Улетай, Ветер!

Боль… Рокэ прижимал к себе дрожащего Ричарда, с облегчением чувствуя как она — закатная, почти разодравшая душу боль, отступает… Кто бы мог подумать несколько часов назад, что подобное вообще возможно? Алва ведь почти смирился с тем, что жизнь его подошла к нелогичному и, надо признаться, довольно нелепому финалу. Сдохнуть вот так, по желанию зарвавшегося безумного ублюдка, было неловко, если не сказать — стыдно, но куда болезненнее жить, зная, что НедоРакан сумел получить то, к чему Рокэ не удалось даже прикоснуться… О связи Окделла с анаксом ходили слухи, об этом складывали песни и судачили. Впрочем, иногда являвшийся поглумиться над своим пленником Альдо, прикрывая нос накрахмаленным белым платочком, с удовольствием и не жалея красок, расписывал Ворону пикантные подробности своей интимной жизни с молодым Окделлом. Говорил он со вкусом, не торопясь, смакуя детали и получая от этого явное извращенное удовольствие. Рокэ слушал, удерживая холодное безразличие на лице. Несмотря на то, как эта тварь старалась вывести его из себя, словно точно знала, что Ворон до сих пор был неравнодушен к глупому, предавшему его однажды мальчишке. Неравнодушен? Пф… Это называлось совершенно по-иному. Рокэ хотел бы не верить Альдо, приписав все россказни больному воображению анакса, но… слухи доходили и из других источников. То, что Дик ублажал своего сюзерена было фактом, у которого имелись очевидцы. Рокэ гордо молчал, из последних сил держась перед белоштанной тварью несгибаемо, словно кошкин жар камеры ему был нипочем, но внутри все выло. Имей он подобный шанс, он бы прикончил Альдо, задушил голыми руками, да еще на глазах его любовника. Но шанса, увы, ему предоставить никто не желал. А потом появился Ричард. Посреди ночи… Надменно и властно повелевая охраной, именно так, как человек который прогнувшись в спине перед королем, получил слишком много свободы. Окделл, поигрывая массивной золотой цепью, что поддерживала нелепый орден пожалованный самим анаксом, велел выдать ему пленника. Рокэ язвил, прикидывая удобный момент, чтобы вцепиться неверному юноше в глотку, торопиться не стал. А когда Окделл осторожно поддерживая его, помогая забраться в карету короля, отпустил охрану, Алва почувствовал неладное. Мальчишка прикрыл дверцу, как-то неуверенно шепнув о том, что сверток с чистой одеждой припрятан под сидением, и неловко мазнул полным вины взглядом по лицу замершего пленника. Непонятно и странно, словно вся спесь, которую щедро демонстрировал любовник короля в камере, там и осталась. Рокэ, выдохнув, откинулся на сидение и закрыл глаза, слыша, как взобравшийся на козлы лично, ненаглядный эорий Альдо, прикрикивает на впряженных в карету лошадей. «Не убийство» — мелькнуло в голове Рокэ, когда карета остановилась и он услышал приглушенный голос Суавеса. После чего, дверца открылась и заглянувший в нее Ричард, слегка придушенно и хрипло произнес: — Улетай, ветер! Сбежать мальчишке не удалось. Рокэ, не говоря ни слова, кивнул появившемуся Хуану в сторону уходящего Окделла. Говорить не пришлось, Суавес, пряча радость от встречи, понял своего соберано с одного взгляда. И через несколько минут, юноша был обезоружен и втолкнут в карету, неловко распластавшись у ног бывшего монсеньора. Как символично! Несмотря на странный поступок Окделла, который явно шел против воли своего короля и фактически выкрал из тюрьмы опасного для действующей короны врага, Рокэ продолжал злиться. Теперь это получалось куда проще, чем сидя в душегубке над пекарней. Вот он, болезненный предмет страсти, стоит только протянуть руку и… Удержаться было невозможно. Рокэ вцепился в длинные мягкие волосы, сходя с ума от вырвавшейся на свободу полынной ревности, и с силой дернул, поднимая к себе изможденное и уставшее лицо Ричарда. В серых глазах боль и безысходность… Так глядят обреченные. — Посмотри на меня, — выдавил из себя Рокэ, отгоняя мысль о том, кто и на что обрек Ричарда, заставляя чуть смущенную злость, подняться новой волной, — и ответь, глядя в глаза, что тобой двигало, когда ты пошёл против своего… обожаемого Альдо? И может быть, я сохраню тебе жизнь. — Я не нуждаюсь в ваших подачках, монсеньор, — дерзко вякнул Окделл, — и жизнь, такая как сейчас, мне более без надобности. Рокэ едва не упустил тот момент, когда в руках Дика оказался кинжал, который немедля был прижат к горлу. Уверенное «Прощайте» сорвалось с губ Ричарда одновременно с броском Рокэ, который не менее уверенно, вырвал из рук Окделла кинжал. Даже не мечтай… Хотел ускользнуть от меня? Снова? Злость разогнала усталость и придавала Рокэ сил. — Даже не мечтай! — Пожалуйста… — Не мечтай! Не раньше, чем ты объяснишь и расскажешь мне, чем тебя так привлекала ублюдочная белоштанная мразь. Хочется знаешь ли, услышать все из первых рук? Для чего? Что бы в очередной раз почувствовать себя глупцом? Или поддавшись отвращению избавиться, наконец, от терзавшего подгнившую душу чувства? Разве можно любить шлюху, Росио? Разве можно вырвать из сердца чувство, которое там поселилось давно и не вытравилось ни ядом, ни прочей мерзостью? Окделл упрямо молчал, поднявшись с пола, и уткнувшись бледным лицом в лиловые занавеси кареты. Глаза закрыты, на лице мука. Страдает от содеянного? Мучается от расставания с любовником? Глупец, Альдо убьет его, как только поймет в чем дело. — И все же ответь, почему? — Не выдержал, наконец, Рокэ, — Почему ты пошёл против того, кого любишь? — Люблю? — кажется герцог успел задремать и не сразу понял что и кто от него хочет. Оно и понятно. Близится утро… Вряд ли юноше этой ночью довелось сомкнуть глаз. Рокэ откровенно любовался этой беззащитной растерянностью. Ликовал в душе. Презирал… — Да… Ты ведь души не чаешь в своём… — голос Рокэ в полной мере передавал это струящееся сквозь бывшего маршала презрение, —…анаксе. Благородный герцог Окделл бросил под ноги своему королю не только шпагу, верность, но и легендарную честь. Последнее слово было выделено особо, зная чем именно можно уколоть опустившегося Окделла. — Я. Его. Ненавижу! —прошипел Ричард, и вся ненависть мира проступила сейчас на этом бледном лице, не оставляя Рокэ места для сомнения и сбивая с толку. — А честь и достоинство мне пришлось обменять на возможность не позволить ему вас четвертовать. Казнь назначили на послезавтра, на площади Оленя, прямо перед домом Савиньяков. Альдо лично ходил в конюшни, выбирать жеребцов покрепче. Ненавижу… Возможность не позволить… Казнь… В голове всплыл слащавый голос Альдо, который с придыханием рассказывал своему поверженному врагу о том, как сладок и хрупок был юный повелитель, какого это — бешено врываться в узкую нетронутую никем другим задницу смазливого мальчишки, который при этом стонет и прогибается словно городская блудница. Как глумливо НедоРакан говорил о том, насколько покорен, послушен мальчишка, как чудесно было иметь его в рот, проникая в самую глубину, до горла… «Я. Его. Ненавижу!» — Рокэ прикрыл глаза, понимая, что это перекошенное ненавистью бледное лицо он не сможет забыть никогда. Как не сможет избавиться от мысли, что Дик терпел насилие только ради того, чтобы искупить вину, в которой… по совести говоря, особой вины оруженосца в случившемся не было. Не стоило маршалу тогда срываться и резко все рвать, удаляя от себя оступившегося идиота. Тогда можно было бы все исправить и, очень вероятно, случившегося не случилось бы… — И потому ты решил вернуться в город? — голос Ворона сделался каким-то тусклым, даже несмотря на хрипоту, нужно было что-то говорить, чтобы не обнажить все творившееся сейчас в него в душе, — чтобы занять моё место? — Нет, я планировал написать прощальное письмо Роберу и… пустить себе пулю в лоб, но пистолет забрал у меня Хуан. — голос юноши звучал устало и безразлично, обреченность, слегка заглушенная сном, вернулась снова, заставляя внутри Рокэ все дрожать холодом. Мальчишка вздохнул и продолжил: —А потом пусть Альдо делал бы, что хотел — хоть топил, хоть сжигал, хоть четвертовал… Мне без разницы. И по голосу Рокэ понял, что ему действительно было без разницы. Идя этой ночью в Багерлее, Дикон твердо решил поставить точку в окружавшем его кошмаре. Вот только спасет некогда преданного монсеньора и все, свободен… — Идиот! — с чувством выругался Рокэ, совершенно несогласный с подобным решением своего пусть и бывшего… хотя, какого к тварям бывшего?! Он не освобождал это недоразумение от клятвы. И еще раз — даже не мечтай! Алва не без труда перебросил себя на соседнее сидение, и обнял готового разреветься юношу. Выдал что-то про глупость и многоходовые комбинации, думая лишь о том, как бешено бьется никем не занятое сердце Окделла. Постыдно ликуя от того, что вздорный юноша никогда не любил Альдо, а ради Рокэ… Чем Ричард пожертвовал ради спасения своего монсеньора, думать было горько. Как и чувствовать содрогание юноши от неловкого и слишком крепкого вороновского объятия. После всего того, что с ним сотворил Альдо это было понятно и все же Рокэ не смог заставить себя отпустить… Сколько боли… Рокэ прижимал к себе дрожащего Ричарда, с облегчением чувствуя как она, закатная, почти разодравшая душу боль, отступает… — Ну, ну… — Алва большим пальцем, осторожно, нежно, чтобы не испугать, размазал солёную дорожку по щеке Ричарда, а после, вопреки собственным опасениям прижал юношу к себе, торжественно обещая, нет, принося клятву: — Все будет хорошо, Ричард. Южный Ветер вырвался из плена и теперь унесёт тебя с собой, сметая с лица Кэртианы любого, кто посмеет лишь подумать о том, чтобы причинить тебе боль.