Unbound

      С приходом весны Арлатан ожил. Покрылся яркими благоухающими цветами, чьи лозы обвили дома и зубчатые городские стены; разразился пением вернувшихся с юга птиц и заиграл по-весеннему теплыми солнечными лучами на лазурных крышах, в брызгах фонтанов и в стеклах разноцветных витражей. Высоко над домами кроны могучих многовековых деревьев сплетали в кружево яркую зеленую листву, что мягко шелестела при нежной ласке легкого ветерка.       После холода и серости зимы мир вновь обретал привычные краски. И вместе с ним расцвести должны были и элвен – дети природы, весьма чувствительные к любым ее переменам, но этого не произошло. И даже наоборот – все стало только хуже, и пока птицы играли друг с другом, нежась в солнечных лучах, эльфы страдали под гнетом себе подобных, не замечая красоты, окружающей их со всех сторон.       Сперва Феолан считал распоряжение Эльгарнана, оглашенное одним из его ручных Мудрецов, не более, чем пустой угрозой. Принять такое важное решение без совета с другими эванурисами, которые отсутствовали в столице, было крайне опрометчиво с его стороны по двум причинам: во-первых, боги могли разъяриться на то, что столь масштабный указ Сын Солнца принимает в обход им; а во-вторых, само содержание этого указа было чрезвычайно спорным в сложившемся конфликте между носителями голубой крови и персонами более скромными, но не менее важными. Принимать решение, угождающее одному сословию, но несправедливое по отношению к другому, было недостойно правителя такой большой империи. И отчасти Феолану подобный ход Эльгарнана казался ошибочным, будто владыка был не здоров умом, когда его подписывал. Но затем эльф отбросил в сторону все сомнения и понял: эванурис мог это сделать. Его жестокость и неприязнь к низкородным были широко известны, и сейчас, в отсутствие Митал, он отважился действовать.       Когда Мудрец, чья кожа была покрыта тонким слоем золота и обритая голова блестела под открытым небом, объявил о решении своего венценосного господина, аристократы начали радостно восклицать, думая, что победили. А крестьяне и рабы осознали весь ужас своего положения.       Они сдались. Сразу же склонили головы под плетью жестокой судьбы. Многие эльфы, ушедшие со службы в процессе неконтролируемых волнений в обществе, сразу поняли, что Арлатан навсегда закрывают для таких как они – для бедняков, не имеющих оснований похвастаться идеальной родословной; простых трудяг, что не внесли какого-то особого вклада в историю или культурное развитие Элвенана, но при этом были его самым незаменимым звеном.       В храмах заседали монахи и послушники, но чьими руками они были возведены? Великие летописцы расписывали историю империи, но чьими руками были изготовлены чернила, смочившие их перья? Эльгарнан с важным видом носил на своем челе величественную корону, но и она была создана руками эльфа более простого, чем все, кто его окружает, однако имя ювелира никогда не будет упомянуто в школах на уроках и после смерти умельца забудется в веках. Дворянство было беспомощно без заботы крестьян, однако никто из них не осознавал этого. Даже боги, столы которым каждый день сервировали простые слуги, лишенные большинства благ.       Феолан понимал, что эльфийский пантеон прогнил насквозь, но тот, на кого эльф возлагал большие надежды, был с почестями отослан править чужим королевством. Ни от него, ни от Лафаила не поступало никаких вестей, и Феолан сердился от длительного бездействия, вынужденный наблюдать за тем, как беспощаден его народ к самому себе. И он задавался вопросом: а не изменился ли Солас в худшую сторону? Вдруг, пожив в роли правителя, он передумал что-либо менять и наслаждался своим текущим положением? Но каждый раз Феолан отгонял от себя эти мысли, как страшный сон, ибо принять подобную правду он бы никогда не смог: сердце его разорвалось бы на мелкие кусочки, и эльф умер бы в муках, захлебываясь собственной кровью и горькими слезами неоправданных жертв.       А он, без сомнений, пожертвовал многим. И в первую очередь – самим собой.       Выслушав высокопоставленного глашатая, охотник хотел броситься домой, чтобы сообщить об этом жене и, поцеловав сына, сесть за карту в размышлениях, в какой городок или деревушку перевезти семью. Однако он тут же одернул себя, вспомнив, что теперь живет под новым именем и с чужим лицом.       Феолан не нашел в себе смелости пойти к Лауриль и рассказать ей правду. Боялся, что жена не признает его и оттолкнет. И в то же время эльф знал, что у нее, сиротки с ранних лет, нет других родственников ни в самом Арлатане, ни за его пределами: всю жизнь она прожила в услужении и не имела собственного дома, пока Рилофир, своровавший из дворца небольшую сумму в качестве оплаты за годы рабства, не нашел ее и едва не задохнулся от охватившей его страсти, позже переросшей в любовь, а спустя пару лет породившую на свет их сына. Но теперь он был для нее чужим, а сама Лауриль осталась одна на этом свете, и жизнь эльфийки зависела от вольностей судьбы.       Феолан опекал ее как мог: он следил за тем, чтобы шпионы Фалон’Дина не учинили ей вреда, однако те, удостоверившись в ее трауре, оставили Лауриль и Мелара в покое; он ночами бдел возле рилофировой лачуги, преданно охраняя их сон, и незаметно провожал эльфийку, когда она ходила с сыном на рынок. Однако, овдовев, Лауриль лишилась кормильца, а покуда Мелар был еще слишком мал, чтобы без опаски оставлять его в доме одного, не было у эльфийки и хозяина, который согласился бы зарегистрировать ее у себя. Жена Рилофира была одной из тех, кому грозила смерть, в случае если они добровольно не отправятся в изгнание. А он ничем не мог ей помочь.       «Какая жестокая ирония! — занимаясь самобичеванием неподалеку от бывшего дома и потерянной семьи, думал Феолан. — В той, прошлой жизни, я сражался со всеми тварями, населяющими нашу империю, и даже пару раз поборолся с чудовищами, вышедшими из лабораторий Гиланнайн, а сейчас не могу решиться пойти и поговорить с женой! Не могу утешить ее горя, прижав к груди, как и потрепать за пухленькую щечку своего родного сына…».       Он пытался… неоднократно пытался обратить внимание Лауриль на себя, но каждый раз, когда выдавался подходящий момент, чтобы окликнуть ее, что-то мужчину останавливало. Все слова мигом забывались, развеиваясь туманом в памяти, ноги не слушались, а голос по-предательски пропадал. И он стоял как вкопанный, теряя драгоценные минуты, пока Лауриль проходила мимо, даже не поднимая на него печального взгляда.       Феолан понимал, что возвращение к прежней жизни – ошибка, хотя сердце его больно сжималось в груди, упрашивая ее совершить. Это было величайшее искушение, с которым бороться было труднее, чем с любой смертельно опасной тварью этого гибнущего мира. Однако его страх быть отверженным в своей же семье дал Феолану оружие, в котором он так нуждался.       Новое тело даровало ему свободу от всего того эмоционального багажа, который Рилофир успел накопить за свою относительно недолгую для эльфа жизнь. А клеймо Митал в каком-то смысле обеспечило Феолана неприкосновенностью. Правда была в том, что ее слуги пользовались большим почетом. Они никогда не выполняли мелких поручений и служили исключительно благородным с позиции Защитницы целям. В Арлатане их было немного, и в основном они были либо тайными агентами и никогда не показывались на улицах, либо занимались нуждами эльфов в местном Святилище Митал.       И Феолан старался уподобиться им и своей одеждой, и манерами, чтобы не вызывать подозрений, однако с приходом ночи рясу монаха сменяла крепкая броня и накинутая на плечи белая волчья шкура, чья голова наподобие маски скрывала его лицо.       Первое время ночные вылазки Белого Волка сводились лишь к разведке: он собирал по городу слухи и следил за передвижением главных зачинщиков беспорядков – ими были аристократы, не гнушавшиеся тратить время на раззадоривание бедняков, которым и так приходилось несладко. И, само собой, задиры были юны, да настолько, что Феолану было жалко сбивать об них кулаки. Они были дурно воспитанными детьми, и их вина заключалась разве что в том, что все сказанное учителями они усваивали слишком хорошо, а те, как известно, после попытки Соласа засунуть их в «клоповники» нижних районов активно поносили крестьян, приписывая им скудоумие животных и прочие недостойные ни одного элвен негативные качества.       Позже Феолан начал активно помогать всем эльфам, имеющим возможность покинуть Арлатан. Он вместе с ними тягал телеги, перегруженные вещами; следил, чтобы у переселенцев хватало пищи в дорогу, а некоторых даже провожал до главных городских ворот, предотвращая попытки все тех же задир поглумиться над эльфами, решившими отступить, с покорностью склонив головы перед тиранией Верховного эвануриса.       И вот предоставленный Эльгарнаном срок в скором времени истекал, а Белый Волк все никак не мог заставить себя бросить супругу и отправиться во владения Фен’Харела. Он почти всегда был рядом с ней и сразу же заметил, когда к низенькому домику подошли агенты Митал и вежливо постучались в дверь. Как и было обещано Сенаном, каждый месяц они приносили Лауриль деньги. Оплачивали ее потерю, будто бы надеясь, что золотые пригоршни смогут затмить ее боль. Заменить заботу мужа и его любовь, однако все, что они делали – это спасали вдову и ее сына от голодной смерти.       Феолан сидел на крыше, готовый вмешаться, если те посмеют хоть слово сказать грубым тоном, и его большой лук лежал у охотника под рукой. Однако гости были вежливы и почтительны. Вместо небрежной подачки средств к существованию гости предложили Лауриль взять Мелара и пойти с ними в Святилище, откуда ее с ребенком и вещами переправят во временный лагерь, созданный специально для тех элвен, которыми было негде искать приют.       Но она отказалась. Феолан не поверил своим ушам, но те его не обманывали.       — В этом доме вся моя жизнь, — с глубокой нежностью в голосе сказала она и приложила руку к глиняному дверному косяку. — Все самые лучшие и дорогие моему сердцу моменты я пережила под этой крышей. Здесь я стала женой и матерью, была заботлива и любима. Здесь я и умру.       Ее слова ошеломили не только Феолана, но и прислужников Митал. Они выказали ей свое уважение и при этом мягко напомнили о том, что принимать подобное решение она может только за себя, но не за ребенка, который может пострадать.       Феолан кивнул сам себе, соглашаясь с ними и надеясь, что их слова возымеют эффект над вдовой, однако ожидания его сбылись лишь на половину.       Она вынесла им сына и, последний раз прильнув коралловыми губами к его лбу, передала ребенка служителям.       — Под крылом драконицы моему мальчику будет гораздо безопаснее, чем рядом с убитой горем матерью, — и, смахнув слезу, покатившуюся по скуле, Лауриль закрыла дверь.       В тот момент Феолану показалось, что он умер дважды: первый раз в схватке с демоном, а второй – в момент, когда Лауриль передала своего сына на попечение эванурис, отнявшей у нее мужа.       Ему захотелось пойти агентам навстречу и отобрать у них мальчика силой, если они не согласятся отдать его добровольно, но он удержал себя, понимая, что в данный момент не имеет возможности заботиться о нем самостоятельно. Вторым порывом Феолана было сердито постучать в дверь и спросить с супруги, о чем она думала в тот момент, когда решала судьбу их ребенка таким образом. Но вместо этого Белый Волк лишь вздохнул.       Сейчас он не мог ничего сделать для Мелара и с неохотой признал, что под покровительством Великой Защитницы малыш и вправду будет в безопасности. Хотя бы на какое-то время.       И, как бы у Феолана не болела душа, он остался стоять в стороне и не вмешался, когда последователи Митал уносили заплакавшее на руках у чужаков дитя прочь.       Будучи подавленным расставанием с семьей, он нашел утешение в борьбе с несправедливость. И тогда в городе впервые услышали о Стае.       Все члены Стаи были повстанцами, завербованными Белым Волком, и каждый из них носил на себе какой-нибудь атрибут, позволяющий распознавать среди других элвен единомышленника. Опознавательными знаками служили самые различные вещи: потрепанные волчьи хвосты на поясах; их острые зубы в виде самодельных ожерелий, украшающие шеи; изъеденные молью накидки из волчьих шкур; сушеные уши, когти и даже черепушки волчат. Феолан кропотливо искал этих смельчаков среди несогласных с политикой эванурисов, и они становились волками в множащейся Стае своего ужасного вожака Фен’Харела. Они напомнили о его имени в столице, посеяли в сердцах элиты страх и действиями своими показали, насколько Арлатан беззащитен перед лицом внутренних распрей, раздирающих народ элвен на ничего не значащие друг без друга элементы.       Волки остервенело вгрызлись в плоть умирающей империи, своими диверсиями пустили ей кровь, стремясь привлечь к себе внимание эванурисов и заставить их сделать хоть что-нибудь, чтобы остановить репрессии Эльгарнана. Но те оставались глухи. Тогда Стая отрывала от туши куски и огладывала кости. Волки, некогда служившие у знатных господ, во всеуслышание раскрывали их подноготную в виде взятничества, заказных убийств и иных противозаконных действий. От их разоблачений пострадали многие семьи, став жертвами соперников и городских хранителей порядка. Многих лишили громких титулов, а кое-кого даже головы. Однако эванурисы проигнорировали и это, рассердив Стаю еще пуще.       По приказу Белого Волка часть радикалов покинула город и отправилась на фермы – жечь поля и травить скотину, пресекая на корню поставки провизии в столицу.       — Коли Арлатан – колыбель богов, то пусть и живут мольбами своего народа, а не плодами его трудов! — гневно рычал Феолан, и повстанцы на манер волков согласно подвывали ему.       Вторая часть Стаи осталась в Арлатане, учиняя беспорядки у Творцов под носами. Они сжигали их имения и убивали прислугу, что покорно приняла тиранию Эльгарнана и склонила головы. Они были недостойны спасения.       — Ежели наши дома не достойны стоять под защитой великих стен, то и их помпезные дворцы обратятся в руины! — кричал Феолан, высоко вскинув свой лук, и на его призыв волки оскалили свои ровные зубы и с готовностью обнажили оружие.       Когда количество отступников выросло настолько, что городская стража была вынуждена позорно отступать, завидев приближение отрядов Стаи, самые нерешительные из рабов наконец-то подняли головы и вступили в борьбу.       А когда пробил час Чистки, о которой говорилось в указе Эльгарнана, и к нижним районам стянулись королевские солдаты, Стая была готова и встретила их. Волки Феолана не имели на руках ни хорошей брони, ни оружия, но они обладали стремлением, а магия струилась по их венам и была податлива их воле. К тому же, под руководством Белого Волка они были сплочены и организованы, знали как вести бой. Их волчий вой и безумное рвение отвоевать свое повергали врагов в страх.       В первый день Чистки улицы трущоб были завалены трупами и кровь лилась рекой, впитываясь в почерневшую землю. Однако это сражение Стая выиграла, победой своей подорвав боевой дух городских стражников и унизив их в глазах общества.       Во второй день на пороге, брезгливо ступая, возникла Андруил со своими охотниками. В столкновении с ней полегло много волков, но Феолан был неумолим и под страхом смерти запретил повстанцам отступать. Их битва длилась три дня, и в конце концов Великая Охотница была вынуждена отступить, понимая, что мятежники победят не силой, но количеством. Она обернулась соколом и стремительно поднялась в небо, спеша вернуться под крышу королевского дворца, а волки, помня о том, что перед побегом Андруил успели пустить кровь, прозрели.       — Ее кровь не золото! — кричали они, грозя кулаками в небо. — Сестра Луны такая же, как мы!       И Феолан кивал в подтверждение, чувствуя, как гнев клубится внутри, находя выход в этих сражениях.       Грубой силой и жестокостью он добивался того, что Солас обещал достичь путем мира и договоренностей. Однако решения Ужасного Волка были ошибочны, как и его милосердие по отношению к врагам.       Феолан чувствовал страх своих противников – его запах впитался в волчью шкуру, что он на себе носил – и довольно скалился, понимая, что эванурисы либо начнут полномасштабную гражданскую войну, либо отступят и исполнят его требования, а иначе лишатся своих божественных престолов. Ведь теперь правда об их происхождении начала всплывать на поверхность бурного потока событий – Белый Волк охотно делился воспоминаниями Рилофира с членами Стаи, и те передавали ее друг другу из уст в уста. Вскоре истина грозилась дойти и до ушей простых обывателей, сбив пелену обмана, кропотливо свиваемую эванурисами на протяжении тысячелетий, с их глаз. И тогда во всем мире не отыскалось бы эльфа, способного удержать империю от падения.       К этому Стая и стремилась, дабы на пепле мертвого Элвенана построить мир лучший, чем тот, который они имели сейчас.       Но когда цель была обманчиво близка и Белый Волк готовился сомкнуть челюсти на горле Андруил в дерзком набеге на небесный дворец, через элювианы в город вошли стройные отряды серокожих рогатых гигантов, и Стая впервые была разбита.       Воины Гиланнайн были молчаливы и беспощадны, с бешенством быков сминали всех неугодных на своем пути. Они не брали заложников и никого не оставляли в живых, действовали слаженно, будто владели коллективным разумом и могли координировать свои действия в зависимости от неозвученных решений собратьев. Каждого падшего гиганта тут же заменяла тройка других, еще более сильных и крепких, и казалось, что битве этой не будет конца.       Их вмешательство замедлило Стаю и помешало волкам взять город. Феолан, получив серьезную трепку, ушел в подполье зализывать раны, и повстанцы на время затихли, попрятавшись по тайным убежищам.       Тогда за соблюдение мира в столице взялась отвечать Гиланнайн. Она ввела еще не задействованные остатки своего экспериментального воинства в город, расставила рогатых эльфов по постам, определила часть из них в охрану наиболее важных для эванурисов персон и запустила на улицы патрули.       Серокожие гиганты заняли Арлатан, и даже те из элвен, которые не имели отношения к восстанию, попрятались по домам, не рискуя высовывать нос за порог. Однако Стая не погибла и порой, выгадывая благоприятные моменты, наносила солдатам Матери Галл удары исподтишка.       Феолан лично возглавлял подобные вылазки, несмотря на свои ранения, и шпигуя врагов стрелами, размышлял о том, когда же Ужасный Волк и Великая Защитница покажутся в столице и заставят других эванурисов прекратить свою тиранию. Однако какая-то часть его сознания подло восклицала о том, что Митал и Фен’Харел спокойно себе стоят в сторонке и с холодным выражением наблюдают за ежедневным кровопролитием подобно тому, как наблюдали за схваткой двух чемпионов на королевской арене.       Эта мысль была глупой, но назойливой мухой крутилась в голове Феолана и не исчезала, сколько бы он не пытался ее прогнать.       Он спускал тетиву, думая об этом, уклонялся от вражеских секир, про себя подмечая, что о беспорядках в Арлатане не мог не услышать разве что глухой – но никак не боги, и гнев прожигал дыру в его груди.       Но Феолан продолжал бороться, понимая, что больше никто этого не сделает. А тем временем среди аристократов и богов крепчала вера в то, что Белый Волк – правая рука Фен’Харела, и, послав его, зубастый сторонник Забытых проклял Творцов и вознамерился вырвать империи сердце.