После

Маленькую машину Анри потряхивает на каждой кочке. Это совсем иначе, чем ехать с Винчестерами. Пока Анри осмысляет его рассказ о произошедшем на Небесах, Кастиэль сравнивает металлическое звяканье маленького синего автомобильчика с ровным звучным рычанием Импалы. Ему бы и в голову не пришло, что можно скучать по машине, но сейчас воспоминание о запахе кожи и машинного масла и о мягкости её протёртых сидений вызывает тоску. — Так остался только один? — после некоторого молчания спрашивает Анри, скосив на него взгляд. Кастиэль кивает. — Только Метатрон и души покинувших этот мир, — он отворачивается к окну. — Он сказал, что я вернусь после смерти. И он захочет выслушать мою историю. В груди возникает знакомое ощущение горечи, и Кастиэль привычно его подавляет. — Твою историю? — Прежде, чем отнять мою благодать, — поясняет Кастиэль, — он велел мне найти жену и завести детишек. Анри понимающе улыбается. — Ну, это всё объясняет. — Объясняет что? — То, что ты оказался здесь. Все эти годы он читал человеческие истории… Франция — символ романтики, Кастиэль. Он хочет, чтобы ты очутился в любовном романе. — Ну, у него ничего не выйдет, — огрызается Кастиэль, сам удивившись уверенности в своём голосе. Анри смотрит на него, приподняв бровь. Замолчав, Кастиэль снова отворачивается к окну и смотрит на зелёные поля, безоблачное небо, на такой скорости сливающиеся в сине-зелёный фон. Он гадает, откуда взялась его уверенность, откуда он так твёрдо знает, что не влюбится в Париже. Он не может. Потому что в нём уже есть что-то значимое, что-то согревающее и настойчивое, и чем больше он об этом думает, тем отчётливее понимает, что это значит — и почему мысль о том, чтобы влюбиться в кого-то — кого-то другого — кажется такой нелепой. Он делает резкий вдох. Это продолжалось так долго. Он чувствовал это годы — непрекращающийся поток желания, потребности, любви. Всё это время он считал его платоническим чувством, а теперь видит суть. Осознание переворачивает мир с ног на голову. — Я люблю Дина, — говорит он, широко распахнув глаза в изумлении, и поворачивается к Анри. — Я влюблён в него. Анри улыбается, поворачивая руль. — Я так и подумал, что есть кто-то, — говорит он, почёсывая подбородок. — Я правильно понимаю, что ты осознал это только сейчас? — Нет, я никогда… я знал, что люблю его, но не… сейчас всё словно острее. — Человечность может повлиять подобным образом, — соглашается Анри. — Что-то будто становится яснее. Чувства и ощущения… кажутся многослойными, но невозможность видеть чужие души… — Он замолкает и виновато смотрит на Кастиэля. — Прости. Я не встречал никого такого, как я. Наверное, для тебя это всё ново. — Да, — кивает Кастиэль, — но думаю, что буду в порядке. — Что ты собираешься делать? Кастиэль открывает было рот, но не находит ответа и пожимает плечами. — Понятия не имею. — Тогда выбор у тебя огромный. Улыбнувшись, Анри включает радио и начинает негромко барабанить пальцами по рулю. Поездка занимает около двух часов. В Бордо Анри находит банкомат и снимает пришедшие от Дина деньги. — Ты уже пользовался деньгами? — спрашивает он, протягивая ему стопку синих десяток на обратном пути к машине. — Да. — Кастиэль кладёт деньги в давно пустующий бумажник Джимми и убирает его в карман брюк. — Я уже какое-то время… отуземливаюсь. — Хорошо. Тогда сначала предлагаю тебе пойти на вокзал и купить билет до Парижа, а потом поесть. Я бы составил тебе компанию, но мне нужно появиться на работе. Боюсь, это один из недостатков человечности. Анри показывает ему здание вокзала и протягивает руку; Кастиэль пожимает её, несильно, как когда-то научил его Сэм. Ему не хочется расставаться так скоро и не хочется снова оставаться одному. Но завтра он увидит Дина; эта мысль успокаивает. — Спасибо, — говорит он. — Ты не представляешь, как много это для меня значит. Если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится… — Твоя боль — моя боль, твоя радость — моя радость, — улыбается Анри, и Кастиэль благодарно кивает. Анри садится в машину и уезжает. Кастиэль провожает его взглядом и прощально машет рукой. Только когда машина исчезает за углом, он идёт к кассам. Как раз через четыре часа отъезжает ночной автобус в Париж, и Кастиэль покупает билет на него у красивой женщины с неукротимой копной неестественно рыжих волос. Она заинтересованно улыбается ему, и он, поблагодарив её, уходит как можно поспешнее. Замысел Метатрона слишком очевиден, а его не прельщает перспектива оказаться втянутым в водоворот бесплодных заигрываний. Оставшиеся деньги шуршат в кармане, желудок ноет, и Кастиэль отправляется на поиски еды. В первом же кафе он заказывает кофе и тосты croque tartiflette и берёт их с собой, гуляя и любуясь видами (и слизывая с жирных пальцев солёные крошки). Вкус — очередное обострившееся чувство, и Кастиэль расправляется с едой очень быстро. Он всё ещё голоден, организм почти и не заметил съеденного, и в булочной он покупает липкую сладкую выпечку с тёмным шоколадом. Когда он доедает, желудок жалуется уже на то, что слишком полон. Солнце опускается, и становится холоднее. Кастиэль начинает жалеть, что выбросил плащ. Пиджак и рубашка давно высохли, но они тонкие, и руки покрываются гусиной кожей. Наткнувшись на женщину, убирающую свой товар — вязаные свитера, — он протягивает ей сколько-то евро и выбирает один из них — красно-синий без высокого ворота, а потом сразу же начинает его надевать. — Не хотите сначала снять пиджак? — позабавленно спрашивает женщина, и наполовину натянувший свитер Кастиэль вспыхивает. — Конечно. Задумался. Он стягивает свитер, снимает пиджак и одевается в нужном порядке. Он мысленно выругал себя за ошибку, но женщина просто посмеялась и вернулась к складыванию свитеров. На вокзал Кастиэль приходит перед самым отправлением. Отдав билет пожилому водителю, он устраивается на своём месте и уже спустя пару минут пути опускает голову на кричаще-яркую занавеску и засыпает. Среди ночи он просыпается на какой-то остановке от скрипа тормозов и резко рыкнувшего мотора. Автобус едва уловимо опускает, открывается дверь, и загораются мутные лампочки. Кто-то тихо выходит, потягиваясь и разминаясь, кто-то идёт в ближайший туалет. Кастиэль размышляет над этой возможностью, но глаза слипаются, и ему тепло. Он снова засыпает. В Париж они приезжают ранним утром. Солнце едва занялось. Большую часть денег Кастиэль тратит на такси в аэропорт, удивляясь тому, как всё оказалось просто. Кажется, он заметно продвинулся. Огромный экран в холле сообщает ему, что до прилёта Дина ещё восемь часов. Восемь часов. Это смехотворно по меркам вселенной, но ему, человеку, кажется, что это очень долго. Он стоит и ждёт около получаса, раз в пару минут косясь на часы в убеждении, что прошёл уже час, но каждый раз разочаровываясь. За неимением других дел он садится на неудобный стул с пластиковой спинкой и наблюдает за множеством семей, спешащих обнять своих прибывших, за расстающимися и воссоединяющимися парами, за широкими улыбками, поцелуями и объятиями такими крепкими, что ноги обнимаемого отрываются от земли. Многочисленные младенцы, встревоженные ярким светом и громкими голосами, а ещё, может быть, плохо перенёсшие полёт, дружно плачут; хотел бы Кастиэль выключить этот звук. Мимо проходит подросток, и из его наушников раздаётся громкая музыка; Кастиэль сразу же думает о любви к таковой Дина. У ненадолго присевшей рядом с ним и улыбнувшейся ему женщины тёплые зелёные глаза, и Кастиэль засматривается на них; женщине быстро становится неуютно, и она уходит. Кастиэль уже какое-то время знал, что его чувства к Дину отличаются от того, что он чувствует к кому угодно другому, но, хотя это его беспокоило, он никогда над этим не задумывался. Теперь же переосмысление меняет его мир. Он не может не видеть Дина в кожаной куртке прохожего, в морщинках у глаз незнакомца, в глубоком голосе разговаривающего по телефону американского туриста. Поначалу это поддерживает его, но спустя часы он начинает бояться, что Дин не прилетит. Что он передумал, решил, что полёт того не стоит, что Кастиэль не заслуживает его помощи или прощения. Кастиэль вспоминает вопрос Анри: «Что ты будешь делать?» и ощущает страх при мысли о том, что не сможет сделать ничего. Что будет бесполезен и не нужен. Что даже если Дин и заберёт его, он не понадобится им с Сэмом потом. Он не может подавить тревогу и спустя какое-то время решает, что нужно чем-то себя занять. Он проходит по залу ожидания и оглядывает битком набитые полки местного магазинчика. Там есть журналы, хотя ни один ему не знаком, книги в мягкой обложке, блокноты. Кастиэль осматривается и тратит остаток денег на бутылку воды, пакетик чипсов, маленький блокнот и чёрную ручку. На её упаковке гордо — на трёх языках — сообщается, что держать её удобнее, чем любую другую из гелевых ручек, какие только ни выпускаются в мире. Вернувшись в зал ожидания, Кастиэль находит новое место, ест чипсы и открывает блокнот. На самой первой странице он пишет маленькими круглыми буковками: Сражения врукопашную На мгновение его ручка застывает над страницей, а потом появляются новые слова: Глубокое знание значимых исторических событий Свободное общение на всех человеческих языках (а также енохианском, эльфийском и гибридном эльфийском) Четвёртый пункт какое-то время написать он не может. Записав «дружба», он тут же её вычёркивает: хотя он и правда может её предложить, вряд ли Винчестеры увидят в этом пользу. В конце концов он сдаётся, убирает блокнот, ручку и остатки воды и возвращается к слежению за стрелкой часов. Спустя сорок минут прилетает самолёт, на котором должен быть Дин. Он прибывает по расписанию, и руки у Кастиэля начинают дрожать; хотя он и волнуется, что Дин мог передумать, на самом деле он в это не верит. И всё же он не может оторвать обеспокоенного взгляда от нового потока прибывших. Спустя пятнадцать минут выходит трое студентов, волочащих тяжёлые чемоданы, а за ними — пристально вглядывающийся в толпу встречающих Дин. У Кастиэля перехватывает дыхание от облегчения и ликования, и он поднимается на ноги. Когда Дин его замечает, его лоб сразу разглаживается, черты лица смягчаются, он переводит дыхание и расплывается в улыбке. Он идёт к Кастиэлю, не сводя с него глаз, будто боится, что тот может исчезнуть. Наверное, если подумать, это не такой уж и неразумный страх, и Кастиэль ощущает лёгкую вину. Он пробирается сквозь толпу навстречу Дину; ноги подгибаются, наверное, от радости, хотя ему сложно быть уверенным без должного опыта. Когда они оказываются почти рядом, Кастиэль пытается пошутить; последние два дня его вымотали, но если ему удастся рассмешить Дина, оно будет того стоить. — Бонжур, Дин, — говорит он, и уголки губ Дина приподнимаются. Почти, думает Кас. — Я не говорю по-французски. Кастиэль не уверен насчёт того, почему Дин никогда не понимает его шуток, и не уверен в том, почему продолжает шутить. Не будь он так счастлив, закатил бы глаза. — Тогда здравствуй. Теперь Дин почему-то смеётся, и это просто бессмыслица. Но Кастиэль всё равно рад и чувствует, как и сам расплывается в улыбке. Дин качает головой, всё ещё усмехаясь, и зачем-то добавляет: — Привет, Кас. Между ними метра полтора, и Кастиэлю больше всего на свете хочется преодолеть их и обнять Дина, как тот обнял его на берегу в Чистилище. Тогда он ещё не понимал, какой покой можно найти в прикосновении. Сейчас же он жаждет его, но не знает, как попросить — и можно ли. Будет ли это приличествующе теперь, когда он знает о своих чувствах. Глаза пощипывает, и он ощущает слёзы, хотя и не переставал улыбаться. — Спасибо, что приехал, — говорит он, и что-то в лице Дина меняется. Он роняет сумку, устремляясь вперёд, и тут же обхватывает Кастиэля руками, сильными и уверенными. Это больше того, на что надеялся Кастиэль; его обнимают, и он чувствует себя нужным. Он снова бормочет слова благодарности, хотя Дин и шикает на него, крепко обнимая за спину. — Эй, ладно тебе, Кас. Всё в порядке. Они стоят так несколько минут, а когда Дин всё-таки отстраняется, Кастиэль с трудом сдерживается, чтобы не попытаться его удержать. Он проводит рукой по влажному лицу и опускает взгляд на свой пакет, гадая, не стоило ли всё-таки оставить дружбу. — Где твой плащ? Кастиэль снова поднимает голову и замечает интерес в глазах Дина. — Он был испорчен. Я его выбросил. Дин почему-то выглядит разочарованным, но ненадолго; он зачем-то тянется поправить воротник рубашки Кастиэля, выглядывающий из-под его полосатого свитера. — Ну, по крайней мере, это тебе идёт, — говорит он, и Кастиэль снова улыбается. Дин отступает, поднимает свою сумку и забрасывает её себе на плечо. — Идём отсюда, — говорит он, направляясь к выходу. — Куда ты? — спрашивает Кастиэль, посмотрев на табло вылетов — посадка в другой стороне. — Мы здесь на три дня, — сообщает Дин, оглянувшись через плечо. — Не нашлось двух мест на вылет пораньше. Кастиэль приподнимает бровь, но догоняет его и подстраивается под его шаг. — И что мы будем делать? — Без понятия, — пожимает плечами Дин, выходя на яркое солнце и оглядываясь в поисках стоянки такси. — Я не был в отпуске уже…. Ну. Никогда. Но мы хотя бы знаем, куда ехать. — Куда? Дин вынимает из кармана сложенный листок бумаги, одновременно ловя взгляд одного из водителей; тот кивает, приглашая их садиться. — В мотель. — Дин открывает перед ним дверь, а усевшись сам, отдаёт ему листок: — Ты говоришь по-французски. Из-за меня нас неизвестно куда увезут. Кастиэль читает название на листке и говорит водителю, куда им нужно. За окнами мелькают улицы, а он периодически косится на Дина и не раз ловит его на том же. В груди становится теплее, и он не может сдержать новой улыбки. Меньше двух дней назад он был одинок и стоял в грязи. Интересно, перестанет ли когда-нибудь его поражать удивительная способность людей переживать такие разные чувства в такой короткий срок.