И я не тот, каким был прежде

      Эдвард с тяжелым сердцем наблюдал, как медленно чахнет Шерон.             Невестка подхватила редкую в их мире болезнь, разрушающую даже сильнейший организм оборотня. Вернулась с охоты и через несколько дней начала кашлять кровью. Джеральд пытался помочь, но все было без толку. У Шерон не было поддержки рода, она обручилась с волком из другой стаи, а значит потеряла всю силу, которая до этого была в избытке. Эдвард смотрел, как внук страдает, понимая, что мать умирает. А сама смерть, та агония, в которой Шерон провела несколько часов, прежде чем испустить последний вздох, воспринялась маленьким Джаредом как конец всего.       И Эдвард понял, что Джаред оказался прав, потому что спустя всего несколько месяцев после случившегося в доме сына появилась самка. Самка, которая ни в грош не ставила Джареда и отзывалась о Шерон исключительно с усмешкой и сарказмом. Джеральд терпел и, в угоду новой жене, не слышал собственного сына. Эдвард видел, что Джаред с трудом мог находиться в доме: все пропахло другой, чужой волчицей, а от запаха матери практически не осталось и следа.       Ненависть внука искрила на языке кислой дикой ягодой. Он по-настоящему ненавидел эту новую «маму», как упорно повторял отец. А Дайана, волчица, считавшая себя самой умной, лишь кривила губы в отвращении — ей мешал этот щенок, он напоминал о том, что она здесь вторая и была другая, которую любил ее ненаглядный Джеральд. Поэтому Джаред рычал и огрызался, нередко оскаливаясь, за что получал злой окрик или даже грубую оплеуху.       Молча наблюдая за тем, что происходит в семье сына, Эдвард, сам потерявший супругу пару лет назад, думал над тем, где они с Тамарой ошиблись. Джеральд выбрал самку, решительно оставив сына в одиночку справляться со смертью матери. Когда Дайана замахнулась на Джареда в очередной раз, Эдвард перехватил ее руку и сжал до боли запястье, невозмутимо отвечая на визгливый вскрик:       — Он ребенок. Не твой ребенок и ты не имеешь права его наказывать. Тем более что наказывать его не за что. Передай Джеральду, что я забираю Джареда на воспитание, раз сын ему больше не нужен.       Дайана фыркнула:       — Этот щенок не стоит вашего внимания. Сдохнет в сточной канаве, как сдохла его мамаша.       — Твоя дочь никогда не станет частью моего рода, — коротко ответил Эдвард, похлопывая прижавшегося к его ноге Джареда по спине. — Ты понесла от другого оборотня, а теперь хочешь, чтобы я принял девчонку? Ты в грош не ставишь моего кровного внука, а я не признаю твоего щенка. Она будет безродна, Дайна, как бы тебе ни хотелось обратного.       Эдвард не стал слушать криков и стенаний Дайаны, лишь поднял Джареда на руки и покинул дом сына.       Спустя семь лет       Солнце медленно катилось по небосводу, шаман уже затянул свою песнь и застучал в огромный, сделанный еще несколько веков назад бубен. Стая стекалась в центр поселения, рассаживалась по местам, ожидая старейшин. Многие волки смотрели на стоящего в тени деревьев Джареда неодобрительно. Еще бы — одно дело просто не общаться отцом, перестать жить в отчем доме, и совсем другое просить старейшин разрешить выйти из рода, оборвать связь со стаей.       Эдвард, сидящий в самом первом кругу, спокойно наблюдал за пламенем костра и курил трубку. Он с самого рождения Джареда знал, что так и будет: слишком уж сильны были кровь и род Шерон Максим Доусон. Да и держался мальчишка рядом с матерью, сторонился отца, будто заранее знал, что тот предаст его. Поэтому и не винил сейчас, понимал, почему тот хочет уйти: не держало его больше ничего, вырос мальчик, окончательно понял, что чужой здесь, и решил оборвать связи, чтобы не держало ничего, чтобы ушел с легким сердцем и свободной душой.       В какие-то моменты, Эдвард, глядя как рос его внук, даже думал, почему Шерон согласилась покинуть свою стаю и обручиться с Джеральдом. Она была сильной волчицей, для которой партия с таким волком, как его сын, не несла ничего хорошего. Он посредственность, воин, которых в стае десятки. Наверное, она его любила, если смогла убедить отца разрешить уйти в другую стаю, если решилась пойти против традиций и выбрала его.       Джаред был похожим на мать: жил так же, как она, поступал так, как поступила бы она. Эдвард сделал глубокую затяжку и выдохнул терпкий дым. Он любил внука и был готов его отпустить, потому что знал, что здесь его жизнь обречена пройти бесполезно. Дать шанс стать тем, кем он действительно может стать, — самое малое, что может дать ему Эдвард. И его позиция разительно отличалась от мнения Джеральда, который не желал сдаваться — первенцы всегда особенно ценились, занимали в стаях позиции, недоступные иной раз другим, поэтому и созвал совет старейшин, пытаясь вернуть сына в свой дом, заставить его принять новую семью.       Эдвард проследил, как Джаред оттолкнулся плечом от ствола дерева и прошел в центр круга прямо перед старейшинами.       — Джаред Тристан Падалеки — твое имя, мальчик? — спросил один из старцев и прищурился, смотря на Джареда сквозь плывущий дым от костра и курительных трубок.       — Данное мне при рождении, — поправил Джаред, упрямо вздергивая подбородок. — Только я не признаю и отвергаю его.       По толпе прошел рокот: женщины ахнули, мужчины недовольно заворчали. Уже другой старейшина хмыкнул и спросил, опираясь на посох, чтобы встать на ноги:       — Что же стало причиной?       — Моя мать умерла. Отец привел новую женщину в дом, разве теперь я должен носить второе имя и фамилию человека, предавшего память моей матери? Я отрекаюсь от своего отца, Джеральда Освальда Падалеки, дабы покинуть стаю, которой я больше не хочу принадлежать.       Над поляной повисла тишина, и Эдвард взглянул на замершего сына. Тот не ожидал, что Джаред пойдет до конца, что откажется не только от стаи, но и от рода. Джаред же уверенно стоял перед старейшинами и ждал их решения с бешено стучащим сердцем. Каждый волк, стоящий на этой поляне сейчас, не знал, что происходит: Джаред, безусловно, не был первым, кто хотел отречься, но… семья Падалеки была знатной, одной из первых семей стаи Стивена Уильямса. И покинуть ее было если не признаком глупости, то явным безрассудством.       — Ты славный парень, Джаред, — проговорил старейшина и подошел к Джареду ближе, заглядывая в глаза, — мне жаль твою мать, жаль, что она не увидела, каким ты вырос. Эдвард сделал все, чтобы поставить тебя на ноги, но ты все равно хочешь отречься от его рода? Ведь ты отрекаешься не столько от отца, сколько от него.       Эдвард видел, как по лицу внука прошла судорога, как он стиснул челюсти, и уже знал, что тот ответит:       — Я обязан своему деду всем. Даже тем, что сейчас стою перед вами и смею просить о подобном. Он вырастил меня, дал возможность уйти из дома, в котором я чувствовал себя лишним и ненужным. Уважение, любовь и трепет к нему — единственное, что останавливало меня от побега на протяжении нескольких лет. Но он сам решил все за меня, он просто сказал: ты либо бежишь, либо сдохнешь тут. Я выбираю трудную жизнь там, в неизвестности, чем тут в рутине и беспросветной тоске.       — Ты станешь отреченным, — на ноги поднялся третий старейшина и посмотрел пустыми глазами куда-то сквозь Джареда. — Каждая стая имеет право разодрать тебя как безродную шавку, даже несмотря на всю твою силу и потенциал. Ты готов рискнуть собственной жизнью?       — Да, — без всяких колебаний ответил Джаред, и Эдвард увидел, как шаман вынул из кожаных ножен кинжал.       Старейшины окружили его внука, практически закрыли от стаи своими худощавыми телами. Эдвард с волнением наблюдал, как шаман вспарывает собственную ладонь и тем же лезвием осторожно проводит по виску Джареда, рисуя знак отречения. Голоса старейшин громом произнесли страшные для любого оборотня слова отлучения от рода. Эдвард почувствовал, как закололо сердце, и воздух перестал проникать в легкие. «Джаред свободен», стучала в голове настойчивая мысль, и он улыбнулся. Попросил рядом сидящего оборотня:       — Помоги мне, я должен сказать ему на прощание кое-что.       Старейшины уходили, стая стояла и смотрела на Джареда как на чужака, готовясь напасть в любой момент. Эдвард, подойдя к внуку, заглянул в глаза, улыбнулся дрожащими губами:       — Уходи, Джаред. Ты сейчас лишил род не только себя, но и меня. Как только ты покинешь территорию стаи, все воины пойдут за тобой, чтобы отомстить за мою смерть. Беги, Джаред. Ты прославишь род матери, чего не сделала она, поддавшись собственным чувствам. Беги, Джаред, не оглядываясь.       Внук крепко сжал его плечо, стиснул зубы, отрывисто кивая и смаргивая слезы. Он понял по взгляду, услышал то, что было скрыто между слов. Эдвард отошел на шаг назад и бросил в искрящееся от напряжения пространство:       — Ты лишен силы рода.       Эдвард успел заметить, как Джаред превратился в волка в прыжке, как буквально полетел, легко лавируя между деревьев, чтобы как можно скорее покинуть территорию уже бывшей стаи. А потом его окружила плотная тьма и бестелесные духи, один из которых прошептал: «Спасибо». Конечно, это была Шерон, Эдвард узнал ее голос и сумел лишь кивнуть, отчаянно желая, чтобы у внука все получилось. А потом пришло спокойствие и умиротворение.