В отражении тускнеет образ, Тэхену он отдаленно напоминает его самого, только вот тот, в отличие от него, постоянно как-то иронично улыбается, насмехается над ним. Ким бросает взгляд за спину того ненормального и узнает за ней старую желтеющую дверь, узнает за ней голоса. Вновь слышит за ней зло, опускает взгляд на раковину. Начинает раздражаться, отшвыривает зубные щетки, стоящие неподалеку.
— Что заперся? Куришь там, паразит? Или и того хуже, может ты уже и колешься, сучонок неблагодарный? — соскребая словами заживо кожу, шепчет отец по ту сторону двери. Снова обвиняя его в том, чего нет и никогда не было.
— Убирайся, — оборачиваясь к двери кричит ему Тэхен и зажимает уши, — Заткнись! Заткнись! Заткнись!
А тот начинает стучать, долбить по двери. Он хочет выбить ее и удавить Тэхена окончательно. Ким знает это, он слезящимися от боли и злобы глазами неотрывно глядит на защелку. Ведь если она не выдержит и все же сорвется, ему придёт конец. Парню больше негде будет спрятаться. Ему уже ничего не поможет. В стороне, там, где в отражении улыбается сумасшедший, слышится треск. Зеркало покрывается трещинами, они расползаются по нему, как корни вен и, кажется, даже пульсируют от боли. Будто чувствует его отчаянье. Кажется, он сходит с ума. Из носа вновь идет кровь, стекает по подбородку, марает его бежевую футболку, смазывает картинку перед собой. Застилает её тошнотворным запахом. Шепот за дверью приобретает иную тональность. Нет ни упрека, ни издевательства, ни вдавливания в грязь, тот голос сейчас просит. И голос не его отца, это голос… Тэхен опускает руки, переставая закрывать ими уши и смотрит на ту дверь. Белую дверь, кажется, ещё совсем свежевыкрашенную и совсем не старую. Он поднимается на ноги и снова подходит к зеркалу, не торопясь открыть дверь позади себя, смывает кровь с лица, размывает с футболки, стянув её с себя. Бросает наполовину влажную вещь в корзину для белья и только тогда щелкает защелкой, открывая дверь перед обеспокоенным Чимином.
— Неудачная шутка коллеги с работы. Занести документы заходил вообще-то, — указывая на папку, тут же поясняет ситуацию парень. Быстро окидывает взглядом комнату за спиной Тэхена, прежде подметив отсутствие на том футболки. Зубные щетки валяются в ванне, в остальном все вроде в порядке. Пак еще раз внимательно оглядывает лицо Кима и замечает засохший островок крови у того на щеке. Видимо, у него опять шла кровь из носа, Чимин осторожно дотрагивается подушечками пальцев до того места, стирая небольшое пятно. А Тэхен смотрит на него так, будто глазам своим не верит, и перед ним сейчас не привычный родной Пак, а чудо какое-то. Словно в параллельной реальности или во сне. Ким опять путается, будто блуждая между абсолютно разными мирами. И хочет верить, что реальный именно тот, что сейчас, а нет тот, что был парой минут раньше за дверью ванной.
— Я в порядке, — говорит шатен наконец, перехватывает Чиминову ладонь на своей щеке, подается вперед, но не обнимает, а лишь слегка склонившись, кладёт подбородок на его плечо. Чимин же в одной руке сжимает его ладонь, а другой поглаживает по голове, путаясь в мягких волосах. Иногда постоять так нужно им обоим.
Ощутить себя ребенком в заботливых руках, иногда Тэхен желает этого. Иногда дать себя пожалеть. Позволить себе эту непосредственно детскую беззащитность. Порой ему это требуется. Всего на минуту, не больше.
Он видит того парня в окне уже не впервые. Уже не впервые замечает, как Чимин улыбается ему и жмет руку на прощание. И брюнет, кажется, тот самый Чонгук из рассказов Пака, идет дальше. Тэхен не злится, не сжимает кулаки и не хочет говорить об этом. Да, он ощущает ревность, он признает её, но он способен ее контролировать. Способен. Это всего лишь друг Чимина, друг — это нормально. Нет смысла додумывать лишнего. Пак всегда будет с ним. Даже с таким, временами неправильным. А это всего лишь друг. И тот взгляд, которым Тэхен проводит паренька, прячась в темноте комнаты, всего лишь любопытство. Ведь людям свойственно желание знать, с кем общается их любимый человек. И правильно, в том смысле. Это всего лишь небольшой эгоизм, свойственный всем без исключения. Это то — «всего лишь»…
Всего лишь
Пушистыми хлопьями опадая на землю, белое одеяло снега накрывает его. Снежинки сейчас больше напоминают именно хлопья. Тэхен смотрит на них через окно. Смотрит на них почти постоянно в последнее время. Он сидит в кресле и провожает взглядом эти белые пушинки. Дверь слева от него заперта, не на замок, просто плотно прикрыта. И за ней опять бушует зло. За ней что-то гремит и Тэ краем сознания понимает, что, наверное, это старые диски, которые он так старательно собирал. Наверное, отец опять решил, что это мусор, что надо бы напомнить об этом Киму. Что мусор всё, что он любит, всё, чем увлекается или старается отвлечься. Всё — это ничто. И он сам тоже — то самое ничто. Он никто. И парень, кажется, теперь понимает. Тэ уже не старается спасти обломки своей жизни. Ему сейчас куда интересней снег, идущий за окном. Его не волнует, что он так и не написал домашнее задание, которое надо подготовить на завтра. Что скоро, вроде, выпускной. И что через пару минут та дверь слева от него с неприятным скрипом откроется, и в ней появится он. Снежинки за окном в тот миг покажутся безобразными, почти прозрачными соединениями. Тэхен потеряет в них смысл прежней красоты. В комнату густым напоминанием вплывет едко серый, заставив почувствовать еще большую ненужность и чуждость в этом доме, иногда замельтешит желтый, и синий с черным окончат, этот уже заранее не существующий день. Тэхен, больно впиваясь ногтями в ладони, как ему и советуют, не скажет больше ни слова.
Позже в темноте, содрогаясь от рыданий, в конце концов заснет и мать. А Тэхен, привыкшим к темноте зрением, будет наблюдать за тьмой, блуждающей по ткани дивана, на котором он лежит. Даже в окружающих вещах, улавливая лишь истощенность и усталость. Где-то под утро хлопнет дверь, сначала в туалете, затем на кухне. Солнце так и не заглянет к ним в тот день из-за плотно задернутых шторами окон. Белая россыпь покрывал за окном не вызовет в Тэхене позже ничего, кроме ощущения холода и полного безразличия.
— Пиздуй отсюда, — крикнет ему в один похожий день отец, утопая в своей серости на границе белого и черного, вечно. Вечно чем-то недовольного. «Пиздуй отсюда», — скажет он ещё не раз, но дверь тем не менее так и не откроет, её с ним отпускать будет не намерен. И не надо. Ничего не надо. И не видно, чтобы она хотела уйти.
— Это моя квартира, мои вещи, — повторит он так же ещё не раз, прямым текстом намекая опять же на то самое «пиздуй». Всё его. Ну да, тут всё — его.
Его
Холод проберется под тонкую ткань моментально, больно впиваясь острыми иголочками холода в босые ступни. Тэхену покажется это даже смешным, и он засмеется. На всю улицу, чтобы все слышали. Хотя, на той улице никого как такого и нет. И только снег, накрывая землю очередным одеялом, не оставит Тэ в одиночестве. Желая укрыть и его от всего. И пусть кусается ветер, холоден снег, эти проявления — его своеобразная забота. И, наверное, именно поэтому Киму становится ещё смешнее. С стороны их окна давно всем надоевшая брань и ботинки, кое-как выброшенные ему матерью из окна. Теперь ему, видимо, станет теплее? Зубы стучат во рту, отдаваясь колоколами в голове. Холод водит по нему своими ледяными ногтями, слегка царапая плоть. Тэхен вместо того, чтобы идти искать ночлег у кого-то из знакомых, идет на старый не работающий зимой аттракцион. Внутри он уже почти не чувствует этой зимы. Парень размышляет на несвязные между собой темы, ускользая ими куда-то в пропасть. И, дотрагиваясь до покрытых инеем ворот, вдруг думает, что точно знает, какой температуры трупы в моргах. И для этого не обязательно перестать дышать. Можно быть мертвым и при бьющемся сердце.
Он поступает так впервые. Вроде. Реальность меняет оттенки и плывет в мерзопакостно сером, кричит ему о слабости, говорит о сдержанности и шепчет о ненужности, мелькает синим и заглушает общий фон черным, смазывая всё поверх былого.
— Кто ты? — спрашивает некогда мудрец в его голове, — кто ты? — смеется сумасшедший в том зеркале, хотя Тэхен ведь в это время плачет, Киму в тот момент ни капли не смешно.
Его хватка кажется железной. Чимин еле хватает воздух ртом, пытаясь не задохнутся от стягивающего его шею собственного воротника. Он болтает ногами в попытке уцепится ими за что-то, короткими пальцами хватаясь за холодные длинные пальцы, старается достучаться до него. До своего Тэхена. Окружение и привычные вещи смазываются и превращаются в кашу, это не сравнить с былой каруселью. Это не дарит веселья, Ким не улыбается больше, не радуется происходящему, не смотрит с нежностью, не берет за руку сжимая с любовью, он держит грубо. Не смотрит. Не видит как будто. Не слышит Чимина. Толкает и тащит по коридору, хватая за воротник его рубашки, стоит только Паку переступить порог. Отдается лязгом в ушах, скидывает по дороге вазу, стоящую на полке. Сжимает челюсть, скрипит зубами, практически рычит, с ненавистью глядя куда вперед и практически никак не реагируя на слабые сопротивления Чимина.
Ким знает. Все он знает. Все, что в нём, давно догадалось о происходящем. Он видит, а сегодня увидел это ещё более отчетливо, как Пак смотрит на Чонгука при расставании. Смотрит как когда-то на него в их общей спальне. Тэ понимает этот взгляд, а слишком громкие для пустой комнаты крики, отдающиеся в собственной голове, лишь подкрепляют неожиданные выводы. Тот сумасшедший снова насмехается над ним. Все смеются над ним, ведь он такое ничтожество. И Чимин такой же, он просто ржет, так ведь? Конечно, ну а для чего ему ещё понадобился Ким, как не для того, чтобы посмеяться над ним, поигравшись на досуге. Ведь и мать делала то же самое? И она лишь смеялась над ним, разыгрывая тот раздирающий на части спектакль, ведь поэтому улыбалась на следующий день, потому ничего не говорила? Потому… И даже он сам. Точнее тот, что в зеркале, даже он отвернулся от него, сумасшедший. Кто он? Кто они все такие? И почему этих чувств, всех этих отвратительных чувств в нем так много, что, кажется, он скоро просто захлебнется в них? Ким вдруг останавливается посреди спальни, разжимает пальцы, выпуская из хватки рубашку Чимина, дергается от него, как от прокаженного. Зажимает одно ухо ладонью. Серость расплывается, оставляя тускловато-желтый, идущий от включенных ночников и бликами бьющий где-то на границе сознания, несуществующим лимонным. Его глаза в ужасе расширяются, он глуповато дергается и пытается собрать те осколки внутри себя самого. Осколки… чего?
Пак же садится на полу и начинает кашлять, в уголках его глаз от этого действия скапливаются слезы. Он расстегивает пару пуговиц на рубашке, удивляясь, как они так и не слетели, и поднимает взгляд на Тэхена. И в тот миг ему хочется зарыдать за него. Хочется, чтобы с этими слезами ушел весь тот страх и отчаянье с чужих глаз. Тэ в тот момент делает шаг назад, затем ещё один и ещё, продолжая стоять спиной к коридору и при этом не разрывая с Чимином зрительного контакта.
— Мелкий ублюдок, смотри, что ты натворил, — выплевывает в спину отец, — пидорас уебищный, и для чего ты только на свет появился?
— Но, я ничего не сделал, — шепчет Тэ, — Я не пидорас, — и не был, и не думал, что так получится, но отец уже, видимо, знал или подводил к тому, чтобы стал, к тому, что и так ясно, — я не курю, — и не курил, никогда сигареты и в руки-то не брал, — я не пил, — и не пробовал, этих впечатлений от градуса в голове хватало и дома, — никогда наркотики в глаза не видел, разве что в телевизоре, — никогда и не пытался узнать о них больше, никогда не был ни в чём подобном заинтересован. Никогда не делал то, в чем отец его постоянно тогда упрекал. В чем постоянно хотел его утопить. Но мужчина продолжал винить его в том, чего нет и не было. А теперь? Что теперь? Перед его глазами на полу сидит тяжело дышащий, чуть не задушенный им самим Чимин. Его волосы отдают отливами золота, хотя они рыжие. Тот, кому он должен говорить «спасибо», валяется на полу. Из-за него, из-за того, что не так состыковал увиденное, если вообще ещё то видел, дорисовывая остальное в раненном сознании. Что Ким натворил? И это… Опять. Он снова слышит треск. Затем какой-то трезвон и разговоры на непонятных интонациях. Что же это такое?
«Ты всего лишь его отражение», — шепчет тот, кого Ким больше не считает мудрецом.
Отражение
Тэхен пятится назад, спотыкается об дверной проем и падает на спину, хватается за уши, продолжая уползать назад. А Чимин смотрит. Что там, в том взгляде? Что же это? Что? Ким не понимает. Он боится. Его трясет. Его колотит. Ему так страшно. Непонятно. И. Смешно?
— Отражение, — повторяет он вслух и тут же руками закрывает рот, убирая их от ушей.
— Его отражение, — мерзким голосом повторяет некто в самое ухо, и парень возвращает ладони, отчаянно пытаясь закрыть уши. Не слушать.
Чимин впереди сливается с тусклостью, Киму вдруг кажется, что он тает, его рубашка…желтая, местами зашитая, она ему что-то напоминает. Что-то, от чего сердце сжимается в тиски, и так тяжело дышать. Тьма выдыхает холодок под его домашнюю футболку. Парень облокачивается об стену и прижимает к себе ноги. Он, кажется, даже плачет, а может и нет. Чимина не видно, впереди дверной проем и свет знакомый, тускловатый от все тех же ночников. А Пака нет. Он растаял? А может Ким его задушил? Или его и не было никогда? И это не сумасшедший смеется в отражении, а он сам? Он сам — всего лишь отражение?
Тэхен хватается за волосы и нервно отдергивает их. Он чувствует или думает, что чувствует? Ноги мерзнут? Или замерзли ещё тогда? Когда? Он замечает гусиную кожу на своей ли, сейчас какой-то бледноватой, коже? Кусает свой палец. Ощущает что-то на голове, затем на шее, а потом понимает, что оказывается давно уже кричит. Не своим, каким-то диким голосом. Тональностью того звука разрывая реальность на части, холодными замерзшими пятками отчаянно скользя по темному ламинату. Он кричит, отталкивает кого-то от себя. Не видит. А, так это потому, что и не заметил, как закрыл глаза. Как давно? Как давно он их закрыл? Как давно его гладят по волосам, как давно пытаются встряхнуть? Как давно рыжий цвет говорит ему о солнце и напоминает о тепле? Как давно он появился? Ким все ещё открывает рот в попытках то ли закричать, то ли сказать что-то, но его голоса больше не слышно. Кажется, он сел. Откуда-то сбоку от него открывается дверь, и находится ещё один светлый блик в плывущей, смазанной реальности. У Тэхена опускаются руки, у него не остается сил. Светлый и рыжий мелькают перед его взором, и Тэ не может разобрать их явь. Не может понять: галлюцинации — они, или галлюцинация тут только он сам. Что-то прохладное, кольнув секундной неестественностью, растекается внутри и, кажется, шепчет внутри него о спокойствии. Ноги продолжают мерзнуть, даже когда он оказывается на кровати, накрытый пледом.
Ким шепчет о том, что мама перепутала обувь.
Что мам, это весенние ботинки, а на улице — холодная зима.
Что мам, поделись со мной своей печалью.
Что мама, пожалуйста, не ври мне.
Что мам не стоит притворяться.
Что мам, я ненавижу его, знаешь? И ты тоже ненавидишь его точно так же.
И мама, я не понимаю, зачем ты открываешь ему дверь? Защелка однажды не выдержит, мам. Не выдержит.
Что знаешь, мама, поверь мне, я пойму. Поверь, я ведь совсем не идиот.
Чимин гладит его по волосам и благодарит Юнги, за то, что вколол ему успокоительное. Он благодарен тому, что рядом с ними по соседству оказался этот парень, так и не доучившийся в своё время на медицинском из-за отсутствия платы за учебу, но явно знающий побольше некоторых врачей. Нередко помогающий ему с Тэхеном, просто понимающий какой-то, молчаливый обычно, Юнги. Часто курящий на крыльце у их дома, но только не внутри или куда-то в форточку, чтобы ненароком не вызвать долетевшим до Тэхена горьким запахом воспоминания о прошлом, что и так срослись с шатеном отравленной реальностью.
Мин понимает, что говорить о лечении в психиатрической нет смысла, да и толку наверно не будет, если только станет хуже. Тэ хороший парень, тот Тэхен, с которым Чимин въехал в этот дом несколько лет назад, хороший парень. Правда, хороший. Странноватый временами немного, но добродушный, ровно до того момента такой, пока тот вдруг что-то не вылавливает из своей бывшей реальности, не оборачивает это с настоящим и не начинает меняться. Порой даже слишком резко, чтобы уловить предшествующую этому причину. Мин многое видит, стоит иногда совсем неподалеку и продолжает наблюдать, как Чимин пытается скрепить, починить чужую поломку. Как ограждает мир вокруг них. Как делит эти два мира и не допускает в тот, в котором Тэхен, остальных. Как порой покупает бенгальские огни в магазинчике неподалеку, но, кажется, так ни разу их и не поджигает. Как при наступлении зимы покупает новую пару зимней обуви и ставит ее у порога для Кима, хотя тот никуда выходить и не собирается. Юнги также знает, что в ноль одну Тэхен часто раздражается, он знает, ведь та минута напоминает ему о слабости. Он знает о защелке в ванной, на которую Ким часто кидает взгляд и тихо шепчет, лишь бы та выдержала. Лишь бы не сорвалась. И не дай бог спросить его о том, что будет, если сорвется? Потому что с этим вопросом в глазах напротив сорвется понятие "конец". И серость ударит так резко, что закружится голова и, кровь пойдет носом. И он закроет рот, затем прикроет уши и зажмурит крепко глаза. В тот момент подбежит Чимин, а Мин пойдет покурить на крыльцо, в очередной раз обещая себе заходить к ним пореже. А ещё лучше лишь для того, чтобы скользнуть тонкой иглой в плохо видимые вены и оставить оттенок обреченности в чужих глазах. Которую Ким сам, скорее всего, принимает за спокойствие и часто просто путается в выражении лица.
Он отчетливо запоминает тот день. Иногда ему кажется, что он знает и принимает даже слишком много. Ведь тогда, с появлением незнакомца на их крыльце, Мин понимает скорое явление нового конца. Блондин оглядывает молодого паренька, нерешительно мнущегося неподалеку и хочет посоветовать ему не возвращаться. Потому что эта пропасть уже занята. Он сделает лишь хуже, если уже не сделал. Юнги тогда стряхивает пепел со второй по счету сигареты и решает все же оставить после себя небольшую, предупреждающую по-своему «загадку». Темные глаза брюнета в тот момент бродят по окнам напротив их дома, а после сказанного Юнги, распахиваются в непонимании. И на секунды две, может, Мину вдруг хочется улыбнуться. И самому неясно, почему, но он лишь проходит мимо и исчезает за дверью, оставляя парня стоять на крыльце, обдумывая сказанное. Уже дома Юнги почему-то кажется, что они ещё встретятся вновь, но уже в совсем иной ситуации, и эти странные мысли он находит даже забавными. Блондин чиркает по старой зажигалке и словно только сейчас понимает, что та уже давно не горит, пора бы ему прикупить новую и перестать уже постоянно искать спички, чтобы поджечь очередную сигарету.
Чимин стряхивает снежинки с шапки и вдруг останавливается около замерзших ворот, ведущих на не работающий зимой аттракцион. Непонятно почему те ворота оказываются открыты, а Паку нечем заняться, и он совсем не прочь прогуляться тут в этот снежный день. Когда покрытые белой простыней аттракционы ещё мирно спят, отдыхая от людской суеты, что начнется, стоит только снегу растаять. Пак идет, протаптывая свежую тропинку, которую тут же следом за ним накрывает падающий мягкими хлопьями на землю снег. Слушая приятный хруст под ногами, паренёк слегка улыбается. Ему нравится снег, но отнюдь не эта белизна. Он поднимает голову и оглядывается немного, думая, куда бы ему свернуть дальше. Холодок пробегается вдоль его позвоночника, когда на карусели неподалеку он замечает фигуру человека. Чимин было думает повернуться и уйти поскорее, но останавливается, а вдруг тому человеку стало плохо или чего ещё хуже, и требуется помощь? Потому он вновь разворачивается и идёт к карусели. С каждым шагом, подходя к незнакомцу все ближе, он понимает, что спиной к нему в импровизированной карете, под куполам карусели сидит парень примерно его возраста. Обойдя карету и встав у подобия двери, для которой ребята вообще-то уже как бы велики, он хочет было спросить, все ли в порядке, но лишь проглатывает свои слова. Шатен напротив него крупно дрожит и прячет руки в карманы старой куртки, какой-то совсем не по сезону. Красные уши паренька говорят, что они сильно замерзли, а совсем не зимние ботинки на голые ноги лишь подтверждают очевидное — не в порядке. Ничего не в порядке. Пак даже не знает, что ему сказать. Что случилось? Как-то глупо, если не сказать, что тупо. Ты же замерзнешь, вставай, пошли скорее отсюда? Так он его и послушался, кто он такой вообще, да и, скорее всего, в таком состоянии хочется побыть одному. Вот только время года на улице не подходящее для подобного уединения, и одежда на парне не способствует оптимизму. И, наверное, поэтому Пак, не особо задумываясь, снимает с себя теплые зимние ботинки, под которыми пара махровых носков, влезает в карету, в которой двум парням явно маловато места. Тем не менее даже как-то бесцеремонно садится на узкое сидение рядом с шатеном, заставив незнакомца, словно только сейчас заметить себя и крупно вздрогнуть, тут же сменяя ту эмоцию на безразличие. Чимин указывает ему на ботинки, а парень смотрит так, что, кажется, Пак прозрачный, словно проходит взглядом сквозь. Чимина это немного даже обижает, потому, наверное, он вновь поступает несвойственно как-то, без разрешения снимает с чужих ног ботинки и надевает на них свои. Ненароком в процессе дотронувшись до голого участка кожи у пальцев ноги незнакомца, немного пугается даже, не отмерзли ли они еще? Сколько парень уже тут сидит? Он поднимает взгляд, но сталкивается там лишь все с тем же равнодушием и чем-то ещё, совсем тогда непонятным. Раз так, Пак продолжает действовать по-своему, снимает с себя пушистый шарф и кутает парня в него, осторожно накручивая его вокруг длинной шеи, скрывая в нем также и красный нос. Слегка улыбается при этом, заметив на кончике того самого носа милую родинку. Шатен вообще кажется ему очень милым, маленьким сейчас каким-то с этим шарфом и хрупким. Чимин надевает на него ещё и свою шапку, закрывает замерзшие уши и тянет из кареты, а парень слегка морщится, ни то от холода, ни то от того, что его продолжают тревожить, но молчит и все же выходит из кареты, оказываясь теперь ещё и немного повыше самого Чимина. Что последнего очень даже удивляет. "Вот тебе и маленький", — недовольно думает Пак и немного даже хмурится. Но это все сейчас не важно, Чимин накидывает на голову свой капюшон и выходит из-под купола карусели с дрожащим парнем под рукой. Тот немного неуклюже везёт ногами по снегу позади него, но всё же идет, а Чимин, так и не задав шатену ни единого вопроса, тащит его за руку, сам не ведая, куда. Наконец, выйдя из ворот, незнакомец вдруг останавливает Пака, слегка дернув того за рукав. Поднимает на него свои уставшие, именно уставшие, как сейчас уверенно может сказать Чимин, глаза и подает голос:
— Ты же замерзнешь, — хрипловато говорит он, тут же начиная стягивать с себя шарф. Чимин спохватившись останавливает его, трясёт головой их стороны в стороны.
— Не замерзну, я тепло одет, да и живу не далеко, а вот ты… — замолкает Пак, не зная, что сказать дальше.
— Мне тоже тут недалеко, — продолжает за него шатен и выдавливает из себя слабую улыбку, он конечно же врет, но это неважно, — спасибо, — искренне добавляет парень.
— Не за что, — обеспокоенно и одновременно отчего-то радостно выдает Пак. Сам не зная почему, но он чувствует, с парнем случилось что-то нехорошее, где-то глубоко внутри, он даже знает, что незнакомец скорее всего врет и живет он совсем не где-то неподалеку. А если и так, то тому лучше не возвращаться. И потому от этих ощущений вместе с заполнившей его на минуту теплотой возвращается холод.
— Я из дома хотел сбежать, с папой поругался, но выбрал не лучшее время года для побега, — пытаясь даже как-то посмеяться над сложившейся ситуацией, объясняет Ким неожиданно появившемуся в этой белой пустой картине незнакомому пареньку. Ему становится немного стыдно, он все пытается стянуть с себя шарф и снять чужие теплые ботинки, вернув обратно свои, которые взамен нацепил паренек, — Мне правда пора возвращаться, извини, что заставил беспокоится, — добавляет Ким.
— Нет, — вновь останавливая шатена, просит Чимин, — не нужно, не снимай. Вернешь мне их позже, весной, хорошо? — слегка удивив паренька напротив заявляет Пак и сам себе при том удивляясь, но почему-то где-то глубоко внутри понимая, что даже если его за эту потерю сильно наругает мать, он должен это сделать. Оставить их незнакомцу. Это правильно, даже если весной тот их так и не вернет, это не так уж и важно. Важнее, чтобы сейчас не замерз.
— Хорошо, я верну их весной. Спасибо, — в свою очередь обещает Тэхён, ощущая неловкость, подправляет шарф и слегка улыбается, делая вид, что ему лучше скорее идти, его мол, наверное, потеряли уже из-за его дурацкой затеи «побега». Потому кивает на прощанье, и, так и не представившись новому знакомому, поспешно исчезает с поля зрения. Чимин же провожает его взглядом, ощущая какую-то нарастающую тревогу по мере отдаления парня, стряхивает с капюшона снежинки, ощущает, что ноги пусть и в теплых носках, но все же начинают замерзать. Понимает, что тревога скорее всего связана с этим, ведь заболеть ему совсем не хочется, кидает ещё один взгляд по направлению, в котором исчез шатен и срывается с места, желая скорее очутится в тепле своей комнаты.
Тэхен в тот день, благодаря вещам Чимина практически не замерзнув, доходит до знакомых матери и остается у них на пару дней. Затем и вовсе учится жить самостоятельно, подальше от прошлого. Он с благодарностью хранит чужие вещи и надеется, что сможет вернуть их весной. Почему-то даже отчасти уверенный, что если подойдёт к той карусели весной, обязательно встретит паренька и снова скажет ему «спасибо».
В конце весны Чимин устраивается подрабатывать в том самом аттракционе контролером билетов на знакомой карусели. Теперь, когда он окончил школу и поступил в институт, ему надо думать о переезде, и лишние деньги не помешают. Учеба начнется ещё только осенью, как раз в это время аттракционы и закроют, а он пока заработает немного. Почему он выбирает именно такой тип заработка, так сказать, не особо прибыльный? Отчасти глупо конечно, но именно из-за того зимнего «обещания». Чимин сам не знает, почему, но ждет того парня. Почему-то хочет убедиться, что с ним всё в порядке. И совсем не думает о вещах, что тогда отдал ему, чтобы тот согрелся, а мать потом устроила ему взбучку по этому поводу. Тем более из-за ботинок, ведь она их ему тогда только было купила, а Пак их взял и так легко отдал непонятно кому. И самое главное, ни чуть об этом не жалел, скорее даже наоборот, мысленно желал незнакомцу удачи, чтобы больше ссоры с родителями не вынуждали того на такие отчаянные шаги. Парень день за днем надеялся, что шатен однажды появится у этой судьбоносной карусели, но время идёт, отчитывая последние дни весны, а того всё нет. Они, конечно, не договаривались тогда, где встретятся весной, тогда Пак и сам не понял, как это пришло ему в голову. Да и, может, тот парень и не помнит уже об этом, а ботинки закинул куда-нибудь в шкаф и благополучно забыл, откуда те ему достались. Пак временами думает об этом, пропуская на карусель очередного родителя с ребенком, и наблюдает, как детей сажают в те самые подобия карет и тыкв, а сами взрослые размещаются на лошадях, чтобы быть рядом. Немного задумавшись, Пак не сразу отвлекается на возникший перед ним пакет, а когда, наконец, обращает на него внимание, удивленно оборачивается и видит перед собой его. Того самого шатена, что немного повыше него ростом и сейчас вовсе не кажется таким уж хрупким, как в тот снежный день. Тот все также слегка худощав, но теперь не кажется, что одно неправильное движение, и паренёк может сломаться. Да и в глазах в обрамлении длинных ресниц можно уловить искры жизни, а в улыбке искренность. И Чимин, наверное, слишком долго смотрит, не моргая и ничего не замечая, что даже не сразу отвлекается на голос и протянутую для рукопожатия руку:
— Привет. Спасибо за них ещё раз, ты спас меня от обморожения, — вручая пакет с вещами в руки Пака теперь уже куда увереннее, говорит шатен, — и мы ведь так и не познакомились тогда, так что... Ким Тэхен, — вновь улыбается парень.
— Пак Чимин, — забирая пакет и тут же пожимая протянутую руку, отвечает рыжий, — Приятно познакомится. Я рад, что ты пришел, — так легко добавляет он в конце и тоже улыбается в ответ.
А карусель возле них приходит в движение. И в конце каждого дня, перед закрытием, теперь приходит Тэхен. Они садятся на ярко разукрашенных лошадей под куполом почти уже родной карусели и искренне радуются тем моментам, словно дети, разнося смех по пустеющему парку аттракционов. Они не гуляют вне ворот аттракциона, у них нет общих друзей. Они вообще ни о друзьях, ни о жизни, ничего толком друг о друге не знают. И в свою очередь не считают и друг друга друзьями. Не видят того значения в себе самих. Просто Тэхен приходит в конце дня перед закрытием, они делают пару кругов на карусели, иногда Чимин рассказывает о забавных случаях, происходящих день от дня в этом месте. А за воротами парни как и всегда расходятся. Не спрашивают друг у друга, как живут и чем? И если с Паком «чем» отчасти понятно, то Тэхен остается чем-то скрытым, и не потому что не говорит о себе, а получается так, что даже когда говорит, умеет сказать так, будто умело уворачивается от самого, как казалось бы, простого и важного. Время движется к концу лета, а Чимин так толком о Тэхене ничего и не знает и почему-то по-прежнему не торопится назвать его другом, не потому что не доверяет, а просто всё также не видит в нём понятие — друг. Они по-прежнему остаются знакомыми. Пока в один день Чимин, поддавшись странному желанию, сам решает выяснить о Киме побольше. Следит за ним после очередного расставания, подобно шпиону, скрываясь по углам. Выходит к его дому и, лишь проводив того до самой двери и узнав точный адрес, идет домой. Зачем он это делает, понять не может, мог же просто спросить. Но нет. Так, кажется, даже интереснее. Тогда.
До закрытия парка развлечений остаётся дня три, и в эти последние дни Тэхен на территории аттракционов не появляется. Чимин начинает беспокоиться, хотя, к слову, не должен. Мало ли, может у того дел невпроворот, или ему просто надоело, в конце-то концов, они же даже не друзья и то, что Чимин порой чувствует, точнее, чувствовал рядом с ним, скорее какое-то помутнение. Пак ведь так и не понял, как всё это назвать, и почему длинные пальцы Тэхёна, пару раз оказавшиеся в его собственном кармане, сжимали позже ладонь Чимина и за его пределами. Пак правда не знает, зачем тогда думал, что хочет держать его за руку подольше, он же в конце-то концов не девчонка. И вообще, всё это как минимум кажется глупым, если не сказать, что нелепым и даже абсурдным. Правда? Они ведь всего лишь знакомые. Немного странные знакомые. Пак повторяет это себе весь путь от парка до дверей дома Тэ. Он повторяет это себе, переминаясь с ноги на ногу перед той самой дверью. Повторяет, что ему просто интересно, что любопытство и все дела. И что, наверное, они все-таки больше, чем знакомые, но тем не менее не друзья.
Но. Хватает всего одного взгляда глаза в глаза, когда дверь наконец открывается. Всего одного, и все становится необратимым и в тоже самое время как нельзя понятным. И они уже не просто знакомые, но и не друзья. То большее перепрыгивает это значение, сгорая в поцелуе. Так нелепо, правда? Но как же правильно. Чувства расползаются вдоль груди, сжимаются и взрываются, подобно фейерверку. В этом не видится уже ничего постыдного или неправильного, скорее наоборот, словно это — именно то, что они искали всю жизнь. Карусель кружит их по новому кругу. Разрывая реальность взрывами праздничных хлопушек. Тэ раскрывается перед ним с каждым днем все больше. С каждым часом всё ярче. Оказывается, он работает через интернет, разрабатывает дизайн сайтов. Не имеет как такового образования по диплому и не любит вспоминать прошлое. Не любит, точнее даже ненавидит. И меняется как-то. Со временем только. Прошлое всё же срывается с его губ неосознанно, кто-то порой заменяет его собой и без ведомой на то причины, как кажется по началу, взрывается. Балансирует между двумя гранями, одна из которой осталась где-то там, позади, но все ещё сочится изнутри, нарастая гноем, а вторая — рядом с Чимином, светит улыбкой и любит так искренне, что кажется чудом. Тэ кладёт свою ладонь поверх маленькой Чиминовой и улыбается. Улыбается всегда по-разному, но неизменно нежно, всегда так, что, кажется, не будь этой руки под его ладонью, день так и не обрел бы свое существование. Что он так и замерз бы тогда на той карусели, так бы и не узнал, что человек может быть солнцем, а не только разъедающим, словно кислота, злом. Чимин знает о его боли, впитывает эту улыбку и верит, что эта рука будет всегда лежать поверх его собственной. Независимо ни от чего, всегда. Он несмотря ни на что не видит в нём зла. Не видит и никогда не увидит. Пускай Ким тащит его по коридору, разобьет ещё дюжину чашек, попытается ненароком задушить и не раз еще будет кричать, срывая голос, куда-то в коридор. Чимин не найдет в этом зла. В Тэхене, его Тэхене, этого просто нет, есть сломанный отчасти ребёнок, но только не зло, и это понятие важности для него никогда не изменится. И он и сам надеется, что Ким никогда не найдёт, не увидит в нём самом того зла.
***
В конце каждого месяца Чимин навещает мать, живущую в другом конце города. Парень открывает дверь, заходит в знакомое помещение и тут же натыкается на свою мать, остервенело натирающую стол на кухне. Ее вечная паранойя относительно чистоты заставляет Пака слегка скривиться. Он проходит и садится на стул рядом с ней. Она же даже глаз на него не поднимает, и Пак давно уже к этому привык.
— Что, все ещё живешь с этим своим сумасшедшим? — как бы между делом интересуется женщина. Меняет тряпку и продолжает вытирать и без того чистую поверхность. Скатерть на кухонном столе, что она так тщательно натирает, наполнена изобилием ярко нарисованных на ней фруктов. И кажется, мать скорее уже старается стереть эту яркость, нежели удалить не имеющуюся на ней грязь.
— Ничего хорошего с этим злом во плоти у тебя не выйдет, — добавляет она.
— Не вижу зла, — спокойно кидает ей в ответ Чимин. Ловит мельтешащую на столе мамину руку, кладет поверх неё свою, тем самым заставляя посмотреть на себя и продолжает, — Ты должна была быть счастлива, что настоящее зло покинуло нас ещё до моего рождения. Оно обошло нас, но его не уберегло.
— О чём ты говоришь? — непонимающе глядя на сына, пытается понять женщина.
Чимин отводит взгляд в сторону и обводит взглядом подоконник, натертый до идеальной белизны. От которой его уже тошнит.
— У меня его глаза. А у того, кого ты называешь сумасшедшим, от него пожизненное отравление и временами кровоточащие раны. Но даже так, знаешь, он смотрит на меня с любовью и не видит во мне его зла, — Пак ощущает как мать начинает трясти, он слегка сжимает ее руку, тут же отпускает её и прячет свои в карман, вставая с места.
— Не вижу зла, — кидает уже на выходе, заставляя мать содрогнуться, — Я не вижу в нем зла, — повторяет Чимин, забирает с полки пакет со старой зимней обувью, которую он привозил было матери, чтобы показать, что тот парень, которому он однажды помог зимой, вернул их, а она не верила. Забрасывает в пакет тот шарф, которым он кутал замерзшего паренька, выходит за порог и хлопает дверью.
***
— Не вижу зла, — повторяет Пак отражению в зеркале, стоя позади Тэхена.
И Ким однажды тоже его в нём не увидит. Чимин в это верит. Нет, Чимин это знает, и он подождет. Он всегда будет рядом с ним, и Тэхён, подняв глаза, когда-нибудь обязательно поймет, что в том отражении никто никогда не смеётся над ним.
