Лесными тропами да в Навье царство

      Агния добралась ровно до того места на пыльной и сухой в отсутствие дождей дороге, где незадолго до нее был зажат в призрачные тиски Стиг. Она еще с высоты птичьего полета почувствовала странное скопление мертвого духа, затхлый запах и островок внезапной прохлады среди душного теплого вечернего воздуха. Она спустилась на дорогу, закрыла глаза, развела в стороны руки и попыталась сосредоточиться на поиске причины этого явления — промеж бровей нахмурились морщинки — но поймать так ничего и не удалось, ни единой ниточки, связывающей нынешний момент с ранее произошедшими здесь событиями.       Отправив метлу обратно, в Вершки Агния пошла пешком. Редкий лес давно сменился пшеничными и ржаными полями с обеих сторон дороги. Чем громче слышались звуки праздника, чем четче проступал и рос на фоне темного небосклона силуэт мельницы, которая была первым строением с этой стороны села, тем больше Агнии хотелось повернуть назад. Ну что ей, потомственной ведьме, делать среди этих людей? Но она поборола свою слабость — чего ей бояться? Хотя история матери стояла перед глазами, Агния отогнала мрачные мысли прочь. Здесь нет приверженцев нового вероисповедания, здесь никто не знает, кто она, а Верен… Нет, он ее не раскроет. Может быть, ее отец и был наивным дураком, но Верен на дурака не похож. С этими мыслями она миновала мельницу и вскоре уже оказалась на широкой сельской улице.       Из настежь открытых окон уютных деревянных изб наружу лился свет от зажженных лучин, свечей и лампад, но вряд ли хозяева сидели по домам. Во дворе самого большого и единственного в селе двухэтажного дома, не считая обители кузнеца, — настоящего терема по сельским меркам — стоял длинный праздничный стол, составленный из нескольких поменьше, накрытый огромной живописной скатертью, сотканной специально для подобных случаев, и заставленный многочисленными блюдами и напитками на любой вкус. Молодежь, похоже, вся была в березовой роще и с присущими ей силой и горячностью резвилась там. Старшее же поколение, изрядно утомленное дневными действами, собралось здесь — сидело на лавках вокруг стола и чинно наедалось и напивалось во славу всех почитаемых существ, выкрикивая добрые пожелания и запевая песни, которые обязательно кто-нибудь подхватывал, постукивал в такт по столу ладонями, подыгрывал ложками, трещотками и бубнами.       Агния незаметно обошла застолье стороной. Мимо нее пронеслась, чуть не сбив ее с ног, орава ребятишек, которые, подражая взрослым обрядам, бегали друг за другом, пытаясь перекричать остальных, и притворялись разной нечистью и злыми духами. Тот, кого ловил нечистый, сам становился таковым и начинал догонять других. Дети, словно рой мух, разлетались во все стороны по улице между избами, залетали в сараи, хлева и курятники, громыхая там сельскохозяйственным инвентарем и пугая животных, и снова слетались вместе у стола, при этом умудряясь проскальзывать даже под ним и утаскивать из-под носа у пирующих сладости и закуски, лишь изредка получая подзатыльники от родителей за начатые между собой драки или разлитое на скатерть вино.       Оглядываясь на ребятню, Агния поспешила убраться подальше и не заметила, как из-за висевших на ветвях березы вещей — то были, как и везде, красивые рушники, белые и зеленые рубахи для русалок, а также ползунки, распашонки и пеленки для их деток — на нее с воплем «Бу! Защекочу!» выскочили двое ряженых, парень и девушка. На обоих были нарочно рваные рубахи, деревянные маски с жутко вырезанными отверстиями для глаз, носа и рта и размалеванными на них гримасами, руки и ноги их были опутаны сплетенной в длинные нити травой, а волосы намеренно взъерошены. Люди верили, что лучше встретить и испугаться ряженых, чем настоящую русалку. В этом Агния была с ними согласна, хоть и не считала русалок самыми опасными представителями Нави. Вздрогнув, она хотела было сердито прикрикнуть на них, но ряженые, попрыгав вокруг нее с устрашающим, как им казалось, рычанием, захохотали, и она выдавила ответную улыбку, после чего они умчались прочь, довольные своей игрой.       Агния перевела дух. Она еще даже половины села не прошла и не видела Верена, а уже столько впечатлений! Она оперлась на аккуратную зеленую изгородь, густо обвитую плющом и доходившую ей до пояса, и задумалась, где ей лучше искать его — в роще с односельчанами или в одиночестве на кузнице — и понадеялась на второе.       Где-то за спиной послышался шорох, началась какая-то возня, кто-то тонко взвизгнул и захихикал, а затем Агния услыхала женские стоны, хрипы, прерывающийся шепот с придыханием, частое и шумное сбивчивое дыхание. Агния решила, что невольно стала свидетельницей чьих-то любовных утех и хотела сбежать, пока не выдала своего присутствия, но вдруг томный женский голос протянул: «Стииииг». Агнию как обухом по голове ударили. Она, не помня себя от бешенства, перепрыгнула через изгородь и ворвалась в расположенный за ней сенник, откуда доносились неприличные звуки, и перед ней предстала картина, которую она предпочла бы не видеть. На сене лежала раскрасневшаяся миловидная девица в стянутом с плеч сарафане с распущенной спереди шнуровкой, хватающая распростертыми в стороны руками клочки сена, с уст которой в экстазе слетало только имя ненавистного Агнии навья. Над ней нависал он сам, раздетый выше пояса — Агния невзначай оценила хорошо сложенное, хоть и далеко не богатырское, бледное тело — одной рукой придерживая девицу под спину, другую запустив под задранный выше колена подол, а зубами впившись в нежную молочную шейку, откуда стекала струйка крови на обнаженную девичью грудь. Стиг оторвался от нее и поднял взгляд на Агнию. Увидев гнев в пылающих глазах, он отодвинул девицу в сторону, словно куклу, и вытащил из-под нее руку.       — Ах ты, проклятый кровосос! — набросилась на него Агния, схватив за грудки и со всей силы пригвоздив к столбу, подпирающему крышу сенника. — Ты что творишь?       — Во-первых, не кипятись так, душечка, — невозмутимо сказал навий. — Во-вторых, да, признаю, я пью кровь, и мне это нравится. И в-третьих, что немаловажно, я ублажаю эту красавицу. Глянь на нее. Она жива и хочет еще.       Агния подозрительно покосилась на девицу. Пожалуй, та не выглядела несчастной и при смерти тоже не была. Но удовольствия ее она понять не могла, как и желаний, которые та испытывала по отношению к Стигу. Он засмеялся, вероятно, увидев ее замешательство.       — Я тебе даже больше скажу — Варя меня любит, — издевался Стиг. — И — предвосхищая твои вопросы — я не стану ее убивать. Я тоже ее почти люблю.       Агния сильнее прижала его к столбу, резко двинув локтем, тем самым сдавив ему шею и больно ударив затылок. Если бы ему могло быть по-человечески больно.       — Ты тоже как-нибудь попробуй, может, перестанешь быть такой злой, — продолжал лить свой яд навий.       — Ты отвратителен, — бросила Агния ему в лицо и отпустила захват. — Клянусь, когда-нибудь я отправлю тебя в Пекло!       — Тогда, боюсь, ты рискуешь и сама там оказаться, — посерьезнел Стиг. — Поэтому думай быстрее: либо сделай это сейчас — мне надоели твои угрозы! — либо оставь меня в покое и иди к своему кузнецу. Он там небось уже заскучал без тебя.       Агния, ничего не ответив, резко отвернулась от него и торопливыми шагами, едва ли не переходящими на бег, пошла в сторону кузницы и дома Верена. Кузнец действительно был там. Она увидела его еще издали и сбавила шаг, чтобы дольше быть незамеченной и иметь возможность подсмотреть за ним. Верен сидел на крыльце дома, боком к ней, вглядываясь куда-то вдаль, за реку. Его мужественное и доброе лицо было серьезно и сосредоточено. Он о чем-то думал и не сразу повернулся к ней. В руках Верен теребил какую-то мелочь, которую, заметив Агнию, когда под ее ногой предательски хрустнула ветка, незамедлительно убрал в карман штанов.       — Здравствуй, — тихо произнесла Агния.       — Ты пришла, — так же тихо ответил он, но на лице его появилась искренняя улыбка, как будто ее приход вмиг развеял все его мрачные думы. — А я уж и не чаял.       — Пусть я не обещала, но и не отказывала, — Агния присела рядышком и не глядя на него накрыла своей ладонью его руку, лежащую на ступени, переплетая свои пальцы с его. Она кокетливо перевела на него взгляд. — Я не знала, что надеть.       Он посмотрел на ее костюм и засмеялся. Неловкость как рукой сняло. Она придвинулась ближе и положила голову ему на плечо. Он приобнял ее одной рукой. И весь мир потерял смысл. Ей стало так хорошо и спокойно с ним, внутри разлилось приятное тепло, что не хотелось, чтобы этот момент закончился. Можно было ничего не говорить, хотя столько всего хотелось сказать и спросить. Агния вдруг поняла, чего так отчаянно хотела ее мать, что даже рискнула своей безопасностью и жизнью, и чего, наверное, были лишены все женщины ее рода.       Сзади скрипнула дверь дома и приятный мужской голос спросил:       — Видимо, это и есть твоя печаль, Верен?       Они обернулись, безотчетно отодвигаясь друг от друга. Верен поспешил представить Агнию отцу, а она встала и слегка поклонилась ему.       — Как бабушка поживает? — вежливо поинтересовался отец, и Агния испуганно посмотрела на Верена, но тот не растерялся и ответил за нее.       — Бабушка в добром здравии, осталась дома, но Агнию отпустила к нам.       — Ну хорошо, — обрадовался отец. — Будешь нашей гостьей, а то и… — Верен многозначительно кашлянул, — а то и остаться пожелаешь, — неопределенно закончил мужчина.       — Благодарю за гостеприимство, — скромно улыбнулась Агния.       — Вы бы шли к остальным, повеселились? — предложил отец. — А то Верен тут киснет целыми днями в мечтах о тебе. Расшевели его!       — Вы тоже присоединяйтесь! — Агния кивнула в сторону рощи. — Там, кажется, и впрямь весело.       — Годы мои уже не те, — зевнув, ответил отец, — я устал и пойду спать. А вам хорошего вечера. — Он пристально посмотрел на сына, выразительно подняв брови. — Рад познакомиться, Агния!       Они подождали, когда за отцом закроется дверь, и Верен облегченно вздохнул и усмехнулся. Потом протянул Агнии руку — пойдем? — и они не торопясь пошли в рощу. Выглядела наряженная ночная роща в свете горящих костров волшебно. Верхушки молодых тонких березок переплетались косами, на ветвях были развешаны чудесные венки работы юных мастериц-мечтательниц, через которые было принято кумиться, передавать друг другу подарки, а возлюбленным — целоваться, и гирлянды из цветов, опоясывающие просторную поляну в форме круга, в центре которого был разведен самый большой костер, а за кругом еще несколько поменьше — там девушки гадали на женихов. Все березы на границе круга были обвязаны рушниками со сваткой, и на каждой из них висело по оберегу — от сглаза, от злых духов, для сохранения родовой памяти, для притягивания удачи, для защиты детей и беременных женщин и много других на все случаи жизни. Куда ни глянь — везде мелькала обереговая символика: на рубахах, поясах и сарафанах, даже на скатерти, покрывающей пиршественный стол, который видела Агния. На траве между деревьями тоже были расстелены расписные платки и рушники с расставленными на них угощениями.       Вокруг главного костра собралась основная масса празднующих. Они сидели, дружно покачиваясь, и пели хором. Агния с Вереном разместились неподалеку, чувствуя себя лишними и чужими на этом празднике жизни. Но это ощущение быстро прошло. Их заметили и вовлекли в круг, угостили пищей и медовухой, на головы надели широкие венки, а на шеи длинные цветочные ожерелья, закружили вместе со всеми во вновь заведенном хороводе. Какая-то юная селянка, увидев штаны Агнии, повязала ей на бедра большой алый платок, сложенный вдвое по диагонали, с вышитыми на нем белыми лилиями и бахромой по краям. Шедший уже, казалось, на убыль задор снова разгорелся в сердцах людей. Музыка стала веселее и громче. Песни сменились криками и смехом. Кто-то с разбегу прыгнул через костер, а следом за ним еще несколько удальцов решили повторить подвиг. И начались игры, и пошли пляски, смелые, дикие и необузданные.       Агния впервые в жизни танцевала и наслаждалась каждым движением, каждым звуком, каждым мгновением. Она счастлива была разделить эти моменты с Вереном. Каждое его прикосновение, случайное или намеренное, каждый его взгляд — а он с нее глаз не сводил — вызывали у нее мурашки и внутренний трепет, лицо пылало от жара и нахлынувших чувств. Они держались за руки, прыгали и кружились, и сами собой оказались по разные стороны от аккуратно сплетенного венка, который слегка покачивался на ветру. Их глаза встретились, и время замерло вместе с ними. Наконец Верен сделал шаг вперед, притянул Агнию к себе и, обняв одной рукой за талию, а другую, скользнув ей по тонкой шее, запустил в растрепавшиеся густые волосы и нежно поцеловал ее пересохшие от волнения губы. Она растерялась на мгновение, но потом ответила на поцелуй со всей жадностью и страстью, на которые была способна.       Их прервали свист и хлопанье ладоней — за ними уже выстроилась очередь желающих тоже исполнить священный обычай. Пришлось уступить место и отойти в сторону. Смущенно краснея, Агния схватила Верена за руку и побежала дальше от посторонних глаз. Костры остались позади, и путь им теперь освещала лишь луна. Остановившись там, где кончалась роща и уже виднелся дом Верена, Агния повернулась к нему, положила ладони на его часто вздымавшуюся от бега грудь, медленно провела ими вверх по плечам и шее и оставила на его губах легкий поцелуй. В голове пронеслись гадкие слова Стига: «Ты тоже как-нибудь попробуй, может, перестанешь быть такой злой», и она немного отстранилась от Верена, пытаясь прогнать образ навья из мыслей, — момент неподходящий. Верен внимательно посмотрел ей в глаза, и, сунув руку в карман, достал оттуда простое на первый взгляд серебряное колечко, но, если присмотреться, тонкой работы — словно обвитое снаружи изящной сеточкой, с гравировкой на внутренней стороне — символом вечной любви и верности. В глазах защипало, удивленная и растроганная, Агния прикрыла рот рукой, которую Верен осторожно взял в свою и надел на безымянный пальчик кольцо.       — Душа моя, я твой навеки, — прошептал он.       — А я — твоя, свет очей моих, — ответила Агния, и свидетелями им стали луна и тысячи невидимых глаз, наблюдавших за ними.       Они раздевали друг друга медленно, не спеша, так, будто впереди у них было все время мира. Они не могли друг на друга налюбоваться и бережно касались друг друга кончиками пальцев. Он гладил влажными ладонями ее огненную кожу, изучая на ощупь все изгибы желанного и горящего желанием тела. Он сначала робко и нежно, а потом пылко и страстно целовал ее везде, и ей даже не было стыдно за то, что она ему позволяла, — она лишь вздрагивала и всхлипывала от этих восхитительных ласк, выгибаясь всем телом и сильнее прижимаясь к нему. Он шептал ей на ухо признания и слова любви, а она что-то отвечала или ей так казалось, а из уст ее исходили лишь блаженные стоны. Она обвивала его руками и ногами, и они сливались воедино, уносясь в этом безудержном порыве ввысь. Она прикусывала от удовольствия губы, впивалась ногтями в его спину, а он, уткнувшись носом ей в шею, щекотал кожу обжигающим прерывистым дыханием.       Когда они сполна насладились любовью и, обессиленные и счастливые, в сладкой истоме заключив друг друга в объятья, уснули на сброшенных на траву одеждах, прикрывшись широким платком с символами чистоты и непорочности, была уже глубокая ночь. Засыпая, Агния вспомнила сон, с которого все началось, и поняла, что ее сердце отныне принадлежит спасенному кузнецу.