Светильники от Тиффани

Да, алкоголь под запретом, но, давайте откровенно, когда и кого останавливали запреты? Миссис Монтгомери совсем не против поцелуев с крепким привкусом бренди. Хотя Чарльз пьёт очень мало и вовсе не курит. Он подтянутый, гладко выбрит, одет с иголочки и обожает свою юную супругу чуть более чем полностью. — Чарльз, дорогой, — задумчиво тянет Нора, поглядывая в окно автомобиля, за которым яркие огни ночного города сверкают драгоценными камнями в чуть больше карат, чем те, что украшают её тонкие пальцы, но в гораздо меньше карат, чем её глаза. — Да? Этой женщине всегда хочется отвечать «да», доктор Чарльз Монтгомери дал себе слово, что Нора никогда и ни в чём не будет знать отказа. В конце концов, он не перенесёт ни разочарования своей юной супруги, ни презрения её родителей, изначально считавших их брак скоропостижным решением, необдуманным поступком… Неравный брак. -«Ну и кто из нас болван?» — злорадствует Чарльз теперь, когда он на пике своей карьеры. Известный хирург, великолепный хирург, если уж на то пошло. Его пациенты блистают на экранах, на сценах, на светских раутах. Доктор Чарльз Монтгомери. «Доктор Чарли» — так ласково его называют мужчины, которые вершат судьбы этой страны. Америка — страна возможностей, если ты знаешь, кто эти возможности держит в руках. — Я думала… мне тесно в наших комнатах, — Нора умеет казаться томно-усталой. У бровей появляется страдальческий излом, а уголки губ опускаются, и Чарльзу сложно решить, хочет ли он заставить свою супругу вновь стать беззаботной или стоит насладиться этой утончённой красотой подольше. Как там говорили… красота Декаданса? Он накрывает ладонью её колено, чувствует гладкость шёлка, округлые изгибы под тканью и думает, что ему тоже тесно, правда, в брюках. — Мы можем снять что-нибудь получше, Нора, — говорит он, только чтобы хоть что-то сказать. Жена не убирает его руку, бросает пристальный взгляд в зеркало заднего вида, но шофёр сосредоточен на дороге. — Хотя мне казалось, ты всем довольна… — Я не говорю, что я недовольна, Чарльз. Мне просто тесно в комнатах… ты не думал о доме? — О доме… — рассеянно повторяет он, медленно подтягивая шёлк выше, чтоб наконец-то добраться до ткани чулка. — Это хорошее капиталовложение. — Да-да, — нетерпеливо отзывается Нора, которая слишком далека от таких приземлённых и пошлых вещей, как капиталовложения. — Большой дом, как тот, где я выросла. Непременно с красивым садом… розовые кусты. Три этажа, много радужного света… — Иди сюда, — доктор тянет супругу к себе, устраивает её голову на своём плече, и его пальцы окончательно скрываются под подолом. — Чарльз… — укоризненно тянет Нора, но в голосе слышна улыбка. — Я… помну причёску. — Ни в коем случае, — он гладит подушечками пальцев внутреннюю сторону бедра Норы, медленно, как ей нравится, и та чуть разводит ноги. — Расскажи мне о доме, который ты хочешь. Она рассказывает — описывает его в деталях так подробно, что доктор Монтгомери практически воочию видит перед собой мечту Норы. Радужный свет, льющийся из витражных окон. Много дерева, благородного дерева, дорогого дерева. Камины. Поэзия, застывшая в полёте и превратившаяся в архитектурную модель. Сильный образ. — … светильники от Тиффани, — её голос теперь низкий, грудной, а на щеках появился румянец. Пальцы доктора Монтгомери неутомимы. — И стекло… под цвет моих глаз. — Я построю его, — тихо говорит он, чуть повернувшись, так, чтобы можно было целовать её висок. — Специально для тебя, Нора. — О, Чарльз… Он приказывает шофёру сделать несколько лишних кругов.