие в массовых игрищах. Верен даже кузнечные дела отложил — они тоже были нежелательны, как и работа землепашцев, мельников, гончаров и другой тяжкий, но полезный труд. Но, несмотря на запреты, Верен все же отлучался на кузницу, и оттуда был слышен тонкий звон молоточков, непохожий на тот, что получается при изготовлении гвоздей, наверняка там кипела более кропотливая работа.
Выйдя в последний раз с кузницы и обнаружив, что уже вечереет, Верен посмотрел в темнеющее небо и нехотя пошел в рощу, где с разных сторон звенели каждый на свой лад гусли и домра приезжих музыкантов, различные гудки и свистульки, бубенцы и трещотки, бубны и свирели местных жителей. Его тут же попытались затянуть в вихрь не то хоровода, не то какой-то уморительной игры, где каждый последующий хватался за предыдущего, и получившаяся змейка волнами плясала из стороны в сторону, захватывая все больше и больше людей. Его закружили в танце сначала озорная Марфа, а потом соблазнительная Велимира, с каждой из которых он из вежливости сделал пару оборотов и сбежал, не найдя в толпе знакомых лиц ту единственную, которую ждал.
Агнии все не было — ни в роще, ни на кузнице, ни на берегу реки, ни в самом селе, ни на дорогах, ведущих к нему, ни в небе — горизонт был чист. Он посмотрел на неизменно пасшуюся на своей поляне Причуду — надо будет загнать ее на ночь в стойло, а то мало ли что взбредет ей в голову в это неспокойное время. Мысль снова поехать к Агнии самому он гнал подальше. Навязываться не хотелось. Ехать через озеро и снова плутать по лесу — тоже. Что она там говорила — только свистни, и помощь придет? С чего он вообще решил, что он ей нужен? С того, что она гостеприимно пригласила и приняла его под своим кровом и рассказала, кто она такая? С того, что не позволила своей бабке его съесть? С того, что была к нему доброжелательна? С того, что она спасла его тогда на озере?.. Но не думать о ней он не мог.
— О чем ты печалишься в такое время, сын? — спросил его отец, когда он вернулся.
— О девушке, — вздохнув, ответил Верен.
— По-моему, это повод для радости, а не для грусти, — усмехнулся отец, похлопав его по плечу. — Ну, расскажи мне, кто она?
Немного подумав, Верен рассказал, что встретил прекрасную деву, когда ездил в Бересток — и ведь даже не соврал! — и просил ее приехать сюда к нему, только не уверен, приедет ли, ведь из родни у нее одна бабка, которая в свои годы вряд ли уже покинет родной дом. Отец положил ладонь на плечо сына и слегка сдавил его:
— Ну ежели приедет твоя нимфа, я только рад буду — дом у нас большой и хозяйка нужна. Милена скоро уедет к мужу, и останемся мы с тобой вдвоем. А ежели нет, то пригляделся бы ты к Марфе? — Верен исподлобья бросил недовольный взгляд на отца. — Жениться тебе пора, Верен. Да и Марфа только и ждет твоего предложения. Обещай, что подумаешь?
— Обещаю, — обреченно согласился сын.
Когда отец ушел в дом отдыхать, Верен еще долго сидел на крыльце, уставившись в одну точку вдалеке, но, как он ни вглядывался, в летящую на метле рыжеволосую ведьму она не превратилась. Быть может, действительно лучше подождать, пока закончатся эти безумные праздники, забыть все, как страшный сон — а не сном ли и было все произошедшее с ним? — и последовать совету отца, остепениться, завести семью и жить своей немудреной сельской жизнью? Погрузившись в свои думы, он почти перестал слышать шум и крики, они слились для него в одно монотонное гудение, пока в нем не выделилось отчетливое стрекотание, громкое и беспокойное. Сорока, понял он и внимательно вслушался. Не из рощи, а со стороны реки долетало пение нескольких красивых девичьих голосов. Слов разобрать Верен не мог, будто пели на чужом языке. Но складывалось странное ощущение, что он уже слышал нечто подобное. Нащупав нож Агнии за поясом — пожалуй, единственное доказательство того, что она ему не привиделась, но весьма сомнительное тому, что он не юродивый, — и убедившись, что оберег на месте, Верен осторожно пошел на звук.
С берега стало видно, как в реке, взявшись за руки и извиваясь, словно змеи, танцуют четыре русалки — они то скрывались полностью под водой, то выныривали из нее по пояс, то показывали наружу свои длинные рыбьи хвосты, покрытые тысячами серебристых, сияющих всеми цветами радуги при свете луны, чешуек. Вдруг пение затихло, и Верен понял, что взгляды водных плясуний обращены на него. Его прошиб холодный пот — неужели снова? Русалки начали перешептываться, хихикать, показывая на Верена и не отрывая от него взора своих бездонных неживых глаз. Затем приблизились к берегу, и чем больше их было видно, тем меньше их конечности походили на хвосты, постепенно разделяясь на две части и превращаясь в стройные длинные ноги, с которых, словно вода, стекала блестящая чешуя. Три русалки, оказавшись на суше, вприпрыжку побежали к ближайшему дереву, где для них были развешаны добропорядочными селянами женские рубашки, и стали наряжаться. А четвертая — та, что была на озере, вспомнил Верен — застенчиво прикрывая свои прелести мокрыми волосами, подошла к нему.
— Больше на меня это не подействует! — сказал Верен больше для себя, чем для русалки, и крепче сжал нож-оберег в руке.
— Шшш… — русалка приложила палец к его губам, потом провела им по лбу, повторяя точь-в-точь символ, который нарисовала там Агния, будто он был вырезан этим самым ножом. — Вижу.
— Тогда что тебе нужно?
Русалка засмеялась звонко и мелодично — все слова и звуки, что она издавала, лились, словно неземная песня, — взяла его за руки и начала кружиться, приподнимаясь на цыпочки, будто собиралась взлететь. Верен лишь безвольно делал шаги в том же направлении. Русалка остановилась и обвила своими руками его шею, прижавшись к нему своим телом — мокрым и холодным. По спине пробежали неприятные мурашки.
— Как что, глупенький? То же, что и остальным — веселье, танцы, поцелуи, любовь. Пройдет Зеленая неделя, и ждать нам снова целый год, чтобы ступить на берег ногами. Так что не будем терять время! — русалка пылко впилась своими манящими губами в губы Верена. И поцелуй этот проник бы в самое сердце и оставил там такую рану, что вряд ли кто-то смог бы ее скоро залечить, если бы сердце уже не было надежно защищено той, что заняла его целиком. Русалка оторвалась от Верена, с грустью провела ладонью по щеке и сказала:
— Я бы забрала тебя с собой. Уж поверь, со мной тебе было бы лучше, чем с тетушкой Кикиморой, — она хихикнула. — Но я тебя не трону. Ты принадлежишь ведьме.
И она тоже сорвала с ветки рубаху, натянула ее на себя и побежала вслед за своими товарками в рощу, где их ждали веселье, танцы, поцелуи, любовь и люди, готовые дать им это.