Ангедония

Курить, убивать и трахаться. Здесь это необходимо. Все остальное – либо нельзя, либо необязательно. Даже жить вовсе не обязательно, достаточно лишь присутствовать. Мегаполис накладывает сплошные ограничения. Ограничения скорости на дорогах, двойные двери в метро. Захочешь спрыгнуть под поезд, и то не получится. Если, конечно, не разбить защитную дверь, например, молотком. Поезд метро едет слишком медленно. В вагоне мигает свет. Хёкдже сказал, что будет ждать на выходе со станции Тондэмун. Сказал, у него белые волосы, татуировка на шее, и я сразу его найду. Добавил, что будет читать увесистую книгу об ангедонии как симптоме шизофрении. Спасибо блять. У станции Тондэмун почти дюжина выходов, и я не знаю, какой мне нужен. Желание закурить становится почти нестерпимым. Пару минут смотрю на цветную схему в метро и решаю пойти по простому пути – выбираю самый очевидный для себя выход. Восточное море у Восточных ворот. Если что, двину в сторону Дизайн Плазы. Фриков наподобие Хёкдже должно тянуть на исторические реликвии и модерн. Вытряхиваю из мятой пачки одну сигарету. Шум опять подступил вплотную. Сколько людей вокруг... настоящий ад. Глупо сбывать товар в таком оживленном месте, значит, мне придется слегка попетлять. _–_– Хёкдже сидит на ступеньках разваливающейся протестантской церкви и играет в шахматы сам с собой: за белых, за черных, по странным правилам. Его волосы отливают мягким сиреневым цветом, а на шее – черный и тонкий дырявый шарф. У него в руках нет никакой книги, но я откуда-то знаю, что это Хёкдже. Я наблюдаю за ним какое-то время, но так и не могу понять, по каким правилам он играет. К черту. Мне нужен товар. Боль разрывает меня на части. – Белые волосы, татуировка и книга? Я останавливаюсь ступенькой ниже, смотрю на него сверху вниз. Он смеется. Отрывается от своей непонятной игры и смеется. Так легко, что я чувствую себя почти уязвимым. – Прости, я забыл об этом. Он снимает с шахматной доски одну фигуру и ловко кидает мне. Вместо приветствия. – К тому же, ты опоздал. Я уже дочитал книгу. Черный металлический ферзь. Мрачно верчу его в пальцах, присматриваясь, и вижу тонкую резьбу у ножки. С некоторым усилием раскручиваю фигурку. Внутри она полая. Примерно семь сантиметров в высоту, полтора сантиметра в диаметре. По всей высоте просверлен цилиндр. – Как насчет дегустации? Я вытряхиваю на ладонь пакетик с тремя колесами и сажусь на ступеньку по другую сторону от шахматной доски. Снимаю упаковку со своего товара и закидываюсь сразу двумя таблетками. Хёкдже не отводит от меня взгляда. Он не улыбается, но кажется, что сейчас улыбнется. Он красивый. Чтобы понять, действует ли лекарство, нужно выждать минут пятнадцать. Я хочу закурить еще одну сигарету, но пачка пуста. Сминаю ее, борясь с искушением бросить под ноги. Легкое движение, шум. Россыпь света. Хёкдже щелкает зажигалкой, затягивается сигаретой сам и протягивает мне портсигар. Закуриваю, поглядывая на шахматную доску и бликующие фигурки. Интересно, сколько лекарства вмещает пешка? Хёкдже кладет локти на ступеньку выше, вытягивается, как дикая кошка, и смотрит в небо. На фотографии он выглядел почти также. Только взгляд у него был совсем другой – холодный и до крайности напряженный. Тогда его застали врасплох, он не знал, что ведется слежка. Сейчас он на своей территории и выглядит как человек, заперший дзен в своей черепной коробке. А может, это таблетки. Я ни черта не знаю. – Ну и... что ты любишь? Курить, убивать и трахаться. Только это и вертится в голове. Пожимаю плечами, стараясь сохранить непроницаемое лицо и сдержать усмешку. Хёкдже смотрит прямо на меня. Внутрь меня. В глаза. Пристально. И у меня появляется странное чувство, что глубина его черных зрачков меня захватила. Догадываюсь, что это отголоски будущего прихода, но, кажется, не могу двигаться. Он читает меня, как свою книгу об ангедонии, и мне вспоминается давний кошмарный сон – весь, до мельчайших подробностей. Я кладу на язык третью таблетку. Сон выжигает меня изнутри. Шум. Шум повсюду. Помехи, искажение сигналов. Шипение и треск. Я устал от кошмаров. Хватит, пожалуйста. Хёкдже хмыкает. Я моргаю и опять затягиваюсь. Кажется, лекарство медленно начинает действовать. Сны, боль, ненужные воспоминания: все отходит на второй план. Отпускает. Смотрю на Хёкдже еще раз, и теперь вижу в его взгляде что-то дерзкое, успокаивающее. Он красивый. Как острейший нож или пистолет, который сейчас выстрелит. Солнце приятно греет. Закрываю глаза, подставляя лицо свету, и мне неожиданно кажется, что я плыву. Сквозь текучее серебро. Медленно и умиротворенно. Открываю глаза, и это ощущение исчезает. Звук тоже меняется – с приглушенного на привычный. Какого черта? Я заказывал запрещенное обезболивающее, но что Хёкдже туда намешал? Прислушиваюсь к себе и не сразу разбираюсь в сути его вопроса. – Какое у тебя оружие? Он знает, что я стрелок. К черту, я знаю, что он – химик. По статистике стрелки живут дольше химиков как минимум потому, что могут вкрутить врагу пулю в лоб. – М25. – Мм, – тянет Хёкдже. – Большой ствол. Это звучит слишком двусмысленно. Или мне просто хочется, чтобы звучало двусмысленно. На Хёкдже черные джинсы с огромными дырками, и я замечаю, что не могу перестать пялиться на его колени. – Я познакомлю тебя с неплохим заказчиком. То есть, как человек он, конечно, дерьмо, но платит много. Хёкдже стаскивает с шахматной доски белого короля. У него пальцы мошенника – тонкие, быстрые, гибкие. Или это пальцы трепетного любовника. Хёкдже раскручивает шахматную фигурку и кладет на язык четыре цветных таблетки. Не знаю почему, но чувствую, как усиливается моё возбуждение. Дышать становится все тяжелее. – К тому же, я окажусь у тебя в долгу, если ты уберешь и его, когда все закончится. Я догадываюсь, что не смогу отказать. Не захочу этого. Мне все равно, кого убивать. Почти все равно. Главное – курить, убивать и трахаться. Хёкдже подцепляет пальцами край доски, наклоняет и переворачивает ее, заставляя шахматные фигурки рассыпаться по ступеньке лестницы, а затем собирает их, чтобы поместить внутрь. Он протягивает мне закрытую коробку с шахматами и с неожиданной нежностью прикасается к моему лицу. – Мы теряем себя, – говорит Хёкдже с легкой улыбкой. – Теряем все связи и воспоминания, все мгновения жизни одно за другим. Думаю, он объясняет мне принцип действия своего лекарства, и меня это вполне устраивает. Пятнадцать минут прошло. Боли нет. Одновременно с Хёкдже я поднимаюсь со ступеньки лестницы и иду вслед за ним, думая о том, как сниму с него тесные джинсы. Шахматная доска у меня в руках, но белый король так и остается у Хёкдже в пальцах.