***
Антон не рассказывает Кате о своих переживаниях. Он знает, чем это закончится: она назовет его королевой драмы, скажет, что он накрутил себя и, возможно, добавит слово «дурак». Но он видит ситуацию под другим, местами искривленным и изломанным, углом. То, что для нее «подростковая драма» — для него серьезный повод для суицида. Хорошо, ладно, если без любимых суицидальных шуток, то он действительно воспринимает ситуацию со всей серьезностью. Нет, конечно, он совсем не гомофоб, да и сам пару раз поднимал в своих мыслях тему бисексуальности, так и не определившись — принадлежит ли к этой массе, но… он так не может. Это как-то неправильно с его стороны — знать, что его, а вместе с ним и Арсения, считают причастными к ЛГБТ-массам — это ой как не здорово. А тем более знать и не реагировать. Это слишком трепетная тема для восемнадцатилетнего юноши, у которого в голове и без того кавардак. Любое постороннее мнение может довести до срыва. У кого-то этап «нежного возраста» заканчивается вместе с подростковыми годами — 16, 17 лет… Антон же до сих пор находился в этом состоянии. Шутки про тонкую душевную организацию приветствуются.***
Парень долго не решается войти в универ. На дворе суббота и у него всего две пары, среди них философии, благо, нет. Мальчишка боится встретить на своем пути Арсения Сергеевича, потому что так и не смог решить — как вести себя рядом с ним. Должен ли он общаться с мужчиной как раньше или нужно вообще урезать разговоры до «здравствуйте» и «до свидания». Черт, это слишком. Просто слишком. Антон резко ныряет в примыкающий коридор, когда навстречу ему, в потоке с парой тройкой студентов, движется Арсений. Он искренне надеется избежать неловкого диалога, но то ли по злой шутке, то ли по банальной иронии или же закону подлости, преподаватель сворачивает в том же направлении, что и юноша. — О, Тош, ты чего тут? — ведет он бровью, осматривая пустой коридор. Тот самый, на первом этаже, где расположены разве что подсобки, медпункт и еще несколько каких-то комнат без точного назначения. Студенты сюда ходят в редких случаях — скрываясь от кого-то или же за оказанием медицинской помощи. — Гм, — мальчишка кашлянул в руку, потупив взгляд. — Здрасьте, — шепнул он, стараясь пройти мимо и выйти к лестничной площадке, но на плечо ложится рука. Его легко отталкивают чуть назад, вынуждая остаться на месте. — Ну и что ты скрываешь? — заподозрив неладное, все же напрямую спрашивает у него преподаватель, убрав руки в карманы и прожигая малого взглядом. Антон стоит с накинутым на голову капюшоном и нервно подергивает ногой, отбивая одному ему известный ритм. — Ничего, — приходит он к «гениальному» ответу, все еще не решаясь смотреть в глаза. Ему стыдно за все сразу. — Не верю, — тут же раздается со стороны Арсения, а Антону хочется расплакаться от того, насколько он идеальный. Вопрос не для галочки, а из искреннего беспокойства. И он готов отказаться от такого важного человека из-за чьих-то мнений?.. Боже, что он вообще творит! Антону противно от самого себя, когда он выдает слабое, полное неискренней раздраженности: — Мне нужно идти, — и резко срывается с места, пока его не остановили силой. Арсений Сергеевич может, он точно знает. Мужчина вслед кричит ему беспокойное «Антон!», но мальчишка не разрешает себе остановиться и быстро поднимается вверх по лестничному пролету, один раз даже поскользнулся, упав на колени на твердый бетон, но упрямо встает и идет дальше. Придурок, что ты делаешь. Опомнись уже, блядь! Сука, почему так сложно-то, а! Ты не должен лишаться единственного маяка в своей жизни из-за… так, стоп, когда я таким романтиком стал?.. Бля, а если ему станет противно, когда он узнает, что нас… ну, в смысле… да бля, просто считают пидорами. Точно, нужно ему все рассказать и он сам не захочет со мной общаться!.. блять, да я тогда подохну вообще. Нет, так тоже не катит. Ебаные мрази со своим шипперством! Пидоров лучше бы всяких шипперили, чем натуралов, блять. Хотя Арс никогда не рассказывал о своей ориентации… бля, да о чем я думаю только! Конечно, он натурал, по-другому и быть не может! Такие мужчины всегда в центре внимания среди девушек. Тебе таким никогда не стать. Антон быстро добирается до двери с характерной золотистой табличкой, где черными буквами выведено «Политология». Любимая, блять. Он надеется, что, будучи вовлеченным в предмет, экзамен по которому запланирован на лето, сможет отречься от мыслей, но как бы не так. Мальчишка дергается всякий раз, когда раздается шепот или смех, боясь, что он является инициатором такой реакции, будто студенты именно сейчас решили поржать и постебаться над ним на все ту же щекотливую тему. Но, кажется, предметом их обсуждения был не он. — Шастун, ты че такой дерганый? — не выдерживает Павел Алексеевич, прерывая свою «увлекательную» лекцию. — А?.. — тупо переспрашивает мальчишка, неловко поерзав на стуле. — Извините, — виновато шепчет он, наконец, усаживаясь ровно и подаваясь вперед, сделав вид, что готов внимательно слушать. Преподаватель хочет сказать что-то еще, но в итоге решает перевести тему обратно — к политике СССР.***
Осталась только физ-ра. Антон честное слово не знал — зачем вообще пошел на нее. Видимо, возвращаться в одинокую общажную комнату он не желал уже на подсознательном уровне. Но суть оставалась в том, что он очень скоро пожалел о принятии такого сумбурного решения. Они разбились на две команды и играли в волейбол. Вторая пара, суббота, студентов было немного, и в команде соперника не хватало игрока. Минуте на пятой дверь в спортзал отворилась и вошел… Арсений Сергеевич. Шастун тут же внутренне содрогается, пропуская мяч, прилетевший в плечо, изрезанное лезвием. Он тихонько взвыл от боли, закусывая губу, получив в ответ тревожный взгляд Арсения, который зашел занести физруку пачку каких-то документов. — Арсений Сергеевич, шестым будешь? — добродушно улыбается физрук, указывая на пустующее место в команде противников Антона. Мужчина пожимает плечами, отвечая что-то задорное, на что оба смеются, снимает с себя пиджак и, поправив воротник черной футболки, становится на свободную позицию подающего. Антон готов боготворить всех мифических существ за то, что они в разных командах. Он прячет взгляд, зная, что голубые глаза впиваются в него с подозрением. Наверняка, преподаватель озадачен таким резким переходом в их общении. Игра идет довольно неплохо, на удивление, Антон даже умудряется трижды подряд забить с позиции подающего, хотя за его плечами в разы меньше практики, нежели у товарищей по несчастью. Он в какой-то момент даже погружается в происходящее и прекращает бесполезное самокопание. В один момент между двумя подающими разных команд — Арсением и Антоном — начинается незапланированное соревнование в том, кто подаст сильнее. Арсений бьет так, что мяч, отлетая от стены, в один прыжок возвращается на их же территорию, а Антон в ответ лупит по мячу в прыжке, и тот врезается в баскетбольное кольцо. Физрук угорает с них, понимая, что начался настоящий спортивный спор, и просит только о том, чтоб они били по полю, а не в стены, иначе они дальше «аутов» не уйдут, и мяч вечно будет передаваться от одной команды к другой в качестве штрафа. В какой-то момент Арсений Сергеевич ударяет так, что мяч летит почти в самый конец зала, и, судя по траектории, должен уйти за его пределы, что автоматически зачтется как «аут», но Антон с чего-то решил побороться за него, и бросается под удар, но не успевает выставить блок руками и мяч впечатывается в скулу, отчего его ведет назад, и он приваливается к стене, тут же накрывая угол губы и скулу обеими ладонями. Кто-то оказывается рядом и спрашивает, все ли в порядке, но секундами позже на плечи ложатся знакомые руки, от которых по телу пробегает ток. Запах лаванды. — Тош, Тош, ты в порядке? — беспокойно шепчет он, после извиняясь и накрывая рукой его собственные, желая отвести их от разбитой губы. Сквозь пальцы Шастуна пробегает сразу несколько капель крови, стекающих дальше вдоль костяшек и запястья, а какая-то девочка рядом кричит. Антону похер на то, что больно и в голове шумит. Он по-настоящему боится только того, что, вернувшись домой, обнаружит в чате еще одно фото от какого-нибудь «шиппера», где преподаватель трогательно пытается загладить вину. Мальчишка вырывается, рывком убирая руку от лица, размазав еще несколько капель крови, выступивших на губе, и уходит от касаний, отчеканивая, что все хорошо, и валит на выход. Присутствующие думают, что он к медсестре, Арсений же, зная этого парня, уверен, что причина ухода не в этом и срывается с места, нагоняя мальчишку только в коридоре. — Антон! Да что с тобой не так? — фырчит он, останавливая юношу тем, что впечатывает его в стену, ставя обе руки по обе стороны от его лица и нависая совсем рядом, давая понять, что на этот раз он от разговора не уйдет. Хотя он и выглядит довольно угрожающе, но взгляд все же остается взволнованным, потому что кровь из губы Антона все еще идет, но мальчишка слизывает ее языком, проглатывая солоноватую жидкость, смешавшуюся со слюной. — Извини, — смягчается он, вынимая из накинутого в спешке на плечи пиджака пачку влажных салфеток. Антону хочется плакать от того, насколько этот человек прекрасен и от того, что кто угодно, но не он заслуживает его внимания. — Ты головой ударился, что ли? — после долгого молчания выдает Арсений Сергеевич, отстраняясь назад и полноценно надевая на себя пиджак, пока тот не свалился на пол, соскальзывая с его плеч. Шастун отмечает, что в руках пачка не каких-то дешевых влажных салфеток из ближайшего магазина, а вполне себе медицинские, антисептические, которые можно найти лишь в аптеке. Он в угнетающей тишине вынимает одну и легонько касается ранки, которая тут же запекла, и от неожиданности роняет белую материю, сильно жмурясь. Руки начинают подрагивать от переполняющих чувств. Эмоции, до этого хлещущие через край, накрывают его окончательно после неудачной попытки обработать «царапину». Ему хочется закричать, осесть на пол и просто вцепиться в волосы руками, потому что он так вымотался физически и эмоционально за прошедшие несколько дней. — Не нервничай, — раздается над ухом мягкий успокаивающий голос. Арсений накрывает его дрожащую руку своей, аккуратно вынимает еще одну салфетку, берется свободной рукой за подбородок юноши, чуть вздергивая, и аккуратно приставляет к ранке. Антон шипит, но не вырывается, пока ткань пропитывается кровью. — Вот че ты за этим мячом поперся? Видно же было, что аут, — мягко ругает его Арсений, внимательно рассматривая очищенную от крови ранку — небольшое рассечение вдоль нижней губы, дугой пролегшей на сантиметр-полтора. — Почему вы со мной общаетесь? — вдруг спрашивает Антон совсем обессиленно. Мужчина переводит взгляд на его выразительные зеленые глаза, ища в них ответ на такой внезапный перевод темы. Он берет свободной рукой ладонь Тоши и поднимает ее, кладя рядом со своей, на салфетку, чтоб тот сам начал придерживать ее и он смог освободить свою. — В каком смысле? — хмурясь, решает сам уточнить собеседник, потому что Шастун продолжать мысль явно не собирается. — Почему именно со мной? — немного иначе формулирует он предложение, но суть остается той же. — Точно головой ударился, — вздыхает мужчина, но шутка остается не воспринятой — Антон прожигает его взглядом все с тем же серьезным видом. — А ты со мной почему? — мальчишка растерянно хлопает глазами, удивленный таким переходом. Что за глупые вопросы? — Ну, вы… — и неуверенно замолкает, прикусив кончик языка. — Что я? Продолжай, — настаивает Арсений Сергеевич, стоя в полуметре. — Да потому что вы — это… вы, — на выдохе несмело говорит Антон, опуская взгляд в пол и боясь поднять. — Вы умный, с вами интересно общаться. А еще заботливый, самый-самый из тех, кого я знаю, и… и красивый очень, — совсем тихо выдыхает он, всхлипывая. — А я нет, — с запалом договаривает свою основную мысль парень, вздрагивая всем телом, словно в полной мере осознавая это лишь сейчас. — Со мной никогда так никто не общался, как вы… почему именно я? — возвращается он к первоначальной мысли, стараясь незаметно утереть рукавом слезы, искренне веря, что преподаватель не заметит их из-за того, как низко он опустил голову. — Тош… — шепчет Арсений Сергеевич, делая аккуратный шажок вперед, кладя руку на подбородок мальчишки и приподнимая, вынуждая взглянуть себе в глаза. Преподаватель выглядит растерянным, немного напуганным и поверженным в шок одновременно. Он подается еще немного вперед, за плечи потянув юношу на себя, вынуждая принять объятия, в которых он так нуждался, но ни за что не решился бы первым. — Ты чего, Тош… — тихо говорит он, ощутив, как тело Антона дрожит под его руками. Он успокаивающе ведет рукой по его волосам, перебирая светлые пряди. — Что ты тут себе навыдумывал, — с неуверенной улыбкой в голосе говорит мужчина, боясь и сам прослезиться от такой трогательной ситуации. — Ты очень, слышишь? Очень красивый, — говорит он, боясь спугнуть или сказать что-то лишнее. — Я такая девчонка, — раздается между всхлипами в районе шеи. — Королева, — машинально поправляет Арсений, продолжая поглаживать теперь уже по спине. — Ты — королева драмы, только без короны, — он чувствует, как Антон расслабляется, стараясь осторожно высвободиться, но мужчина упрямо стоит на своем, не желая отпускать, пока мальчишку не перестанет колотить эта теперь уже легкая и все же дрожь. — Они написали, что мы пара, — признается Антон, резко делая шаг назад и, вытерев рукавом слезы, наблюдает за реакцией преподавателя. Он ждет удара, даже готовится, что в челюсть вот-вот впечатается кулак, но Арсений только уточняет: — Кто «они»? — и не выглядит при этом разозленным. — Сегодня, в чате нашего курса, — в последний раз всхлипывает Шастун, приводя свое эмоциональное состояние в относительный порядок. Он все еще ждет реакции, но Арсений — он… смеется? Мужчина сначала улыбается, а потом по коридору проносится его тихий смех. Юноша неуверенно смотрит на него, боясь, что тот неправильно понял, и в запале вынимает телефон, снимает блокировку и показывает преподавателю сохраненное фото, на котором он стоит, уткнувшись ему в шею. — И вот из-за этого ты весь день от меня бегаешь? — улыбается он, рассматривая фотографию. — А мы тут милые, кстати, скинешь мне ее, — Антон глотает ртом воздух, не в силах придумать, что же ответить. — И вы… не злитесь? — в ответ снова смех. — На что? Я же с тобой не встречаюсь, а они пусть что хотят — то и думают. Фотографию мне вон новую на аву подогнали, с чего мне вдруг злиться, — добродушно улыбается он, закидывая руку на плечи Антона и уводя его вдоль по коридору. — Пойдем, умоем тебя хоть, а то смотреть жалко, — и Антон впервые за день спокойно выдыхает, и даже, кажется, улыбается, нависая над раковиной и смывая дорожки от слез, за которые почти не стыдно (это сейчас, потом он будет жутко смущен, но пока он не чувствует жгучего стыда за эмоции), и смотрит в зеркало, в котором отражается Арсений, стоящий у двери и перекидывающий фотографию с его телефона на свой через блютуз.