Чувства превыше всего

Прошло два месяца… Майкрофту было тяжелее всех справляться с утратой Шерлока; он старался всячески приглядывать за младшим братом, постоянно обыскивая его квартиру на наличие наркотиков и даже попросил Джона на время переехать на Бейкер-стрит, чтобы следить за детективом, однако сам Холмс, казалось, вообще потерял счет своему времени. Он думал, что сможет справиться и без них. Надеялся, что сможет заглушить собственную боль, когда найдет барона и посадит его за решетку, и первое время даже ездил навещать Кейт, следя за ее здоровьем, ведь, наверное, этого бы очень хотела Ирен. Шерлок понимал, что она больше никогда не появится в его жизни живой во плоти, но каждый шаг, каждая мелочь напоминала ему о ней. Холмсу даже пришлось спрятать ее камерофон, чтобы лишний раз не бередить себе еще не зажитые раны. Месяц назад он все же сумел упрятать барона за решетку, найдя все нужные доказательства тому, что он именно убийца Ирен да и еще знатный извращенец, собирающий компрометирующие фотографии молоденьких девушек, которые пропадали бесследно. Джону тогда думалось, будто Шерлок уже все преодолел и теперь ему станет гораздо легче, но все было совершенно иначе. Да, он отомстил барону за все, что только можно, но никакого облегчения не наступало еще долгие недели. Он просто так не мог жить, не пытаясь найти ее, лишний раз прочитать все ее СМС и просто ощутить носом аромат ее таких дорогих духов. Все изменилось, и детектив не хотел принимать эти перемены. — А ты думаешь, мне было легко, когда я сам потерял Мэри? — спросил Джон, когда застал Шерлока, в очередной раз палящего в стенку. — Нет, но тебе этого не понять, — и снова послышался выстрел. — Неужели, Шерлок? Если бы тогда не дело Смита, боюсь, сейчас я бы не стоял перед тобой, — Джон внимательно посмотрел на друга, сложив руки на груди. — Тебе нужна помощь, и даже не отрицай этого. — Для чего, Джон? Для чего мне нужна помощь? А что, если я не хочу принимать ничьей помощи? — спросил нагло Холмс, встав с кресла и уйдя в собственную комнату, заперев ее на ключ. Джон беспокоился о нем очень сильно и в первое время старался его всячески переубеждать, но так продолжалось не слишком долго. Вскоре ему просто надоело стучаться в закрытые двери, не находя никакого отклика, но он всегда оставался при этом рядом с Шерлоком и хотя бы издалека пытался следить за его психоэмоциональным состоянием. Конечно, Джон знал, что, дав другу свободу действий, он несомненно прибегнет к чему-то покрепче, чем просто сигареты. Каждый день плотное облако дыма окутывало весь второй этаж квартиры, что невозможно было увидеть, что происходит на самом деле. Доктор знал, что детектив уже давно бросил курить, но по-видимому смерть Ирен заставила его снова вернуться к этой дрянной привычке. Он до сих пор помнит те ужасные дни, что остались позади. Его другу долго потребовалось времени, чтобы прийти в себя после того, как тело Ирен увезли в морг. Казалось, что именно тогда он ходил словно в тумане, так и не найдя себе места, чтобы привести свои мысли в порядок. Джон присутствовал на похоронах Ирен, и не думал, что когда-то подобное сможет произойти и с Шерлоком. В тот день за такое короткое время, Джон решил оставить Холмса одного и был удвилен, как его друг слово за словом вспоминал все, что было между ними двумя, и это поразило Джона до самой глубины души. Нет, он и не догадывался, что детектив каждый понедельник относил одну алую розу на ее могилу, стоя несколько минут в молчании прежде чем уйти. В день ее смерти. Но потом вдруг все, казалось, начало резко меняться, когда Джон начал думать, что его друг потихоньку справляется с утратой Ирен. Шерлок стал резко пропадать из дома, появлялся ближе к утру на грани эйфории, а потом и вовсе запирался у себя в комнате, доставая всевозможные заначки, которые он прятал на черный день. Джон в тот момент не знал, как до него достучаться, потому что Шерлок игнорировал абсолютно любые разговоры. И тогда доктору оставалось только одно: Майкрофт мог в этом деле расставить все точки над «i», пресекая желание Шерлока лишний раз употреблять наркотики. Тогда он приехал весьма вовремя, когда его младший брат находился без сознания, и Майкрофту ничего не пришло лучшего в голову, чем просто отправить братишку в больницу, пока из него не выбьют очередной приступ дури, потому что до передоза оставалось совсем чуть-чуть. Но, очевидно, Шерлок решил тогда не сдаваться до конца… — Может, ты наконец-то одумаешься, Шерлок? Вот это уже действительно не смешно. Ты мог умереть от передоза! И чем ты только думаешь? — вспылил Майкрофт, начиная читать нотации своему братую — Очевидно, что мозгами. Лучше бы ты оставил мне шанс умереть от передоза, Майкрофт. Но не думай, что это было преднамеренное самоубийство, — хрипло и очень тихо отвечал Шерлок, пытаясь удобно лечь на больничной койке. — Я понимаю, что смерть Ирен для тебя — несомненный стресс, но уже прошло столько времени, что… — Давай мы не будем поднимать эту тему, братец мой, — заставил осечься его Шерлок, понимая, что трепать свои нервы ему особенно-то и не хочется. — Но именно из-за этого тебя я вынужден держать здесь, братишка! — Майкрофт уже тихо бесновался, но решил, что ему лучше стоит уйти сейчас, чем ссориться с братом. — Ты под наблюдением, поэтому не наделай глупостей. Такова их была последняя встреча в больнице, после чего через неделю он спокойно мог шагать по улицам Лондона, до сих пор еще ощущая на душе грусть. Все было кончено, и это больше никак не восстановить. Нельзя войти в одну и ту же реку дважды, нельзя уже ничего исправить. Может быть, поэтому он вводил себе в вены наркотики, чтобы забыться и лишний раз воспроизвести в своей больной голове образ Ирен? Эта была все та же солнечная Барселона, где они провели не так уж и много времени вместе. Однако там по-настоящему все и началось, как бы это сентиментально ни звучало. Ирен приходила к нему всегда в том образе, который он когда-то давно создал в своих собственных Чертогах — обнаженная, на туфлях с тонкой шпилькой, а на губах играла алая улыбка. Они просто беседовали, и ему становилось мгновенно хорошо на душе. В Чертогах он всегда нежно обнимал ее за плечи, говоря, что не хочет прекращать весь этот дурман, на что Ирен всегда протестовала. Похоже, что даже его больное воображение стало его предавать. Каждый раз, когда он брал ее лицо за подбородок и пытался приникнуть губами к ее теплым губам в поцелуе, она начинала исчезать, размываться, и тогда наступала суровая реальность — действие наркотиков кончалось, как и его собственные иллюзии, в которых он чувствовал себя в разы уютнее, чем здесь. Тогда-то он впрочем и решил устроить себе почти что передоз, зная, что когда об этом узнает Джон, то все дойдет и до Майкрофта. Но он должен был вернуться вновь в свои иллюзии. Он зашел в комнату, которую отвел в Чертогах специально для Ирен. Каждый раз она сидела на кресле, спиной к нему, смотря на как будто огромное на всю стену окно, но она никогда не поворачивалась к нему, если только он сам не подойдет к ней. Но в этот раз все было совершенно иначе. Она ожидала его у порога, стоя все так же спиной к двери. Она ничего не говорила и не просила мужчину проследовать за ней, она просто взяла его за руки, а потом заглянула ему в глаза. — Ты должен бросить это дело! — прошептала она, продолжая смотреть неотрывно ему в глаза. — Зачем? — эхом послышался его голос в Чертогах. — Меня больше нет, и ты должен уже принять этот факт как данность. Неужели ты забыл, что мне обещал перед моей смертью? — Ирен больше не держала его за руки, а просто ушла в тень. — Помню, — тихо ответил он, потупив взгляд в пол. — Но это оказалось сложнее, чем я думал. — Тогда считай, что уже это сделал. Поступи хоть раз разумно: отпусти меня навсегда, дай своей боли пройти, и тогда жизнь постепенно наладится… — Без тебя… — Да, без меня. Ты сам когда-то говорил, что надо ценить жизнь, а не устраивать почти что передоз, чтобы твои галлюцинации снова привели тебя сюда. — Но я не хочу все оставлять вот так! — слетело неожиданно с его языка. — Я все еще хожу на кладбище, чтобы там оставить алую розу на твоей могиле. — Я знаю. Не забывай, что я у тебя в голове, и знаю больше, чем кто-либо. Ты должен уже все оставить, как оно есть. Не терзай себя еще больше, — Ирен снова подошла к нему, положив ладони на его плечи. — А ты бы так смогла? Оставить все, как оно есть? — Ты спрашиваешь у меня в твоей голове или у человека, которого давно нет в живых? — уколола она детектива. — Я не знаю. Уже не вижу, где начинается и заканчивается реальность, — он крепко сжал ее ладони в своих. — Потому что ты погряз в наркотиках, а так продолжаться больше не может. Давным-давно ты вытянул из бездны Джона, теперь дай ему помочь тебе. И исполни наконец свое последнее обещание, данное мне, — Ирен собралась уйти, но Шерлок крепко держал ее за руку. — Тогда позволь мне сделать кое-что на прощание, — ее образ смотрел ему в глаза, и между их лицами оставались считанные дюймы. Они несколько минут молча смотрели друг другу в глаза, не пытаясь разорвать зрительный контакт, а потом он медленно сократил расстояние между ними и порывисто обнял ее. Шерлок неловко сжал ее в своих объятиях. Слова сейчас были не нужны. Немного еще так простояв, она оторвалась от него и поцеловала его. Он же ответил на этот такой долгожданный поцелуй, ведь этого он жаждал слишком долго. Им было все равно, что творится сейчас. Был важен только этот миг, только эти объятия, этот дарящий надежду поцелуй. Его руки сомкнулись на ее талии, она же запустила пальцы в его волосы, наслаждаясь этим мгновением. Но так продолжалось недолго. И вскоре ее образ начал медленно рассеиваться, возвращая детектива в реальность. Он смежил глаза от яркого света, увидев перед собой старшего брата. Собственно говоря, это был последний раз, когда в своих Чертогах он видел Ирен. Та дверь была надолго для него закрыта, потому что он сам себе пообещал, что сможет хоть в чем-то исполнить последнее желание Ирен. Значит, он приложит все силы, чтобы оставить все в прошлом. Через неделю он смог уже вернуться на Бейкер-стрит после недельного пребывания в больнице. До сих пор у него на душе оставалась грусть, с которой он ничего не мог поделать. Джон радовался хотя бы тому, что Шерлок наконец-то включил свою голову и начал жить по-новому, но так лишь ему казалось. Шерлок приходил в себя медленно, ведь после наркотиков история на этом всем не закончилась. Нет, Джон не мог утверждать, что у его друга началась депрессия, потому что как такового симптома Шерлок никогда не испытывал. Детектив просто перестал есть, время от времени разговаривать и начал снова писать мелодичную, грустную музыку, посвященную Ей. Не было больше нужды называть ее «Той Женщиной», он просто осознал, что теперь скрывать ему было абсолютно нечего, по крайней мере от Джона и Майкрофта точно. Он наигрывал и старую, и новые мелодии почти каждое утро, когда не спалось, а вечером мог снова касаться камерофона, чтобы вспомнить об Ирен. Все вскоре стало забываться, и, наверное, последняя просьба Ирен наконец-то началась сбываться. Шерлок закидывал себя кучей расследований, связанных с сложными убийствами, мотался по городу до изнеможения, пока просто не падал на диван от усталости. Джону не нравились такие резкие перепады его характера, однако доктор знал, что с Шерлоком никогда не будет так просто. Даже ему самому пришлось себе дать еще много времени, чтобы жить без Мэри. Да, то было сложное время, однако раны заживали, а Шерлок приходил спустя три месяца наконец-то в норму. Он попросил никогда не заговаривать об этом в своем присутствии и лишний раз не напоминать ему об Ирен, как он сам делал это в отношении Мэри. Все вроде бы возвращалось на круги своя, однако они оба уже давно стали другими. Конечно, Шерлок по-прежнему мог быть грубым иногда, но в присутствии друзей, если это были не рамки расследований, он вел себя мягче, спокойнее, да и большую часть времени уже старался проводить со своей крестницей, чтобы видеть, как подрастает дочь Джона. Боль со временем исчезла, как и опустошающая его грусть, и лишний раз, когда он играл в присутствии Рози очередную мелодию, которую он посвятил Ирен, он ощущал наконец-то облегчение и спокойствие спустя все эти месяцы. Иногда отголосками эха он слышал голос Ирен и понимал, что все это время она была с ним рядом. Пускай уже и не физически, а там, где по его мнению, у него никогда не было сердца. Ирен продолжала жить с ним, только уже именно в его сердце, а воспоминания, что иногда заставляли вызвать у него улыбку, скрашивали порой такие тоскливые и скучные вечера. Он знал, что однажды на карту поставил все, что у него было, связавшись с Ирен Адлер, но он никогда об этом не жалел и не старался этого делать. Жизнь продолжалась в конце концов, и ему лишь оставалось принять ее такой, какая она есть. Уже без Ирен. И менялись времена, менялся и сам Шерлок. Возможно, все это было к лучшему, ведь он вынес главный урок этой жизни — однажды поставив на кону лишь только собственные чувства, можно потерять от них собственную голову. И именно так все и было. Но как бы паутина сплетений событий и странных цепочек ни была выстроена, в этой паутине он поставил на первое места свои собственные чувства, совершенно не зная, куда они его заведут. Шерлок Холмс знал, что сантименты — химический дефект, но ради которого стоило понять, что они значат по-настоящему. Именно тогда-то он и поставил вместе с Ирен на первое место чувства, что позже стало понятно, что сантименты были для них превыше всего во всей этой паутине. Ни его расследования, ни его ссоры с ней по пустякам и ее лжи, а именно чувства, с помощью которых они смогли преодолеть так много. Чувства, которые в нитях судьбы и были поставлены на первое место. То, ради чего стоило прожить ту жизнь, не жалея ни о чем… И только спустя долгие месяцы Шерлок смог это осознать. Наконец-то...