Пляска на пепелище

Не дожидаясь залпа, царства рушатся сами, красное на исходе.

Принц пригубил из золоченого кубка и поморщился — ни один дорниец не в силах подолгу держать во рту кислую Редвинову водицу, которой века напролет покровители Бора ублажали Семь Королевств. — Ты просто удивительна, сестрица… — Элии был преотлично знаком этот его тон. — Нет-нет, не отворачивайся, уж муж твой не скоро расщедрится до комплиментов. Я говорю о терпении, тобою проявленном. Наш дражайший король в довесок к компенсации за оскорбление дома Мартеллов, к слову, им так и не явленной, должен бы сложить песню о моей великодушной сестре. Порой Оберин становился поистине главной ее докукой. Шестнадцать лет прошло, но брат так и не спустил Рейегару этого мальчика. Мальчика с глазами северянки. — Все по одному, да по тому же, Оберин. Быть может, мне стоило удавить Джона Сноу в колыбели, чтобы ты прекратил понапрасну сотрясать воздух? — Я бы и сам с этим справился. Элия мельком взглянула вниз на двух мальчишек, фехтовавших посреди аккуратной, щедро освещенной рощицы. Молодой Джон дрался точь-в-точь как его лорд-дядя, насмерть сразивший у Башни Радости сира Эртура. Какая ирония, Старк лишил ее друга и защитника, Старк же принес ей позор. А теперь она заступается за их плоть и кровь, и перед кем? Собственным братом, жившим для того, чтобы уберечь ее и от потерь, и от стыда, и от клинка, если придется. Братом, которого ей случилось любить куда более, чем мужа. Королева подавила вздох, пусть Оберин и способен на убийство невинного ребенка, но она — никогда, тем более, чужими руками. Второй юноша, оруженосец по виду, старательно осыпал Сноу быстрыми беспорядочными ударами, однако подобная тактика, если и имела место быть на поле брани, до сих пор не приносила ему особых побед. Ну, еще бы, немногие бастарды могут похвастать тем, что обучались искусству битвы у короля и вместе с тем, одного из лучших мечников на памяти Вестероса. Как матери, ей претило упрекать Рейегара за любовь к сыну, к тому же вниманием своим он ни в коей степени не обделял законных Рейенис и Эйегона, но, будучи ко всему еще и женщиной, порой она готова была запретить мальчику всяческие притязания на мужа, указать подобающее ему по праву рождения место. Но поделиться этим с Оберином станет не лучшей ее идеей, тем более, тот продолжал упорно гнуть свое: — Этот бастард — угроза, в первую очередь для законных наследников. Твоих детей, Элия. Пусть твой августейший супруг хоть до старости остается слепцом, но ты! Взгляни на него, сестра. Через пару лет, а с соответствующими друзьями и того скорее, Джон Сноу поймет, что при своих умениях он мог бы получить куда больше, чем предлагает ему место королевского бастарда. Если ты хоть немного доверяешь рассудку, вели Рейегару отослать его подальше. Чем ближе к Стене, тем спокойнее вздохнут твои дети. Элия послала ему сухую улыбку. Она начала порядком уставать от этого разговора и необходимости состязаться с Оберином в красноречии каждый раз, как они остаются наедине. Но особенно тревожило ее то, что отказать в правоте его словам было равносильно самообману. И нежелание вредить Джону Сноу только подкрепляло в ней уверенность — никто из них не мог быть уверен в подобной лояльности от него самого. Элии уже пришлось пережить одно восстание, и она предпочла бы никогда не увидеть еще одного на своем веку. В ту пору, как брат любил порой порассуждать о последствиях удачи Роберта у Трезубца, ей хотелось одного — забыть преследовавший их ужас. Ту смуту в сердце, когда со дня на день тайно готовилось отплытие Элии, еще принцессы тогда, с детьми на Драконий Камень. Что до его историй: часто они не заканчивались ничем хорошим ни для кого из них. — Рейегар знает, что делает, — сказала она, чтобы не молчать. Черные, как ониксы на его пальцах, глаза Оберина взирали на нее с насмешливым ожиданием. — Также, как и Эйегон Недостойный*, — кивнул он, поднимаясь. С присущей разленившемуся хищнику грацией Оберин Мартелл перегнулся через витые перила балкона и окликнул мальчика по клейму, данному ему при рождении заместо родового имени. Сноу — до чего холодное слово… Тот испуганно дернулся, едва не выронив учебный меч и все-таки угодив под чужой удар — очевидно, не ждал, что судьба его вершится не где-нибудь, а над самой его макушкой. Элии против воли сделалось весело. — Хочешь жениться, бастард? Будь на его месте Эйегон, наиболее близкий тому по возрасту, он отпустил бы одну из непристойных острот, которых нахватался от ее брата. Или нечто менее меткое и сальное, выдуманное Визерисом, чье королевское благородство ставил под сомнение каждый, кто знал его. А уж о Рейенис и говорить нечего. В замке ее зачастую называли не иначе, как королевской змейкой — под стать дочерям Красного Змея. Но Джон совершенно иного склада, скорее северянин, чем дракон. Злые шутки в свой адрес он собирал и хранил, как другие берегут монеты или редкие безделки. Не зная о нем, можно было счесть его за бастарда угрюмого Неда Старка, но никак не короля, внушавшего трепет одним своим видом. Сноу замер, не зная, чего ожидать. Даже отсюда заметно, как запылала его шея, а руки, наверняка, теребят рукоять меча. Оберин однако не спешил оставлять его в покое. — У меня есть четверо взрослых дочек, и каждая владеет оружием лучше, чем ты, — буднично заметил он. Это яро напомнило Элии, каким несносным мальчишкой тот был когда-то. Она дернула его за расшитый красным и золотым рукав. — Достаточно! Хочешь позадирать кого-нибудь — Рейегар в кои то веки в Королевской Гавани и совершенно не занят, хоть и прикидывается таковым. Чтобы избегать происходящего под самым его носом, добавила Элия про себя. Оберин отозвался кислой улыбкой, но, слава Семерым, тем и ограничился. Впрочем, упражняться в остроумии было более не с кем: за их короткой перепалкой мальчик улучил миг, чтобы скрыться. И не диво, Красного Змея, если он не благоволит тебе, легче было поостеречься, чем связываться с ним. Под окном остался лишь рыжеволосый оруженосец с деревянным мечом в руках, а после и он следом за Сноу оставил рощу. — Скучно, — заметил ей брат, протянув руку к руке королевы. — Ты сам виноват, — она умело скрыла смешок за изящным зевком. Горячие и сухие, как все в Дорне, пальцы Оберина оттеснили с ее запястья легкую серебристую ткань платья, поглаживая кожу под ней. Дрожь поползла вверх от кончиков его пальцев по всему телу. Сейчас он привлечет ее к себе на колени, и тогда ничего уже нельзя будет сделать, ни подумать, ни усомниться. Но тот только улыбался, сощурив черные глаза. А потом сказал: — Неспокойное время, сестра. Нам всем нужно держаться вместе… Этот день столь же жарок, как и предыдущий, а объятия Оберина — и того хуже. Резкие, быстрые, как коршун налетает на мышь. Его ладони на подлокотниках ее кресла, дыхание с отзвуком гвоздики и перца опалило лицо. Элию бросило в жар, а Оберин спросил то, что часто спрашивал, когда они оставались только друг с другом: — Рейенис — моя? А она никогда не отвечала, чтоб не тревожить шепчущиеся стены Красного Замка. Никто не знал, кроме королевы — у дочери были отцовы глаза, змеиные. Скорее наощупь, по тому, как напряглись вездесущие руки на теле, и отвердела спина брата под ее собственными, Элия услыхала чью-то мерную поступь у дверей. Гадюкой, уползающей в свою нору, Оберин соскользнул с нее и замер по правую руку от королевы, глядя в смеющееся лицо вошедшего без стука. Лишь мгновение пролегло между Ренли Баратеоном и чужим секретом — одним из сотни, сокрытых в этих стенах, и все же. — Ваше Величество, — он всегда умудрялся склонять голову столь же самодовольно, как мог бы, правь в Семи Королевствах его брат. Рейегар, надо полагать, держал его подле себя из соображений вроде «держи друзей близко, а врагов еще ближе». Оба они, чугунный мужлан Станнис и этот Ренли, щепетильный до одежд, как девица, — братья мертвого мятежника, и хорошо бы им лежать в земле рядом с ним. — В чем дело, милорд? — не без яда осведомился Оберин, зная, до чего ничтожны шансы Ренли получить лордство после того, как король пожаловал Штормовой Предел в обход обоих наследников кому-то из своих приближенных. Впрочем, памятуя о некоторых проблесках отцовского юмора в характере мужа, Элия не исключала, что сделано это было еще и ради выражения чуть не детской обиды на лице Станниса Баратеона. Ренли однако не обратил на шпильку должного внимания, словно бы излишне увлеченный соринкой на шелковой ткани своего дублета, черно-золотого в память о цветах родового дома с королевским трехглавым драконом на груди. — Так случилось, что мы с государем встретились у библиотеки… — А нам, собственно, какое до того дело? — не унимался Оберин. Элия приложила все усилия, чтобы не взглянуть на него и ни единой улыбкой не поощрить подобное поведение. — А я не к вам обращаюсь, милейший. Король просил передать, что ждет вас там, моя королева, для беседы один на один, — не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кому предназначались его последние слова. Воздух словно стал жарче от портящегося настроения Красного Змея. — Вот интересно, думал ли Роберт, что его братья будут языками вылизывать последствия его мятежа? На этот раз пришло время Ренли потемнеть. Глаза его, синие, как у всех Баратеонов, напоминали кровоподтеки. Он хотел было сказать что-то, но Элия оборвала его взмахом руки. — Благодарю вас. Мой супруг так редко бывает в замке, что промедление смерти подобно, — королева поднялась, расправляя сверкающий золотой и серебряной нитью подол. — Идемте, Ренли, незачем стоять столбом, мы теряем время. Должно быть, тот ненавидел в эту минуту их обоих, но Элии и вправду было любопытно: в последний раз, когда Рейегар жаждал личной беседы с ней, они зачали будущего короля. И тяжелый немигающий взгляд брата, посланный ей напоследок, предупреждал о том же.