***
Фалон’Дин резко очнулся и сел в своей большой кровати, жадно глотая воздух, которого, как ему казалось, было слишком мало, чтобы насытить легкие. Лицо его было влажным от холодного пота и блестело в синеватом свете магических ламп. Пальцы судорожно вцепились в шелковые простыни, смяли их, скомкали в кулаках, точно в попытках разорвать скользящую ткань. А губы заалели, окаймленные кровью, что тонкими ручейками текла у бога из носа. Летанавир скрипнул зубами и потянулся к прикроватной тумбочке, на которой стоял графин с чистой водой. Рядом, в нескольких сантиметрах от укрытого многочисленными коврами пола, левитировало зеркало, и, разглядев в нем свое отражение, эванурис опешил. Болезненно иссушенный, слабый… Отзеркаленный Фалон’Дин глядел на него глазами тусклыми и красными из-за полопавшихся от напряжения сосудов. Слезы собирались на ресницах и оседали в уголках, щипали и размыливали взор. Его руки тряслись, впрочем, как и все внутренности. Казалось, что только скелет удерживает органы божества на месте, иначе бы они уже давно расползлись и распались. Фалон’Дин тяжело выдохнул. Проклятое заклинание выжало из него все силы! Ему и без того не доставало мощи, чтобы поддерживать его на постоянной основе, а потому Диртамен существовал только тогда, когда Фалон’Дин погружался в сон, но этого было мало. К тому же сейчас заклинание соскочило за несколько часов до рассвета, а это могло значить только то, что Летанавир израсходовал почти весь резерв своих сил. Но ему нужно больше! У кого есть такая мощь? У Митал, Эльгарнана и Гельдаурана… И как же ее получить? Родители своими секретами с ним не поделятся – им крайне невыгоден рост сил одного из младших божеств, который может стать для них угрозой. А щедрость Забытых… на нее нельзя уповать, так как все их дары обычно оборачиваются против одаряемого. Даже сейчас из-за этого заклинания Фалон’Дин был вынужден страдать от бессилия, которое не ощущал до этого момента многие сотни лет, и его снедало странное ощущение – будто вся одежда растаяла, и он под колючими ветрами остался совершенно нагим на глазах у тысяч эльфов. Такой беззащитный, лишенный своей привычной дерзости и самоуверенности. Летанавир с усилием сполз с кровати и дохромал до небольшого настенного шкафчика возле стеллажа с пирамидками наложенных поверх друг друга свитков. Его зрение по-прежнему было нечетким, а потому столь необходимый флакончик из синего стекла с пробочкой в виде ограненного сапфира он нашел далеко не сразу, пороняв и разбив несколько других, содержащих антидоты ко всем известным ядам – в отличие от Андруил, Друг Мертвых не чурался различных мер предосторожности и был готов к покушениям как морально, так и физически. Откупорив крышку, Фалон’Дин излил себе в глотку кровь титанов, что была, по сути, жидким видом магии и восстанавливала силы за считанные секунды. Из-за своей измотанности он не почувствовал его вкуса, хотя лириум обжег ему небо. Но то был пустяк, стерпеть который эванурису было довольно просто. — Господин… — Друг Мертвых вздрогнул и отнял горлышко от рта. Интуитивно он напуганной птицей метнулся в сторону, однако ощущение опасности отпустило его, когда богу открылось, кто столь бесстыже окликнул его. Это был Обман. Вернее, мертвый эльф, чье тело он на себя примерил, точно платье. Мертвый и гниющий, переломанный и с заплывшими белой пеленой глазами на измученном лице, что лежало щекой на плече, оставляя осколок позвоночника торчать из неосторожного сруба. Некоторые травмы были свежими, и эванурис понял, что на пути к своему повелителю демон наткнулся на еще одно препятствие в виде агентов Митал, стремившихся завершить начатое Рилофиром, рыцарем-паладином и его непутевым послушником. Однако Обман был здесь – еще более уродливый, чем в видении, посланном Гельдаураном, но все-таки живой, а слуги драконьей владычицы, по-видимому, были убиты и где-то в стороне от Имперского тракта кормили червей. Их грешные души отправились в загробный мир, лишенные посмертных почестей. И Летанавир, будучи пастырем для всех мертвых элвен, в сердцах проклял прислужников своей матери в качестве наказания за посягательства на его собственность. — Ты осмелился вернуться, — заключил Фалон’Дин и прочистил горло, надеясь, что хоть так его голос будет звучать тверже и громче. Демон переступил с ноги на ногу и опасливо шагнул назад, скрывшись в углу, где тени покрыли мертвое лицо его носителя. — Я победил, и враги мои пали, — как обычно извратив всю суть ложью, сказал он и, руками подобрав голову, насадил ее на шею, прямо на кол торчащего хребта. Из сруба темно-красной смрадной жижей потекла кровь и, осторожно огибая острые пороги ключиц, двинулась под кирасу. — Ты проиграл, — с важным видом поправил его Летанавир, сморщив нос от ударившего в лицо запаха разложения. По его коже пробежал холодок, оставляя после себя гусиную кожу. Осознание того, что полумертвый демон прямо сейчас представляет для него опасность, пришло слишком резко и напугало его. И в то же время, в своем страхе перед Обманом эванурис нашел выход из своего нынешнего положения. — Я готов служить, — глухо отозвался демон. Его голос раздвоился, словно змеиный язык, и кожу, проглядывающую через прорехи в доспехе, окутала извилистая сетка огненных линий. Понимая, что истощение заклинанием поставило его в крайне щекотливое положение, Летанавир решил попридержать язык и не дерзить Обману, который мог спасти его от этого гнетущего и непривычного ощущения слабости. — И ты послужишь, друг мой, — ласково пролепетал он и, приблизившись к созданию Тени, положил свои холодные ладони на пористые щеки, горячие от бурлящей внутри временной оболочки сущности. — Правда, в последний раз. Глаза демона расширились сперва от понимания, а затем от ужаса, но Обман не успел предпринять хоть какую-либо попытку высвободиться, как Летанавир, ниточка за ниточкой, стал вытягивать из него силы, постепенно осушая телесный сосуд, как прежде осушил флакончик с лириумом. Он испил демона до дна, подавив в себе его предсмертный возглас, и опустошенная оболочка мертвой и вонючей грудой гниющего мяса рухнула у его ног. Демон был древним, и его магия оживила эвануриса, вернув ему крупицу былой мощи – остальное должно было восстановиться со временем. Оглянувшись на свое отражение, Фалон’Дин удовлетворился результатом, грустно улыбнувшись себе самому: бесславная смерть Обмана его задевала, но была необходима в виду того, что эванурис должен был придерживаться легенды о сбежавшем из-под его контроля детище Тени. Вернувшись к нему, Обман поставил его под удар, пусть даже изначально не планировал подставлять своего владыку. Он просто не мог причинить ему вред по условию заклинания, связавшего его волю с желаниями Друга Мертвых, и решение Обмана вновь прильнут к ноге господина было обусловлено скорее привязанностью, чем необходимостью. Это была большая утрата, однако Летанавир уже думал о том, как все исправить и вернуть себе привычных слуг. Тень полнилась демонами, и многие из них были способны на великие свершения: так Недозволенные поддерживали Забытых во времена Гражданской войны, и так Страх и Обман служили двуликому эванурису, исполняя его искушенные прихоти с преданностью ручных псов. Летанавир вновь хотел погрузиться в чертоги того, что сокрыто за тонкой гранью, и отыскать себе новых прислужников – желательно не менее древних, чтобы ни могуществом, ни умом не уступали усопшим сородичам. Однако подобная кампания требовала сил, терпения и сосредоточенности, а раздваиваясь на две отдельные личины, Фалон’Дин ничего из этого не имел. Но все же младший эванурис кое-что сделал: он передал вместе с духом-посыльным свой зов, и интересующие его личности должны были слететься на сие приглашение, как стервятники на мертвую тушу. А когда это произойдет, Летанавир войдет в Тень и подчинит их. Вытянет клещами своего влияния в мир яви и начнет дрессировать, оттачивая послушание. Если все пройдет хорошо, то новые подручные уже через сто лет станут полноправной заменой Страху и Обману, а может и превзойдут их обоих. Вдоволь налюбовавшись восстановленной мужественностью и красотой, Летанавир хотел было вернуться в свою кровать и перенестись сознанием в тело Диртамена, развеяв тревоги своих последователей. Однако смутное предчувствие заставило его повременить. Он ощутил, что в замке распахнулся один из элювианов, и поспешил переодеться, чтобы принять достойный своего венценосного гостя вид. Фалон’Дин был абсолютно уверен в том, что это Эльгарнан, ибо не так давно приказал Деланей мягко напомнить Верховному эванурису о своем существовании. И пока что, судя по вестям, доставляемым шпионами из столицы, Эльгарнан послушно, сам того не ведая приводил в исполнение запутанный план по возвышению своего первенца. В коридоре послышался переполох. Неясный шум сопровождался криками перепуганных слуг, громким стуком, как будто кого-то с силой швырнули о стенку, треском магии и яркими вспышками, врывавшимися в опочивальню короля-мага сквозь дверные прорези. Легкая улыбка затронула губы Фалон’Дина: любовь отца демонстрировать свое недовольство путем убийств и ярких магических спецэффектов казалась ему наигранной и жалкой, будто глава пантеона набивал себе значение этими дешевыми представлениями. Он знал, что отец добивается постоянного признания своей божественности – даже тогда, когда напоминать об этом не было смысла. Однако в открытую, прямо в лицо, ему об этом говорила только Митал, не слушать которую у многих богов уже входило в привычку. Двери с грохотом распахнулись и ударились о стены, а по ногам Друга Мертвых потянуло теплом от только что прогремевших заклинаний. Эльгарнан предстал пред ним, объятый ярким свечением, и позади его величественной фигуры вместе с прахом тех, кто осмелился встать на пути у бога, медленно оседали золотисто-желтые всполохи. Сын Солнца был в гневе: его прекрасные волосы были взъерошены, лицо перекошено от злости и ноздри широко раздувались в то время, как из рта вместе с вздохами срывалось тихое рычание, более всего напоминавшее недовольное рычание дракона. — Отец, вам я рад, — лукаво улыбнувшись, невозмутимо сказал Фалон’Дин, кивнув Верховному эванурису в качестве приветствия. Он намеренно игнорировал тот факт, что отец явился к нему не как друг, а как палач. На долю секунды Эльгарнан исчез с его глаз, оставив после себя сверкающий контур, но Летанавир тут же почувствовал его железную хватку на своем горле. Схватив его, Эльгарнан протащил своего сына до ближайшей стены и с силой впечатал его в нее, отчего по камню побежали витиеватые трещинки, посягнувшие на красоту рукописных картин, над которыми в былые времена самые талантливые художники старательно работали денно и нощно. Вжав Фалон’Дина в стену, Эльгарнан, однако, промолчал – лишь приблизил свое лицо вплотную к его и впился жестоким взглядом в родные черты. — Не на такие отцовские объятия я рассчитывал, — прохрипел Друг Мертвых, сцепив руки вокруг его кисти. Однако, сколько бы он ни пытался, а разжать тиски пальцев родителя все никак не получалось. — Я знаю, чего ты ожидал, — процедил Эльгарнан ему в лицо, — ты слишком похож на свою мать – не ведаешь, что такое подчинение и послушание, делаешь все по-своему! Мне стоило удавить ее еще тогда, когда ты клубком лежал в ее чреве! Его ядовитые слова должны были пробудить в Летанавире обиду. По-детски наивную и необузданную. Однако Фалон’Дин уже не был связан с Митал прежними крепкими узами, которые могли бы сподвигнуть его на не менее колкий ответ, призванный не кулаками, но словом защитить достоинство матери. На месте любви в сердце короля-мага образовалась холодная, всепожирающая пустота, уже давно проросшая колючими корнями в самые глубины его сути. А нити, связующие мать и ребенка, были оборваны еще в начале зимы, и все душевные раны, некогда тревожащие младшего эвануриса, вынуждая его совершать глупые ошибки, давно затянулись. Эльгарнан более не имел рычагов давления на него. Заметив, что Фалон’Дина его слова не тронули, Сын Солнца недовольно стиснул зубы и сильнее сжал руку, облаченную в золотую перчатку, на его горле. Он как бы говорил: «Я владею тобой, и жизнь твоя зависит от моей божественной воли». Фалон’Дин боролся с желанием плюнуть ему в лицо и стерпел лишь потому, что отец одним легким движением мог сломать ему шею. Его бы это, само собой, не убило, но на восстановление ушло бы слишком много сил, которых после метаний одного сознания по двум телам было чрезвычайно мало. — Хитрец, — Эльгарнан смотрел ему в глаза, и жар солнечного золота столкнулся с морским холодом сапфира. — Ты нашел способ перейти запретную черту и одновременно держаться от нее на почтительном расстоянии. Да вот только ты не ведаешь, что тайна, которой ты воспользовался, известна немногим. И я уж точно не делился ею с тобой, а потому могу с уверенностью казнить тебя за предательство. Летанавир широко улыбнулся и рассмеялся отцу в лицо, отчего тот немного опешил: он ждал, что сын утратит былую прыть, сожмется и взмолится о пощаде, но этого не произошло, и хватка бога немного ослабла, позволяя голосу Фалон’Дина звенеть. — Кто, по-вашему, поделился со мной этим знанием? — спросил он, не скрывая усмешки. — Забытые, которые сбежали из Зазеркалья, — ответил Эльгарнан, не разнимая зубов, и от этого впечатление того, что эванурис рычит, многократно усиливалось. — Это был Фен’Харел, — эта ложь с удивительной легкостью сорвалась с его уст и атласной лентой обвилась вокруг горла Эльгарнана, затянувшись на нем петлей. — Он служит Забытым! — рявкнул Верховный эванурис, но это заявление Друг Мертвых встретил неудержимой насмешкой. — Он служит Митал, которая заключила с ними союз, — отчеканил Фалон’Дин, — и вы услужливо помогли ему возвыситься среди нашего народа и убрать меня с пути. Благодаря вам рабы прозвали его своим героем, и прямо сейчас, с вашего одобрения, он правит моими землями! — И с чего вдруг он поведал тебе об этом заклинании? — Эльгарнан одарил сына недоверчивым взглядом, думая, что смог подловить того на лжи, но у бога удачи было, что ему ответить. — С того, что Волк был абсолютно уверен в моем желании вернуть себе причитающееся и знал о нашей с вами вражде, а потому рассчитывал на то, что в приступе неконтролируемого гнева вы убьете меня, не предоставив ни единого слова в свое оправдание. Таким нехитрым способом он бы избавился от меня с концами, облегчив и себе, и Митал завоевание Небесного трона. Эльгарнан отпустил его и отступил на несколько шагов, притихнув. Окончательно заполучив его внимание в свое распоряжение, Фалон’Дин продолжил говорить, умело сплетая воедино и правду, и ложь. — За всем этим с самого начала стояла моя мать: она помогла Волку освободить сперва Анариса, а затем уже самолично вывела из тюрьмы между мирами двух других узурпаторов. Вы, наверное, гадали, почему она отвернулась от меня? Так это произошло как раз-таки из-за того, что я узнал правду и предпринял попытку пресечь ее игру. — Но почему ты ничего не сказал об этом мне? — Эльгарнан был растерян, и, видя его озадаченное лицо, Летанавир ликовал. Управлять им было так легко! Он верил во все, что слышал, если это было произнесено уверенным тоном и приправлено надменным взглядом, пришпилившем его, Отца Всего Сущего, словно булавка какого-то цветастого жучка. Несмотря на всю свою силу и величие, Эльгарнан был подвержен чужому мнению, если оно подтверждало его собственные подозрения, и именно поэтому до сих пор правил бок о бок с Митал вместо того, чтобы согнать ее с насиженного трона. За годы брака она внушила ему надобность в себе и манипулировала им, точно капризным ребенком, умело играя на его мелочных страхах. А теперь пришла пора Фалон’Дина подергать за эти золотые ниточки. — А вы бы поверили мне? Вы бы воспользовались возможностью и так же, как и сейчас, обвинили бы меня в измене, с удовольствием применив ко мне какое-нибудь извращенное заклинание из вашего личного пыточного арсенала. К тому же, тогда у меня еще не было на руках доказательств ее предательства. — А теперь они есть? — Эльгарнан скептично изогнул бровь и присел на край кровати. Двуликий бог ответил ему широкой улыбкой и кивком головы. — Первым из них является Андруил, — сказал он, погладив ладонью отражение в парящем зеркале. — Солас ранее был ее избранником, и их знакомство дало начало его бытию под именем Ужасного Волка. Точнее, тогда он был еще Волчонком, но начало уже было положено. Вы можете спросить мою дикую сестрицу, и она с готовностью подтвердит это. По зеркалу пошла рябь, и окунув в волнующееся серебро и ртуть руку, Летанавир легким движением пальцев призвал в свою ладонь ларец, который существовал только в отражении, но отсутствовал в реальном мире. — А почему она молчала? Тоже боялась моей расправы? — Ее забавляло происходящее, — пожав плечами, отозвался Фалон’Дин. Вынув ларец, инкрустированный бриллиантами, опалами и сапфирами, он откинул его кованую крышку назад. — И я не могу винить ее за это. Она, как и многие девушки, падка на негодяев. Великой Охотнице кажется, что она сможет исправить его, если под словом «исправить» подразумевается подчинение воли Волчонка. Моей сестрице с ним было слишком хорошо, и она никогда не откажется от идеи иметь Ужасного Волка у себя на короткой привязи. Однако, ее женские чары более не властны над ним, из чего я могу сделать вывод, что на горизонте у Фен’Харела появилась другая женщина, которой он сильно дорожит. А затмить Андруил может далеко не каждая эльфийка. — Митал… — лицо Эльгарнана вспыхнуло багрянцем, и глаза, напитавшись его гневом, золотыми огнями загорелись в полутьме личных покоев его первенца. Он был собственником и не мог отдать Митал другому, даже если любовь его давно увяла и раскрошилась в пыль. Но при этом глава пантеона сам не чурался многократных измен со своей стороны и жил в свое наслаждение под девизом старых порядков, где владение несколькими женщинами одновременно было явлением вполне приемлемым, однако измена жены мужу считалась непростительной и разрасталась грязным пятном позора на репутации семьи. Фалон’Дин же, скрывая победоносную улыбку, с удовольствием подкармливал его ревность. — Вот, взгляните. На этот кристалл я записал признание одного из помощников Волка. Он говорит о причастности Митал, — он достал из обитого изнутри черным бархатом драгоценного ящичка светящийся нежным голубым светом минерал и протянул его отцу. — Это оригинал. Копию, которую я предусмотрительно сделал сразу же после дознания и небрежно оставил в своих покоях, Митал нашла и уничтожила у меня на глазах. Но на то и был расчет. Матушка временно успокоилась, решив, что уничтожила все улики, которыми я владел. Прослушав записанный разговор, Эльгарнан до побеления сжал губы и с тяжелым вздохом опустил голову, осмысляя все услышанное. — О, а если этого мало, то ко мне в замок мои слуги привезли труп того самого эльфа, чей голос вы только что услышали. Агенты Митал сперва вынудили вашу доблестную стражу, поймавшую его, передать им преступника для свершения над ним суда, но потом убили его, прежде чем показания эльфа были занесены в материалы этого запутанного дела. — А тело рыцаря-паладина, там, в углу? — Эльгарнан покосился в указанном направлении, и Друг Мертвых со вздохом поведал, подкрепляя свои слова тягучей грустью: — Обман до последнего сражался за наши права. За нас. — Он убивал всех, кто был свидетелем твоего позора, — съязвил Сын Солнца, однако младший эванурис проигнорировал издевку. — Он расправлялся с мятежниками, — спокойной произнес он в ответ. Пусть Эльгарнан этого еще не признавал, но Фалон’Дин чувствовал, как его слова разрушают уверенность Верховного эвануриса в себе и своих силах. И ему было хорошо знакомо это ощущение – отец и сам много раз заставлял его переживать подобное, но теперь все возвращалось к нему смертоносным бумерангом. — Значит, своей семье она предпочла Забытых… Хотя, уверен, что делиться властью ни с кем из них она не намерена! Эльгарнан всплеснул руками и резко поднялся, пройдя мимо сына к широкому витражному окну. Взгляд его был обращен в никуда, и мысли бога обременяли тяжелые думы. Что делать? И где искать союзников, когда кругом одни враги? Фалон’Дин громко прочистил горло, в который раз обращая внимание отца на себя. Сейчас он был его ключом к спасению, но как же Эльгарнану было трудно справиться со своими предубеждениями насчет него! После всего, что между ними было, Верховный эванурис не был уверен в том, что сын поддержит его. Но он ошибался, как и многие глупцы, что не воспринимали бога удачи всерьез. Двуликий эванурис хотел поддержать его, ведь противостояние родителей шло ему на руку. Элвен была неведома смерть от старости, но истинно бессмертными были только их небесные владыки. Жизнь богов питало их природное могущество, магия, пронизывающая их тела, словно яркий солнечный свет... и какое-то особое заклинание, поддерживающее их в таком состоянии веками. Летанавир стал частью пантеона еще в подростковом возрасте, но в тайны магического обряда и божественной коронации его не посвящали. А Эльгарнан знал, как оно работает и как его можно обернуть вспять в случае необходимости. И сейчас, спустя столько лет вражды, Друг Мертвых был готов примириться с отцом, но только для того, чтобы узнать этот секрет и использовать его в качестве оружия против других богов, а также против одного из Забытых, если потребуется. — Отец, позвольте мне помочь, — как можно более мягче выдавил из себя Фалон’Дин. Слова застревали комом в горле, царапали глотку и нёбо до крови, но все же он заставил себя их сказать. — С чего бы тебе помогать мне после всего того, что ты пережил? — сожаление прорезалось в голосе Верховного эвануриса. Он впервые задумался обо всем том зле, которое веками учинял по отношению к своему единственному сыну. Однако Фалон’Дина это не волновало. Ему был важен результат этого временного партнерства. Эльгарнан должен был сыграть пешку в его партии, впрочем, как и Забытые, и сейчас он сделал первый ход черными. — Наверное, потому что мать хочет избавиться и от меня, ибо я свидетель ее преступлений против нашего народа и нас самих? Или же потому, что она нацепила на Волка мою корону? Погодите, а может из-за того, что пробудила Забытых? Хм, я и сам теряюсь в догадках. — Хватит желчи, говори правду! — Эльгарнан на эмоциях сжал руки в кулаки, но вряд ли отважился бы пустить их в ход. Ни теперь, когда во врагах числилась его жена, а он сам оставался в меньшинстве. — Вы отметили, что я очень похож на мать, — Фалон’Дин отставил пустой ларец в сторону и подошел к отцу. — Но я и ваш сын тоже. И я хочу мести. Лицо Эльгарнана посветлело и глаза зажглись пониманием и принятием сего факта. Это был далеко не тот ответ, которого он ожидал, но вместе с тем он был приятно удивлен. — Значит, решено, — вздохнув, сказал Верховный эванурис. — Заканчивай свои дела здесь и возвращайся в столицу, а… Диртамен, — Эльгарнан не скрывал отвращения, когда выговаривал имя брата-близнеца Летанавира, — пусть он заберет свое и убьет подлого мятежника, который имел смелость измышлять измену с самого начала, но при этом улыбался мне в лицо, обращаясь с просьбами! — А вы? — спросил младший эванурис. — А я проверю границы нашей империи, — хмуро отозвался Эльгарнан, — ибо ведомо мне, что круглоухие имеют наглость наплывать на наши земли целыми ордами женщин, детей и стариков. Говорят, что они уже кое-где построили свои поселения. Глупые создания хотят познать секреты нашего бессмертия, но найдут лишь смерть! Фалон’Дин усмехнулся их глупости и кивнул, соглашаясь с решением своего божественного отца. О том, что шемлены на своем грубом и резком языке уже открыто обмениваются между собой мечтами жить в их дворцах и брать в жены эльфийских дев, которые Летанавир сам же им и внушил, он предусмотрительно умолчал. Пусть отправляется, пусть прольет кровь и заставит шемленов взяться за оружие. Пусть обратит их ярость против себя! Сам того не подозревая, Эльгарнан подыграл планам своего сына, и младший эванурис, все еще ощущая отголоски слабости физической, духовно вырос, и отражение его в разноцветном окне сравнялось в росте с его отцом и гордо расправило плечи. А по ту сторону уже занимался рассвет, и утренние пташки в своих трелях отразили всю ту скорбь и боль, которую миру предстояло пережить в ближайшие столетия.31. Ренегат
7 сентября 2018 г. в 18:00
Будучи богом, Диртамен никогда не снисходил до своих подданных лично. Он не бродил бок о бок с ними по улочкам, не улыбался беднякам и уж тем более – не целовал их новорожденных детей в темечко, благословляя на счастливую жизнь. Раньше за него все это делали двойники, которые были к народу гораздо ближе, чем он когда-либо хотел. Но ничто не остается неизменным.
Ситуация, которая сложилась вокруг него и Ужасного Волка, вынуждала эвануриса завоевывать симпатии горных элвен. Улыбаться им, поддакивать, выслушивать восхищенные речи.
«Солас обеспечил нас запасами зерна из своих хранилищ и раздавал теплые меха всем нуждающимся. Только благодаря ему мы с небывалой легкостью пережили эту зиму! — говорили одни, а Диртамен сдерживал свое недовольство и измышлял про себя план действий. — Он запретил продавать рабов на рынках, а всех низкорожденных детей наказал учить одному из своих духов! — благоговейно роптали другие, и Хранитель Тайн начинал чувствовать тошноту, видя их большие и радостные лица. — Он убил всех бравых мужей, наших лордов и защитников, укрепляя свою незаконную власть!» — в гневе шептались третьи – те, кто все еще помнил, кому эта промерзлая земля принадлежит на самом деле.
Именно среди отщепенцов Диртамен нашел своих сторонников. Сломленных, униженных и крайне недовольных тем, что главенство в великих семьях поднебесного города взяли хрупкие и податливые женщины, которые тут же прогнулись под прихотью Фен’Харела, позволив ему безнаказанно ломать устоявшиеся порядки, низвергая в яму позора всех, чье благосостояние пробуждало зависть у его любимых, но от того не менее грязных крестьян.
Истинные дети гор, презренно называемые в столице снежными эльфами, были не согласны с таким положением вещей и настроены крайне радикально, что дарило Хранителю Тайн надежду на успех задуманного им предприятия. Помимо этого, Диртамен узнал, что Солас подчинил себе старым заклинанием верности еще далеко не всех что-либо значащих элвен, и на окраинах, и в отдаленных от Тарасил’ан те’лас деревнях все еще оставались эльфы, преданные сыну Эльгарнана и связанные с ним кровью, узорами застывшей на лицах их прислуги.
У него еще был шанс вернуть себе свое королевство, и эванурис жил мечтами о том дне, когда Солас будет изгнан – желательно, чтобы так же позорно, как он сам был выпровожен из Арлатана. Однако планы Диртамена не ограничивались одним лишь взятием трона. О нет… Он хотел отомстить всем, кто предал его, кто подставил и втоптал в грязь. И высокомерный раб был далеко не самой приоритетной целью в его списке, а просто тем, кому не повезло первым попасться под горячую руку.
Он все еще оставался на территории поднебесной крепости, но жил не в больших и красивых апартаментах, занимающих верхние этажи его обители, а ютился в маленькой комнатке с сырыми деревянными стенами; пылью, серыми клубками залегшей в углах; низкой кроватью с примятым соломенным настилом и простынями, запачканными следами соития прошлых жильцов; маленьким окошком, из которого он жадным взглядом смотрел на величавую Тарасил’ан те’лас, недовольно корчась, замечая на балконе своих покоев Соласа, и небольшим столиком с одной единственной на всю комнатку свечой, которая была небрежно влеплена прямо в центр стола и слегка клонила стрельчатую верхушку набок.
Диртамен не хотел быть ближе к народу – ни к этим дикарям, которым горные ветра отморозили все мозги; ни даже к тем, кто величал себя звучными титулами и кутался в лучшие меха. Нет, своим народом он признавал только тех, кто жил в столице – центре мира, царстве культуры, оплоте науки и крае богатств, населяемом великими элвен, по чьим венам текла кровь лучших представителей их народа. Однако подобное позерство было необходимо, чтобы привлечь к своей персоне взгляды недовольных правлением Соласа, а заодно посеять зерно сомнений в тех, кто, сам того не ведая, почитал Ужасного Волка.
«Наш бог не пожелал оставаться с наместником под одной крышей. Он сказал, что для него честь – жить бок о бок с нами; что он прозрел, многое переосмыслил и намерен наполнить жизнью наши края, но этот Солас… Он говорит правильные вещи, но при этом не отказывает себе в королевских благах и не живет с нами наравне, как наш печальный господин. Может, мы ошиблись, так быстро отвернувшись от того, кто веками опекал нас, точно отец?»
Эти шепотки Диртамен услышал от хозяина корчмы, предоставившего ему эту обнищалую, жалкую комнатку, на которую бог сперва брезговал даже смотреть. Однако эванурис решил оставить корчмарю жизнь после того, как тот под покровом сумерек через черный вход запустил под свою крышу других участников готовящегося заговора, а сам, создавая видимость бурных гуляний, заставил музыкантов играть громче, лишив возможных шпионов даже малейшего шанса подслушать разговор владыки со своими сторонниками. Говоря по правде, они и сами с трудом понимали друг друга.
Трепетал огонек покосившейся свечи и Диртамен ходил по круг, пока его эльфы ждали решения своего истинного и любимого короля.
— Я хочу перебить их всех, — сухо пророкотал в нем Друг Мертвых. — Показать цену предательства – и мне плевать, успела ли присягнувшая Соласу шлюха родить. Ребенок в ее утробе отравлен изменой, и смерть будет поступком более милосердным, чем дозволение жизни в вечном позоре. Что же до двух других… их мы тоже убьем, однако остальных родственников не тронем – они вряд ли повторят ошибки своих девиц. Но все нужно сделать тихо. Мою репутацию не должны очернить тени подозрений. Пусть все выглядит естественно… пусть будут чувственные предсмертные записки, от которых у любого на глазах навернутся слезы. Пусть это будет трагедией даже для меня. Я уверен, что вы сможете обыграть это.
— На это нужно время, — задумчиво произнес командир его охранного отряда, почесывая острый подбородок. — Ибо если эльфийки начнут умирать друг за другом, то все подозрения, само собой, лягут на вас.
— Для бога понятия времени не существует вовсе, — холодно отозвался Хранитель Тайн, сверкнув жестокими и темными, как океанские глубины, глазами. — Главное, чтобы они не мешались под ногами, когда я решу встретиться с Соласом вновь.
Таэллон восторженно поддакнул и согласно закивал. Более всего прочего он хотел отмщения за себя и за своего владыку. Тени, отбрасываемые в тусклом свете, зловеще заиграли на его худом лице. Остальные же предпочли хранить молчание, пока Хранитель Тайн не закончит излагать свои дальнейшие мысли.
— Насчет вмешательства остальных эванурисов можете не беспокоиться. Мои проблемы с отцом скоро решатся. Возможно, моей смертью либо же временным перемирием. А моей очаровательной сестре, Андруил, сейчас и вовсе не до того. Моя вторая сестра сидит с Джуном у себя в замке, и до ее прекрасных ушей вряд ли доходят новости из столь удаленных провинций. А матушка… насколько мне стало известно, она в Обсидиановых пустошах, со своими драконами, которые разбушевались и пожгли в ее землях поля, леса и несколько селений. Сейчас Ее Величество пытается выявить причину их сумасшествия, и мысли ее далеки от нашей с Соласом грызни. — При этом Диртамен тактично умолчал о том, что драконы были отравлены кровожадными адептами Забытых, что вносили свою лепту в свержение Великой Защитницы и заставили ее выйти из загадочной тени, под покровом которой она долгое время пряталась. Ее отсутствие казалось Хранителю Тайн излишне затянутым, и он догадывался, что драконья владычица не сидит сложа руки. Вот только ее планы оставались для него тайной за семью печатями, и шпионы Друга Мертвых гибли целыми группами, пытаясь ее выследить. — Надо действовать, пока наш враг уязвим, ибо потом я еще долго не смогу протянуть свои руки к его глотке.
— Я выйду на улицы и поговорю с людьми, прибегну к магии принуждения, если будут упрямиться здравому смыслу, — предложил Таэллон, стуча пальцами по поверхности столика в такт обыгрываемому на первом этаже корчмы ритму. — Уже одним своим появлением вы, господин, пошатнули трон этого грязнокровного ублюдка. И я уверен, что возврат власти пройдет гораздо спокойнее, чем предполагается.
— Мне ни к чему вырезать весь город, — нахмурившись, отозвался Диртамен. — Наилучшим исходом для нас будет, если смены власти снежные эльфы не заметят вовсе. Тогда я прослыву милостивым государем, который заботится о безопасности своих подданных и не жертвует их жизнями в мелких междоусобных войнах. — Диртамен усмехнулся, однако смешок этот приглушила очередная маска. — К тому же, будем честны, Солас не стоит подобных стараний. Не стоит ни армий, ни замков, которыми его одарили мои родные и подданные. Он всего лишь надоедливая вошь, которую нужно уничтожить.
Эванурис в который раз подошел к окошку и выглянул наружу, созерцая спокойствие цветущего двора, безмятежность парящих над землей духов и светящиеся радостью лица эльфов. Они думали, что теперь, при новом эванурисе, остужающем негативные порывы их правителя, жизнь станет для них слаще меда. Вот только они ошибались, и король-маг не собирался терпеть рядом с собой конкурента.
— И мы уничтожим, — ободряюще сказал один из эльфов за спиной Диртамена, но тот так и не смог понять, кто именно.
Перед глазами хаотично заиграли разноцветные блики, молниями разрезающие все видимое на несколько кусочков. Голова отозвалась на проблемы со зрением тяжелой тупой болью. Казалось, что его голова начала раздуваться и вот-вот лопнет, однако, прижав ладони к вискам, эванурис не заметил никаких изменений. В ушах послышался звон, постепенно слившийся в один непрерывный гул, и на кончике языка Диртамен почувствовал металлический привкус крови. Ноги налились свинцом и не слушались. Король-маг прильнул головой к оконной раме, с силой сжал руки на узком подоконнике, и тот затрещал, под давлением пальцев эльфа превращаясь в щепки.
Мир закружился вокруг него с неистовой скоростью, и сознание эвануриса провалилось во тьму, в то время как его тело рухнуло навзничь на глазах обеспокоенных заговорщиков.
А музыка по-прежнему играла, выстраивая задорное повествование, и на первом этаже корчмы простые эльфы обмывали перемены за пинтами отборного эля, и мольбы их были обращены к двум владыкам, на чью дружбу и взаимодействие они возлагали большие надежды.