Серия драбблов по Хранителям

Они не люди. Когда-то, может быть, все они были людьми, но сейчас - нет. Сейчас они могли становится невидимыми, творить чудеса и ужасы, дарить радость и страх, растворяться в воздухе, сливаться с тьмой, ходить сквозь реальность, быть богами. Мелкими, языческими, требующими истинной веры и жертвоприношений, но всё-же - богами. Они могли много чего. Бесконечное количество вариантов. Но единственное чего хотелось Кромешнику - хоть на миг стать человеком. Ненадолго. На сейчас. Потому что холод - просто ощущение, он не дрожит и не замерзает. Потому что пальцы Джека ласкают тело, пуская льдистые узоры по сумеречно-серой коже, и Кромешник выгибается, словно эти узоры продолжение пальцев Джека. Потому что когда Кромешник целует Джека, это просто прикосновение холода. Не более. Не менее. - Если бы ты был человеком, - прошептал Джек ему в губы, наклоняясь и придерживая руками лицо, - твоё сердце бы остановилось, а кровь превратилась в лёд. - Он раскачивался мерно, как будто лениво, всегда слишком порывистый и беспечный в жизни, любовью он обычно занимается так, будто смакует вино крошечными глотками, - если бы я был человеком, - продолжил он, и Кромешник подумал что этот мальчишка как всегда чересчур болтлив, - и моё сердце не выдержало бы, ты эгоистичен, ты заполняешь собой доверху. Собой, своими тенями и ужасом, ужасом, от которого стынет кровь даже у меня. И словно в подтверждение этих слов, Кромешник на выдохе, вцепившись пальцами в его бёдра, собрал рассеянную вокруг них тьму, сжал в зыбкую субстанцию, которая оплела то ли паутиной, то ли чёрным плющом Джека, отчего тот выгнулся, запрокинул голову и застонал, захлёбываясь одновременно смехом. А Кромешник оскалился в недоброй и довольной ухмылке - ещё бы, он нашёл способ его заткнуть. Они сплелись в чудовищное нечто, тьма поглощающая Джека, покрывалась снежно-ледяной коркой, трескалась, перемешивалась, и в какой-то момент, один-единственный прекрасный момент, Кромешник вспоминает как оно - быть человеком. Тело, то, что служило ему телом, свело судорогой; смешавшиеся тьма и холод породили воистину невероятное, гораздо более прекрасное и гораздо более страшное, чем они оба себе представляли при первой их встрече. Не выдержав, тьма со льдом льнувшие к телу Джека, хлынули, разлетаясь чёрной сверкающей пылью и волной чистой энергии. Пронизывая их насквозь, продирая стужей и ужасом, заставляя заходиться в бешеной гонке за жизнью давно несуществующие сердца, хватать ртом воздух, цепляясь друг за друга, и дрожать от испытанного холода и оргазма. Джек скатился с Кромешника и растянулся рядом, обнажённый и сияющий льдом под светом молодого месяца, на всякий случай накрыв ладонью его запястье. - Римский-Корсаков, как сказал бы Ник, понятия не имею что это сейчас было, оно оно было восхитительным. Кромешник лениво улыбнулся, не открывая глаз: - Молись Луноликому, чтобы Хранители не восприняли это как акт агрессии. - Мы им всё объясним. - В подробностях? - А лучше покажем! Джек засмеялся, и Кромешник подумал, что болтливость, в сущности, не такой уж страшный недостаток. По крайней мере, какое-никакое, а чувство юмора к этой болтливости прилагалось.