Добей меня, иначе я вспомню как танцевать

Закрыв диалоговое окно с ютубом, мужчина уставился на новенькую клавиатуру нового ноутбука. Девайс даже пах еще совсем свежо, не сигаретами, как старый. Уставился, гоняя пустые мысли внутри черепной коробки, пока пальцы с выбитыми на них татуировками букв, бесцельно гладили матовый тачпад. Крохотная каморка, где он находился почти не освещалась, но металлические поверхности все-таки едва бликовали холодом, что собственно, давно являлось нормой. Он не любил свет. Темнота куда приятнее. Темнота ласкает уставшие глаза и тело, ровно до тех пор, пока его вдруг не хватают за волосы на затылке, оттягивая голову назад. — Опять ты это делаешь? — хрип на ухо низким басовитым голосом. — Делаю что? — шипит он сквозь зубы, от неожиданной боли. — Смотришь эти видосики с ним. Это хуже порнухи, знаешь ли. — Отвали. Ничего я такого не смотрел. Какая вообще тебе нахуй разница, что я делаю в своем ноутбуке? Хоть ролики с разделыванием младенцев. — О, в этом я тебе помогу. — Больной, ты, ублюдок, — мужчина бьет собеседника по руке, ловко выворачивая запястье до легкого хруста. Ситуация тут же меняет расстановку сил, когда он поднимается из-за стола, все еще крепко удерживая нарушителя его наслаждения одиночеством на своей законной территории. — Надо было послать тебя куда подальше еще четыре года назад. Связался на свою голову. — Да ты более конченый, чем я, — собеседник хрипло усмехается, напрягает мышцы рук и тянет мужчину ближе к себе. От него несет никотином, горьким кофе, а еще негативом и кое-чем еще. Кое-чем, несомненно, интересным. Белые зубы скалятся в ответ, рождая утробный рык, который воспринимается пришедшим, как сигнал к действию. — Думаешь у меня овердохуя терпения, игнорировать то, что ты все еще думаешь про него? — будучи заблокированным в одной руке, он умудряется оттеснить собеседника в угол, жестко его зажав. Шакалом всматривается в золотистые глаза напротив, а второй рукой хватает его в области ширинки, не обманываясь в своих ощущениях. Конечно же, у него стоит. Как иначе? — Мне плевать чего у тебя там и сколько. Отъебись, Юстасс. И граблю свою убрал оттуда, куда тебя не звали. — Четыре года назад, после финала, ты первый ко мне подкатил. А теперь пасуешь? Гордость заела? — Завались. Минутная слабость. — Хах! Чувствую я твою минутную слабость, — сжимая пальцы сильнее, до ответного полустона и новой волны злости, — она уже четыре года мне руку мозолит. В отличие от тебя только, я не ссу это признать. Ответной реакцией Юстасс чувствует, как в его плечо, сквозь майку вгрызаются острые зубы, сдавливая со всей дури. — Т-с-сс! Ну, и сучка ты Траф. Сегодня будет жестче, чем обычно. Ты сам виноват. Прекращая сдерживаться, Кид одним движением высвобождает свое запястье, грубо хватает Ло и перебрасывает его через плечо, ничуть не церемонясь. Скользкий гаденыш, до сих пор отрицает их с Юстассом связь. Прикидывается шлангом, огрызается, смотрит волком, но потом, распоследней зверюгой беснуется в сексе. Однако, даже это – фигня, которую Кид готов стерпеть. А вот то, что Трафальгар постоянно втихаря смотрит видосы с этим конопатым, его напрочь вымораживает. Ведь точно смотрит, а потом затирает историю браузера, чтобы не подкопаться. Сучка, и бесит этим, дико бесит! До искусанных в кровь пальцев. Юстасс вообще не понял тогда, зачем согласился на странную провокацию этого желтоглазого садо-мазохиста. Раздавленный едкой горечью от недопобеды, от явной, нескрываемой связи между Марко и Портгасом, он проклял тогда все что знал, всех кого знал и, не скупясь на проклятия, сыпал ими направо и налево, пока пытался выбраться на улицу сквозь огромное количество народа. Вот только зацепил ненароком то, что, возможно не следовало бы. Тут уж, хрен разберешь. Тогда он понятия не имел, кто такой Ло и что он забыл там, с таким пришибленным видом маньяка, словно вот-вот кого-то убьет. Скорее всего сработал резонанс. Желтые глаза зыркнули мимо танцпола совершенно случайно, а может оттого, что не могли вынести увиденное. Это "мимо" обрушилось на Кида. Злое, алчное, смертельно голодное, как из преисподней. Золото, обтравленное чернотой усталости и неразбавленной ненавистью. Его взгляд тогда буквально помог забыть все то, о чем думал Кид минутой ранее. Одной сплошной выжег все намертво и до сих пор. В тот вечер Ло подошел, как ягуар на охоте, и задал один единственный вопрос, закрыв половину лица пальцами, на каждом из которых чернела буква опасного слова: "Знаешь чем заканчиваются игры со смертью?" Юстасс вообще-то знал. У него и последствий на теле было – пруд пруди. Но отчего-то в животе все перевернулось зажигательной смесью, заставив почувствовать до боли знакомый адреналиновый драйв. "Считаешь, будто знаешь что-то, чего не знаю я?" — ответил он тогда и расписался кровью в своем решении. Ло коварно лыбился, не понимая, насколько влип. Насколько глубоко и насколько долго. Патовая затея выместить накопившуюся злость и неудовлетворенность на первой попавшейся жертве, знатно его шандарахнула в прямом и переносном смысле. Он понял, это, когда размазывал кровь и сопли по косяку двери безымянной квартиры, честно офигев от ситуации. Красноволосый незнакомец, имени которого, он тогда не знал, вбивал его как тряпичную куклу в поверхности, тоже, очевидно, вымещая свои неудачи. Только об этом оба узнают уже многим позже, а та ночь в памяти останется в виде грубого секса на грани насилия, да самозабвенной раскрепощенности, без ненужных формальностей. Простой и животной. Как они сами. Дурацкая извечная привычка Кида заявляться к нему на работу, приводила Ло в неистовство. Единственное место, где он мог побыть наедине с собой, было категорически обезображено присутствием постороннего. Да еще какого. Сучья гора мышц, нахальства и своеволия. Юстасс умудрялся приходить, когда в лаборатории не оставалось ни одной живой души, кроме охранника, да и тот обычно спал, страдая, как выяснил Трафальгар, редкой формой апноэ. Приходил, затем они спорили, грызлись, посылали нахер, а после вытрахивали друг друга до царапин, синяков, прокушенной кожи, растяжений и сладкой дрожи маниакального наслаждения. В этот раз сценарий не изменил себе, за исключением того, что Кид, на самом деле, едва не перегнул палку, немного не дожав, чтобы сломать Трафальгару ключицу. Собственно, после чего, Ло задумался о той херне, что у них происходит. У них. НИХ. НИХуя. Глупость в попытку себе все объяснить. И когда он с плеча вываливается из здания клиники, в которой работает, снаружи уже глубокая ночь, а единственный фонарь, обычно жгущий свет на парковке, перегорел слишком некстати. Руки треморно шарят по карманам кожаной куртки, в поисках спасительной пачки сигарет, но находят в одном из, только пустую упаковку. Ло обреченно, даже отчасти равнодушно роняет ее в ближайшую урну и плетется прочь. Но времени у него не хватает, чтобы убраться отсюда подальше и наверняка, позади второй раз хлопает железная дверь. — Стой. Траф! Остановись, ты! Если бы Юстасс умудрился бы его схватить снова, велика вероятность, что Ло не стал бы сопротивляться, до тех пор, пока не улучил бы отличный момент, дабы всунуть пятнадцатисантиметровый скальпель между восьмым и девятым ребром. Но Кид промахивается или даже нарочно делает шаг назад. На его грубоватом мужском лице непонятные эмоции из-за слишком редких бровей и глубоко посаженных глаз. Чаще всего создавалось ощущение, словно он всегда зол, только это не так. И цвет у его глаз хоть и карий, однако совсем не такой, как у Эйса. Радужка даже больше красноватая, больше в ржавчину, что довольно иронично. Просто однажды Юстасс не смог закрыть глаза во время оргазма и распахнув их, как никогда широко, на целых пятнадцать секунд позволил Трафальгару рассмотреть каждый в свете диодных ламп. Можно сказать – краткий курс офтальмологии в природе. — Проваливай, Кид. На сегодня все. — Я отвезу тебя домой. Ло кажется, что ему послышалось, и он оборачивается, чтобы уточнить, сей момент, но собеседник действует быстрее, оказываясь подле, сантиметров на пять выше взлохмаченной макушки хирурга. — Ты ударился? А я считал, что это мне минут двадцать назад чуть не сломали ключицу, лишив работы. — Я не собирался, но ты вынудил меня. — Дай-ка, я напомню, кто к кому приперся и полез ко мне. Без согласия. — Потому что ты снова смотришь эти выступления с Портгасом! Но каждый раз врешь, отрицая это. Зачем тебе тогда я, а?! Не сказать, будто Трафальгар сильно удивился, только поморщился от боли, в правом плече, когда повел им. Вероятно, там все-таки трещина. — Ты не нужен мне, Кид. Уже не нужен. Так что, пожалуй, свободен, — и развернулся, желая поскорей добраться до дома. В воздухе пахло сыростью и нарастающей грозой. Ло помнил, что ночью обещали ливень. Спустя пару минут на стоянке, которую оставил хирург позади, гулко зарычал двигатель байка, раздражая чуткий слух мужчины, а после пронесся мимо на всех парах. Улетучился, оставив за собой в воздухе шлейф из тошнотворного запаха бензина и, самую малость, муската. Последний был почти неуловим, другой бы не приметил. Но не Трафальгар. Он зачем-то знал и помнил то, как пахнет Кид в самых тесных контактах. В большей степени, когда кусал, а потом долго не мог смыть с губ этот вкус.

​***

Ливень и впрямь разразился, будь здоров. Поднялся ураган и в городе объявили оранжевый уровень опасности. Жителям, по возможности, советовали не выходить из дома, избегать шатких конструкций на улице и звонить в службу спасения при экстренных ситуациях. У Трафальгара случилась экстренная ситуация — пока он еле-еле добрался до дома, успел промокнуть до нитки, проебать где-то бумажник, да попрощаться с любимыми кедами, расклеившимися насмерть. Ночь вышла отвратная. Наступивший следом выходной совсем не порадовал ни тело, ни душу. Испортилась погода, испортились вещи, испортилась и странная жизнь Ло. Хотя, куда там. Она давно уже – то еще говно. Зато понятное. Зато простое. Он привык. Ко многому. В том числе и Юстассу, который впервые за все время, без споров, молча свалил. Хирург же, одолеваемый недельной усталостью, списал поведение оного на очередной выебон, классического жанра. Через день напишет, потом начнет названивать, а когда ему надоест игнор Трафальгара, вновь припрется на работу. Все закономерно, пронумеровано и почти не меняется. Лишь редкие исключения, подтверждающие правила, иногда разбавляли точное, как часы, расписание Ло. Тем не менее, прошел день, два, пять, неделя, пошел и восьмой день, а телефон Трафальгара продолжал быть мертвецки тихим. Само собой, его сей факт особо не напрягал, он даже умудрился отдохнуть, почти заживить все синяки и ссадины, поберечь ключицу от лишних нагрузок, в которой на рентгене, в самом деле нашли трещину, и даже забронировать на предстоящий отпуск билет в Сингапур. Отсутствие Юстасса на работе тоже не могло не радовать. Ло честно так считал. Когда подошла к концу вторая неделя, хирург по неведомой причине ходил мрачнее преисподней. Работа почти бесила, люди вызывали крайнюю степень раздражения, больше обычного, кофе не приносил бодрости, а сигареты кончались слишком быстро. Мысль о том, что Кид решил свалить на самом деле, уже не казалась такой нелепой и нереальной. И Ло почувствовал, что его это очень злит. До полноценного выхода из себя его удерживал только предстоящий перелет в десятидневный отдых. Отпуск ведь успокаивает? Позволяет забыться от ненужных вещей и людей. Если, конечно, все пойдет по плану. Но ведь это Трафальгар. Когда у него что-то шло по плану?

***

До посадки оставалось около часа, а хирург не знал, чем себя занять. Из-за своей привычки приезжать достаточно рано, раньше, чем нужно, он всегда старался занять себя кубиком Рубика. Интересно, на самом деле, вытесняет лишнее из головы, а еще моторику и логику развивает. Одна незадача, правда. В этот раз Ло его забыл, из-чего уже третий час изнывал от безделья. Новая книга отправилась на дно сумки с пометкой "прочитано", больше двух стаканов с кофе, размера ХL уже не лезло в глотку, а магазины мужчина терпеть не мог. Оставался последний вариант – просмотр новостной ленты в интернете. Хотя и это занятие раздражало его не меньше, чем долгое ожидание. Подперев рукой щеку, Ло открыл на смартфоне браузер, перещелкнул на ссылку с новостями и стал лениво листать пестрые посты. Один за другим, скучные, навязчивые, собирающие группы тупорылой публики, которая просто обожает пообсуждать всякую ересь, да обмыть кости знаменитостям, правительству, новым законам или просто поныть о своей тяжелой судьбе. Пф, кто бы говорил о тяжести этой дряни. Хирург скривился и листнул ленту еще дальше, достигая анонсов двухнедельной давности. За очередной яркой картинкой с молодой японкой во весь постер про новую клинику пластической хирургии, показалась довольно мрачная, в черно-желтых тонах. И желтым на на ней была лента, ограждающая место происшествия или преступления. Даже заголовок выглядел слишком мрачно и лаконично для большого Токио. "Серьезное ДТП на съезде 6-й скоростной Мукодзима у станции Хорикири". Ло поклянется, что открыл эту старую публикацию чисто из профессионального соображения. Когда-то он собирал коллекцию подобных новостей, рассматривал потерпевших, оценивал серьезность происшествий и вероятность смертельных исходов. Иногда даже угадывал какие травмы получили пострадавшие, а иногда предполагал, какие могли получить. Поэтому, сностальгировав, мужчина пробежался глазами по тексту, замедляясь к середине. "... столкновение, как выяснили сотрудники полиции, произошло из-за превышения скорости водителя мотоцикла. В следствие разыгравшейся непогоды и большого количества осадков, ситуация затруднила движение по всему городу, усложнив движение автотранспорта и сделав его более опасным из-за скользких дорог. В результате игнорирования предупреждения о снижении средней скорости, владелец мотоцикла вылетел на встречную полосу, перелетев бетонный разграничитель, и на ходу столкнулся с груженой фурой. Водитель грузовика не пострадал, а виновник происшествия в тяжелом состоянии доставлен в медицинский центр Йокогамы в Канадзаве". Снизу под текстом располагалось фото. Фото раздробленного в фарш мотоцикла. На переднем плане, у левого края фотографии Ло увидел то, что лучше бы никогда в жизни больше не видел. Разбитое в обшивке зеркало заднего вида. И полустертая наклейка желтого смайла. Которую он лично наклеил в том году на байк Юстасса. Его руку с зажатым в ней телефоном одновременно затрясло и свело тремором. Трафальгар почувствовал, будто его изнутри заполнили жидким, леденящим азотом, а потом дали нюхнуть самой отвратительной токсичной краски. Выпитый кофе настойчиво попросился обратно. Когда, наконец, объявили посадку на рейс Токио-Сингапур, Ло сидел на кожаном сидении душного салона, уронив голову к коленям и обхватив ее ладонями. Никто не поспорит с тем, что теперь это самый лучший блядский отпуск в его жизни, потому что боинг 787 вылетел из Токио двадцать минут назад без одного единственного пассажира на борту. Этот пассажир ехал в такси, полностью разобщившись с реальностью и временем. Стоило ему лишь сомкнуть веки, он отчетливо видел фото разбитого байка.

***

Юстасс не считал себя везунчиком. И тому было достаточно причин. Конфликт с приемной семьей, скверный характер, отсутствие сдержанности, неконтролируемая агрессия, патологическая приверженность ко всему опасному, приносящему проблемы и расстройства. В частности, его попытки построить с кем-то отношения. Эта хрень не заканчивается для него ничем хорошим. С Марко он пролетел хоть и болезненно, с ненавистью, но просто мимо, оставшись в игноре, не переступив черту. С Трафальгаром все пошло по-идиотски с самого начала, правда он не сразу это осознал. А когда осознание посетило его недалекий ум, ослепительный свет фар грузовика стал последним, что он помнил из того дня. Наверное, лучше бы не помнил вовсе. Лучше бы остался лежать там фаршем под грудой металла, а его потом бы просто соскребли в мешок без лишних телодвижений. Потому что он не знал, что теперь ему делать. Врачи вокруг твердили, будто он родился в рубахе, и мало кому так улыбается удача. Но он не считал, что он не везунчик от слова Вообще. Ибо, по его мнению, везение – это сдохнуть сразу. Без боли, отвратительного сожаления и чувства потерянности. А не остаться пожизненным калекой без руки. Ведь это точно не про везение. Но определенно про жизнь Юстасса. Отняв от лица сине-фиолетовую от ушиба ладонь, Кид открыл лишь правый глаз, так как левая сторона лица была крепко перебинтована и обколота обезболивающим. Но ему хватило и этого, чтобы замереть, увидев невозможное. Какова вероятность того, что медсестры переборщили с морфием? Скорее всего, нулевая. Вчера Юстасс чуть ли не орал от боли. Невозможное стояло в непосредственной близости от его больничной койки, и был он какой-то мокрый что-ли, взмыленный, совершенно непривычный. А в золоте его взгляда, направленного на Кида, считывалось нечто ранее ему не свойственное. Безмолвные гляделки продолжались довольно долго, пока Трафальгар не оставил сумку с вещами на скамье у стены, подходя ближе. О приватности речи не шло. Все что разделяло личное пространство Кида, от коек других пациентов – это отвратительно синяя шторка, задернутая по кругу. Звуки больницы не смолкали ни на минуту: голоса, стук колес от каталок, писк аппаратов и иногда всплески воды внутри бойлера в дальнем углу. Несмолкаемая симфония звуков ежеминутно напоминала Юстассу о том, где он находится и почему. Лучше бы ему отшибло память. Но вместо этого он перехватывает странный взгляд Ло, в том месте, где раньше была здоровая рука. Никчемный обрубок теперь вряд ли можно так обозвать. — Чего ты забыл здесь? — говорить Киду еще трудно и больно, но иначе эта желтоглазая скотина так и продолжит здесь торчать. Стоило помочь ему свалить отсюда. Честно, Трафальгар бы и рад ответить на заданный вопрос, только не знал что. И как. Он оперся о поручень больничной кушетки в ногах нерадостного пациента, ощутив холод металла под пальцами и странное давление в горле. Быть по эту сторону баррикад Ло не планировал. Даже никогда не представлял каково это. Смеялся над болью, упивался, принижал страх в глазах людей, считая его слабостью. Открыв в себе темную, опасную сторону, мужчина слишком увлекся ей, слишком слился с ней, став почти единым целым. Утратил изначальное Я, а жизнь, так или иначе, всегда требует рассчитаться. И если окончательная потеря Эйса показалась Трафальгару слишком высоко заплаченной ценой, то сейчас, у него не было желания отдавать что-либо. Кого-либо. Сказав тогда Юстассу, что тот ему не нужен, Ло, в первую очередь, обманул не его, а себя. Только признаться в этом, сил хватило слишком поздно. Время не терпит ошибок и не возвращает утраченное. Не в его жизни. Вот что, на самом деле, приносило ему дерущее чувство боли. И вот о чем, хирург не мог сказать Киду. — Ясно. Сложно ошибиться здесь палатой, но ты, — смешок с сиплым кашлем, — молодец. Сумел. А если притащился, чтобы посочувствовать, то, проваливай. Я тебя не звал. — Может, ты и прав, — уводит взгляд в сторону, потому что иначе не получается. — Я не знаю, зачем ты мне. Я не представляю, почему, нахрен, проебал свой рейс в Сингапур, единственный отпуск за последние два года, и почему вообще стою здесь и говорю тебе это. Тот гребаный стикер, который я наклеил на зеркало байка. Я узнал его в новостной ленте. И... Юстасс сначала готов был послать его туда откуда он вылез. Остановило парня лишь то, что Ло не смотрел в его сторону. Такого на памяти Кида ни разу не случалось. Угрозы ли, насмешки, черный юмор или пошлость, Трафальгар, без исключений, всегда говорил, глядя четко в глаза, в душу. Чувствовал свое превосходство и препарировал любые эмоции, что прилетали ему в ответ. Препарировал и либо выкидывал, не обнаруживая для себя полезных, либо купался в них, зная, какую боль его действия приносит людям. И вообще, у Юстасса оказался довольно неплохой иммунитет на столь непонятное многим поведение, однако и он, все-таки исчерпался. Две недели назад, на парковке у частной клиники в Эдогаве. Каким бы сам Кид не был говнюком, по своей природе, он не чинил без причины вреда, тем, кто ему нравился и тем, кто в точности до наоборот. Единственный раз — записка Марко после финала турнира с Белыми Китами. В тот вечер, парень полностью потерялся в терзающем его отчаянии, осознав бесперспективность чувств к Фениксу, а найдя записку того, не придумал ничего лучше, как подменить ее на другую. Чтобы конопатый почувствовал ту же ранящую беспомощность, которая раздирала нутро Юстасса каждый день. Хотя бы десятую ее часть. Он не на помойке себя нашел. И он умеет отказываться от чего угодно, от кого угодно, если в нем видят исключительно вещь или вообще пустое место. А для Ло, он точно был именно последним. Просто трахались четыре года, просто собирали синяки и вывихи, и просто постоянно грызлись по любому поводу. Зачем, спрашивается? Наверное, за тем, что для Кида все это было чем-то большим, тем, что, как он думал, сможет подобно гусенице превратиться в бабочку. Однако бабочка так и не показалась. Сдохла внутри гусеницы, а та ее просто переварила. — Пошел ты, нахрен, – нарочно громко вдруг говорит Кид. — Если тебя, с какого-то хуя укусила совесть – засунь ее себе в жопу и наслаждайся. И проваливай в свой Сингапур. Кто-то сбоку из соседей по несчастью, не слишком ласково попросил быть потише и не выражаться, на что Юстасс послал неизвестного, попытавшись приподняться. Слегка прострелило под левой лопаткой, а потом он почувствовал, как морфий начал сходить на нет, вызвав очень острые, жгучие рези в той части, что осталась от левой руки. Словно швы расходились под напором рвущего обломка большой плечевой. — Ты считаешь меня мразью, — не вопрос, утверждение, — и в этом ты прав. Но я здесь не из-за жалости или совести. Я здесь потому, что почувствовал страх. И только сейчас Трафальгар находит в себе, казалось бы, несуществующие силы посмотреть на человека, впервые, возможно, по-настоящему, не безразличного ему. Который понял его мерзкую суть, принял большую ее часть и, даже пострадав из-за нее, без обвинений, все еще способен выдержать его взгляд. — Страх? Хули ты рассказываешь мне о страхе. Серьезно? У меня в кашу пол лица, морфий начинает проседать и все, что сейчас меня волнует – как скоро ты свалишь, чтобы мне дали новую дозу обезбола. А если, такая сучара как ты, еще больший извращенец и тебя возбуждают оторванные руки, тогда тем более – иди на хуй. Дотянувшись до пульта на краю кушетки, Кид агрессивно зажал кнопку вызова медсестры, потеряв к гостю интерес. Если бы все можно было прекратить так просто, не возникало бы такое количество проблем. Юстасс устало хотел избавиться хотя бы от одной из них. От Ло. Потому что, как только хирург приперся, у парня появилось чувство, будто его медленно разрывает. В руке, голове и незначительно в груди. Скорее всего, Трафальгар был уверен в том, что собственный рассудок помутился, и на недолгий миг мужчина выпал в некий астрал, вдаривший по самым странным мозговым центрам. Либо нейронные сигналы потеряли правильные посылы к действиям, где-то на полпути до цели. Иначе он никак не в состоянии объяснить то, зачем все же подошел к изголовью кушетки, бесшумно наклонился ближе и, дождавшись, пока Кид обернется, в первый раз попробовал на вкус его губы. Горькие от антибиотиков, скорее от ципрофлоксацина, обезвоженные, потрескавшиеся, опухшие в уголке и болезненно горячие. Будто смертника поцеловал. Только противно не было. А еще его не оттолкнули и Трафальгару стало интересно почему. На лице в нескольких сантиметрах напротив сложно оказалось считать хоть что-нибудь. Немигающий ржавого цвета видимый глаз, был похож на демонический, из-за окрасившей белок крови. Он смотрел на Ло, словно на инопланетное существо, бродившее в больнице средь бела дня, смотрел несколько минут, не моргая, пока все это не стало походить на какое-то мракобесие в погоне за его душой. Демоны сколь угодно долго могут находиться рядом с человеком, мучать его, преследовать, уходить и возвращаться в течении жизни – и это всего лишь игры. Но если демон целует человека, значить это может только одно. Что он его присваивает. Делает своим. И отказаться нельзя. Ибо поцелуй – это печать. Печать, которая, как ожогом уязвила рот Кида, ибо за все четыре года Трафальгар ни разу не притрагивался к его губам. Это было табу. Негласным договором. До сих пор. Нарочно хмурясь, Ло прикрывает рот слегка подрагивающей ладонью, что-то ищет на полу бегающим взглядом, будто только что потерял. Самую малость суетится в едва заметных движениях, но вполне уверенно останавливается, перед тем как скрыться в коридоре за синей шторкой индивидуального бокса. Трафальгар не терзает свои губы, как это вечно делал Эйс, когда волновался, не прокручивает сотню мыслей, не думает подбирать слова или что-то вроде. Он просто поворачивает голову в сторону и просто произносит: — Мне не нравятся калеки, инвалиды, беспомощные люди. Не важно, физический это или умственный недостаток. Не нравятся те, кто не могут дать отпор, если им что-то угрожает. Но бионика – другое дело. Холодная сталь и живое тело — я нахожу безупречно красивым. А еще у меня есть знакомый из Германии, работающий в лучшей клинике протезирования. Поэтому, — взяв медицинскую карту Юстасса, висевшую у выхода и немного пролистав ее, — в следующий раз я, постараюсь прийти не с пустыми руками. И если не вытолкнешь меня с порога, то сможешь даже врезать. С левой. Все, как ты любишь. Занавеска колыхнулась и Трафальгар ушел, оставив Кида одного. Вскоре прибежала медсестра, наконец, добавив к капельнице морфия, похлопотала с разных сторон, проверяя все повязки, что-то посчитала, однако записать не смогла, так как не нашла карты пациента. Нигде не нашла и, нервничая, убежала к заведующему отделению. И пока лишь один человек знал в чьих руках карта пациента из блока 63f. Этим человеком был Юстасс. Который лежал головой на мягкой подушке, ощущая, как отступает боль, сознание затягивается спокойствием и беззаботностью, как на лице расплывается абсолютно дурацкая улыбка. Кто говорил, что он не везунчик? На мыло этого гада! Ведь Юстасс Кид – просто патологически везучий засранец!