Liz Austen: как стать Воробушком

— Лиз, присядь, пожалуйста, — обратился к девочке Марк Крюэль. Девочка нерешительно прошла в середину музыкальной комнаты и села напротив судий. — Ты, наверное, не ожидала номинации, — заговорил мужчина. Лиз утвердительно кивнула. — Главное, не бойся. Ты номинирована не за то, что плохо проявила себя или плохо спела. Два вечера подряд ты пела серьезные драматические, если можно так выразиться, песни. Они тебе, бесспорно, удаются, но мы бы хотели услышать нечто совсем отличное от этого. Ты понимаешь? Лиз не знала, как реагировать, поэтому молча кивнула. — Понимаю твое смятение, — заговорил месье Анжи. — Твое пятничное выступление было блестящим, а вместо поощрения тебя ставят в угол. Фигурально, конечно. Но Марк верно сказал: мы хотим дать тебе совсем другой репертуар, хотим поэкспериментировать. — Номинация позволит нам это сделать, — встрял Марк. — Она как раз для таких целей и предназначена. Ты споешь кавер и оригинальную песню, разные по стилю и настроению, а мы лучше поймем в каком направлении дальше двигаться. Самое главное, Лиз, не бойся и не расстраивайся. Мы тебя не наказываем, а даем шанс проявить себя раньше других. — Я не боюсь, месье, — тихим, но уверенным голосом произнесла Лиз. — Когда мы приступим к работе? Мужчина ухмыльнулся и посмотрел на коллег. — Такой настрой мне нравится! — С этим можно работать, — согласился месье Анжи. — А то на прошлой недели Мари так расплакалась, еле успокоили. — Сейчас мы закончим распределение песен, а затем возвращайся, обсудим твои песни. Лиз кивнула и покинула комнату. Как и на прошлой неделе в коридоре столпилась толпа детей. — Ну как? — Патрик подошел к подруге. — Какие песни тебе дали? — Пока не знаю. Со мной провели разъяснительную беседу, — и, наклонившись к другу, тихо добавила: — Представляешь, они боялись, что я расплачусь! — Но ты же… — осторожно заговорил Патрик. — Нет, конечно! — Лиз глубоко вздохнула. — Все слезы остались за кулисами. Теперь я готова работать. — И тебе не страшно? — Пока нет. В музыкальную комнату пригласили Патрика, Лиз осталась в коридоре. Она увидела, как у двери стоит Кристоф, ее соперник, номинированный вместе с ней. Мальчик теребил пальца рук и переминался с ноги на ногу. Волнение было слишком заметно. Лиз ощутила прилив уверенности. Страх ее соперника придал девочке сил. Она словно кожей ощутила преимущество перед мальчиком. Когда все дети получили свои песни, Лиз снова зашла в музыкальную комнату, застав судей на тех же местах, что и получасом ранее. — Ну что же, Лиз, давай поговорим о твоих песнях, — заговорил Марк. — Как и предыдущие номинанты, тебе предстоит спеть две песни — кавер и оригинальную песню, написанную специально для тебя. Как мы и говорили раньше, последние два вечера ты исполняла сильные песни. Зритель тебя полюбил за них. Но тебе нужно развиваться и показывать разноплановую музыку. Мы услышали, что ты можешь брать высокие ноты, можешь петь с напором и бешеной энергией, теперь мы хотим услышать мягкость и нежность, хотим услышать ребенка, а не взрослую женщину. — Простите, я не понимаю… — сказала Лиз. — В этот раз мы дадим тебе совершенно другие песни. Ты сможешь показать другие стороны своего голоса и, может быть, откроешь новые возможности для себя и для зрителей. Для кавера мы выбрали прекрасную песню «Если б было достаточно любить» Симоны Ларош. Ты когда-нибудь слышала эту песню? Лиз отрицательно покачала головой. Сколько еще исполнителей она не знала! Сколько песен не слышала! — Она одна из величайших канадских певиц нашего времени. В далеком восьмидесятом году, когда весь мир танцевал под диско, Симона выпустила альбом, который покорил зрителей своей трогательностью и простотой. Заглавной песней как раз и была «Если б было достаточно любить». Прошло восемь лет, а эта песня до сих пор считается ее главным хитом. — Марк… — предупредительно произнесла мадам Касаль. — Прошу прощения за длинное отступление, — мужчина посмотрел на Лиз и дружелюбно улыбнулся. — Вторую песню тебе написал один из лучших композиторов Франции, мой хороший друг, Ален Обер. Песня называется «Реквием», она очень живая и подвижная. Обе песни вокально не сложные, но они сложны в настроении и подаче. Завтра с самого утра будь готова записываться в студии, а пока разучивай с мадам Касаль первую песню. — Хорошо, спасибо, — поблагодарила мужчину Лиз. Марк Крюэль и Робер Анжи покинули музыкальную комнату, оставив девочку наедине с педагогом по вокалу. — Ну что ж, Лиз, давай прослушаем твою песню. Возьми текст на столе. Лиз быстро подошла к столу, взяла лист бумаги и пробежалась глазами по тексту. Сколько сожаления и грусти было в словах. Интересно, как звучит сама песня? Долго ждать не пришлось, в ту же секунду, как эта мысль посетила Лиз, из магнитофона раздался нежный голос Симоны. Девочка, как завороженная, вслушивалась в тихий хрустальный голос, переливающийся в музыке. Печаль сквозила в каждом слове, интонации были такими простыми и естественными. Лиз так прониклась песней, что не заметила, как по щекам побежали слезы. Когда музыка затихла, на девочку удивленно посмотрела мадам Касаль. — Что с тобой? — Она прекрасна… Эта песня… — губы девочки задрожали, и она опустила голову, не желая показывать слабость. — Я рада, что тебе понравилась песня. Так тебе проще будет ее исполнить, — серьезно сказала женщина, протягивая девочке бумажную салфетку. — Спасибо, мадам, — хмыкнув носом, Лиз вытерла слезы и подняла голову. — Извините. Я готова работать. — Для начала давай попробуем спеть первый абзац. Без музыки. Ты запомнила мелодию? — Лиз утвердительно кивнула. — Славно. Тогда на счет три: раз, два, три… Лиз опустила глаза на лист бумаги и попробовала петь. Не закончив и второй строчки, она была остановлена мадам Касаль. — Лиз, о чем мы говорили на прошлой неделе? Не надо копировать другого певца, нужно петь по своему, вкладывать свои эмоции. — Извините. — Не надо извиняться, надо пробовать петь по-своему. Еще раз. Раз, два, три… Лиз сделала глубокий вздох и начала петь. Закрыв глаза, она попыталась спеть песню так, как она чувствовала. Мадам Касаль снова ее остановила. — Зачем ты кричишь? Твоя экспрессия здесь ни к чему. Присядь, — женщина указала на стул напротив нее, — и послушай меня. Настоящий артист не поет все песни одинаково. Нельзя выучить один шаблон исполнения и применять его под копирку для каждой песни. Это происходит потому, что каждая песня несет свой оттенок эмоций, свои чувства и историю. Ты должна научиться находить эту историю, чувствовать ее и применять на себя, если никогда подобного сама не испытывала. Понимаешь? — Да, мадам, — поникшим голосом ответила Лиз. — Пойми, пожалуйста, я ругаю тебя не потому, что мне так захотелось, а потому, что хочу научить тебя быть настоящим артистом. На прошлой неделе ты смогла добиться прекрасного результата потому, что исполнила песню, опираясь на собственное прошлое. В этот раз тебе нужно сделать также. Или придумать себе в голове ситуацию, которая бы помогла тебе почувствовать, о чем поется в песне. Давай проанализируем эту песню. Как ты думаешь, о чем она? — О потерянной любви, — предположила Лиз. — Это слишком размытое определение. Вчитайся в текст. Симона поет о том, что, несмотря на то, что между двумя людьми была любовь, ее не хватило для того, чтобы остаться вместе. На их пути встают препятствия, которые не преодолеть. Симона готова отдать всю себя, но этого недостаточно, она вопрошает к своему любимому «что же пошло не так?» и не может получить ответа. Ты понимаешь? Это песня не просто о любви, она о том, что, к сожалению, любви порой бывает недостаточно, чтобы быть счастливым. И вот это «если бы только…» пронизывает всю песню. Эта горечь и сожаление… И боль. — Я понимаю… — Не совсем. Ты сейчас попыталась спеть, добавив чрезмерную эмоциональность. Это не всегда уместно. Заламывание рук и показное страдание — не лучший способ передачи таких эмоций. Вся твоя боль должна концентрироваться в глазах и голосе в то время, как тело должно оставаться практически неподвижным, покоренным и сломленным… — Смирившемся… — отозвалась Лиз. — Да… Верное сравнение. Ты поняла суть? — Кажется, да. А можно мне тогда петь у стойки? Мне кажется, так будет лучше. — Можно. Я тоже об это думала. Ладно, вставай, давай еще раз попробуем. Пока мадам Касаль устанавливала стойку, Лиз искала в памяти то, за что можно было бы зацепиться. В голову ничего не приходило, кроме сна, снившегося ей с самого раннего детства. В нем она бежала навстречу родителям, но в последний момент, когда до их встречи оставались считанные шаги, что-то мешало им встретиться, и сон прерывался. Вот это что-то — необъяснимое и неподвластное желанию Лиз — и послужило для девочки эмоциональным крючком. Девочка встала, положила листы бумаги на пюпитр и сконцентрировалась на идее песни. Заиграло фортепиано и Лиз запела. Ее голос, мощный и глубокий, зазвучал иначе, по-новому — осторожно и мягко, в нем послышались нотки горечи и грусти. Робкий мелодичный голос окрасил музыку разноцветными красками, охватил мелодию совершенно непостижимым образом. Лиз словно проникла в самую суть песни, растворилась в ней. Поэтому после завершения песни девочке было страшно услышать вердикт педагога, но мадам Касаль оказалась не так строга. — Хорошо. Не блестяще, но мы нащупали почву для работы. Первая половина получилась хорошо, а дальше ты поплыла. Эти ненужные мелизмы после второго припева… Но мы это исправим. Хорошо, Лиз. Самое главное, суть ты ухватила. Забирай слова с собой, выучи их к среде, послезавтра встретимся снова и подчистим все провисшие части. — Спасибо, мадам Касаль. Лиз покинула музыкальную комнату. В коридоре она не нашла Патрика, поэтому отправилась на его поиски. Долго искать не пришлось, мальчик сидел в гостиной, вчитываясь в текст своей новой песни. — Привет, — бодро сказала Лиз. — Можно сесть? — Конечно, — опуская ноги с дивана на пол, сказал он. — Ну как все прошло? — Неплохо, кажется… Не знаю… Мне дали спокойную песню. Не уверена, что это хорошо. — Отчего же? — Разве мы не должны показывать свои голосовые возможности? — высказала свои опасения девочка. — Мне дали песню, в которой я едва ли пару раз беру высокую ноту, остальное время я должна тихо и ровно петь. — Даже не знаю, что и сказать, — нахмурился Патрик. — А тебе что дали? — «Дай мне улететь»… — Ого! Вот это я понимаю, песня! Ты точно зажжешь в пятницу… — Ты расстроилась? — Я просто не уверена, что все идет правильно… А если меня выгонят? Я немного боюсь… — Эй, перестань! Никто тебя не прогонит. Зрители тебя спасут, вот увидишь! У тебя в соперниках Кристоф, ты его видела? Да у него же чугунная голова, ходит вечно всем недовольный. «Почему нам на завтрак не подают овсянку? В моем приюте мне всегда давали овсянку!» — спародировал мальчика Патрик. Лиз залилась смехом. — Похоже? — ухмыляясь, спросил мальчик. — Еще как! — держась за бок, ответила она. Патрик посмотрел на Лиз и уверенно произнес. — Тебя не выгонят! Поверь мне! Ты — звезда! — Да ладно… — отмахнулась Лиз. — Во-о-т, красней и смейся почаще! Так точно никто не посмеет тебя выгнать. Лиз улыбнулась. — Спасибо. Мне стало легче.

***

На следующее утро после завтрака Лиз зашла в студию, которая располагалась в том же коридоре, что и музыкальная комната. Девочка волновалась, не зная, чего ожидать. Постучав в дверь, она услышала голос месье Крюэля, приглашающий ее внутрь. Когда Лиз вошла, то увидела помимо мужчины еще двоих людей. Месье Крюэль представил девочку месье Карэну, «звукачу», и мадемуазель Ферри, автору песни. — Катрин положила слова на музыку Алена. Я ей рассказал о тебе, чтобы песня максимально раскрывала тебя и твои возможности. Лиз неуверенно стояла рядом с мужчиной, не зная, как себя вести. — Расслабься, — произнес Марк, глядя на девочку. — Они не кусаются. Лучше присядь. Сейчас Катрин сыграет на фортепиано твою песню, ты послушаешь слова, темп, мы обсудим детали, и ты попробуешь спеть. Идет? Лиз кивнула. Мужчина озабоченно посмотрел на девочку. С ней вечно все было сложно, не так легко, как с другими детьми. Она не бросалась в омут с головой, осторожничала и все подвергала сомнению. Марк, напротив, любил полностью погружаться в работу, отключать все «а что если» и пробовать, делать, ошибаться и снова делать. — У тебя все хорошо? — спросил Марк. — Да, месье, — ответила Лиз, выдавив улыбку. — Тогда приступаем. Катрин, прошу… Девушка подошла к фортепиано, провела ладонями по черно-белым клавишам и заиграла. Мелодия оказалась быстрее, чем ожидала Лиз. Ей еще никогда не приходилось петь песен, под которые можно танцевать. Ей были по душе песни, в которых можно было показать всю красоту голоса. Размеренные, тягучие мелодии, романсы, исполняя которые не нужно скакать по сцене. От волнения лицо Лиз покраснело. Она испугалась. Ей казалось, что ее загоняют в тупик, из которого ей просто не выбраться. Когда Катрин перестала играть, Марк посмотрел на девочку, ожидая увидеть восторженную реакцию, но вместо этого он увидел ребенка, которого вот-вот стошнит от страха. — Эй, Лиз, успокойся! — он взял девочку за руку. — Что тебя напугало? — Песня очень быстрая… Я не умею такое петь… У меня не получится. — С чего ты взяла, что не получится? Ты ведь не пробовала. Лиз молча смотрела на мужчину. На миг ей показалось, что месье Крюэль пожалел, что взял ее в проект. Это видение растаяло, как только она увидела мягкую улыбку на лице мужчины. — Так, давай мы сейчас оставим все страхи позади и просто попробуем. Я понимаю, ты всегда пела серьезные взрослые песни, а эта совсем не такая. Но это же хорошо! Это то, что нужно. — Вы думаете? — с сомнением спросила Лиз. — Да. Тебе лишь нужно быть естественной и дружелюбной. И… надо больше улыбаться. Лиз вопросительно посмотрела на мужчину. — Улыбнись мне, девочка! — попросил ее Марк. Лиз робко улыбнулась. — Не бойся! Улыбнись шире! — Лиз широко улыбнулась. — Какая улыбка! Я ослеплен! Мужчина шутливо отпрянул, закрывая ладонью глаза. Лиз рассмеялась. Ее лицо от смущения стало пунцовым. — У тебя заразительный смех и красивая улыбка. Нечего их прятать за грустью и серьезностью, хорошо? — Лиз бодро кивнула, продолжая улыбаться. — Отлично! А теперь давай попоем! Первый час Лиз сидела возле фортепиано вместе с Катрин, пытаясь правильно выбрать интонации и настроение. Они пели то куплет, то припев, то все вместе, пытаясь нащупать верное звучание. Марк наблюдал за ними со стороны, время от времени внося поправки. Наконец, Катрин обратилась к нему: — Мы до конца не сможем понять, каким должно быть звучание, Марк, пока не попробуем записать с оригинальным звуком. — Ты права, — согласился с ней мужчина и обратился к девочке: — пойдем со мной. Лиз послушно последовала за ним. Они зашли в соседнюю комнату, примерно вполовину меньше той, где они находились до этого, кроме микрофона с наушниками, пюпитра и высокой табуретки здесь ничего не было. Комнатка была тускло освещенной, с трех сторон ее обрамляли стены, вместо четвертой стены было вставлено огромное тонированное окно, через которое Лиз увидела Катрин и звукача. — Лиз, — голос месье Крюэля раздался совсем рядом с ее ухом, — сейчас ты наденешь наушники, в них заиграет мелодия. Попробуй спеть первый куплет. Если музыка остановится, сними наушники и послушай, что мы скажем. — А где будете вы? — испуганно спросила девочка. — Я буду по ту сторону стекла, в соседней комнате, — расслабленно улыбнулся мужчина. — Не бойся, Лиз. Получай удовольствие! Ну же, улыбнись! Когда месье Крюэль скрылся за дверью, Лиз почувствовала, как внутри все скрутило от страха. В тот же момент из динамиков раздался голос мужчины: «Лиз, надевай наушники. Сейчас начнется запись». Разложив листы на пюпитре, Лиз надела наушники и посмотрела за стекло. Звукач показал большой палец, что, как решила девочка, говорило о готовности. Лиз закрыла глаза, глубоко вздохнула и приготовилась петь. Заиграла музыка, ритмичная и живая, Лиз начала петь. Не допев куплет до конца она услышала, что звук пропал, наступила тишина. Сняв наушники, она увидела Марка, склонившегося у микрофона, тут же из динамиков раздался его голос: «Лиз, ты опаздываешь. Попробуй еще раз. И живее давай, легче». — Хорошо, — сказала Лиз и снова надела наушники. После десятой остановки, в динамиках девочка услышала раздраженный голос мужчины. «Лиз, соберись! В позапрошлый раз у тебя почти получилось. Понимаешь, когда люди услышат эту песню, они должны понять, что ты радуешься, они должны услышать это в голосе. А сейчас мы слышим монотонную серость. Если ты чего-то не понимаешь, спроси!» — Мне все понятно. Давайте попробуем заново? — робко спросила она, заливаясь краской. «Я так не могу! Ты совсем не умеешь радоваться? Опять это кислое выражение лица!» В гневе мужчина стукнул по столу. Лиз вздрогнула и опустила глаза, изо всех сил стараясь не заплакать. Она простояла так несколько минут прежде, чем осмелилась поднять глаза на окно. В нем она увидела Катрин, которая успокаивала размахивающего руками месье Крюэля. В эту секунду Лиз отчетливо поняла, что если так дальше пойдет, в пятницу она вернется в приют к Изабель. Девочка задумалась и попыталась настроиться. Что она любила больше всего на свете? Петь. Что приносило ей удовольствие? Музыка. Разве не в ней вся радость ее жизни? В ней. Тогда почему же она строит для себя барьеры, которых на самом деле нет? Если Лиз любит пение больше всего в жизни, то она должна спеть эту песню, вложив в нее все это огромное чувство. В этот момент ее осенило. Она поняла, что нужно просто расслабиться и спеть так, как если бы она пела наедине с собой… Словно никто не слышит ее, а в наушниках играет ее самая любимая песня! Лиз подошла к микрофону и уверенно сказала: — Я хочу еще раз попробовать. «Лиз, скажу честно, мы думаем о замене песни. Эта, видимо, тебе не по зубам» — без шуток сказал месье Крюэль. — Дайте мне еще раз попробовать, пожалуйста! — настаивала Лиз. — В этот раз у меня получится! Марк выжидающе посмотрел на девочку, прикидывая в голове дать шанс девочке или нет. «Ладно, но это последняя попытка». — Спасибо, — с облегчением произнесла Лиз, надевая наушники. — Только еще одно. «Что еще?» Мужчина хотел было все отменить, но в изумлении замер. С наушниками на голове Лиз склонилась и быстро стала стягивать обувь. Босая, она распрямилась и, улыбаясь, произнесла: — Мне так лучше чувствуется. Мужчина прищурился, но все же дал отмашку звукачу. Лиз закрыла глаза и приготовилась петь так, как пела когда-то в первом приюте — от души, не обращая внимания ни на что. Заиграла музыка, Лиз улыбнулась и начала петь. Она не думала о том, что думают месье Крюэль и Катрин, ей было все равно, чисто ли она поет, Лиз просто наслаждалась музыкой, получала удовольствие от музыки. В каких-то моментах, ей интуитивно хотелось пропеть строчку с улыбкой, это отражалось на голосе, который становился теплее по звучанию и сохранял смешинку, которая должна была расположить слушателя. Когда мелодия затихла, Лиз открыла глаза и посмотрела на сидящих за окном. Катрин улыбалась, звукач нажимал какие-то кнопки на своем гигантском пульте, а Марк, откинувшись на кожаном кресле, смотрел на Лиз все с тем же прищуром. Девочка боялась услышать его вердикт, а меж тем он медленно наклонился к микрофону и полувозмущенным полушутливым тоном спросил: — Нельзя было сразу так спеть? Лиз смущенно улыбнулась, снова краснея, а мужчина и Катрин рассмеялись. «Так, давайте сделаем еще пару записей, чтобы можно было выбрать лучший вариант. Лиз, ты готова повторить?» Девочка кивнула и надела наушники. Через полчаса она, наконец, сняла наушники и вышла из комнаты. — Через полчаса будем записывать Кристофа, поэтому у вас перерыв, — обратился Марк к коллегам. — Лиз, задержись на минутку. Когда Катрин со звукачом покинули комнату, мужчина снова сел в свое кресло и жестом пригласил Лиз сесть в соседнее кресло. — Послушай, что с тобой происходит? Ты рассеянная, несобранная, замкнутая в себе. Целую неделю мы пытаемся добиться от тебя результатов, бьемся об стену, а на концерте ты выходишь и показываешь класс. Очень нестабильное положение, понимаешь? — Извините, — только и могла ответить девочка. — Не извиняйся. Лучше соберись! Может у тебя есть проблемы? — Нет, месье. — Тебя недолюбливают остальные, притесняют? — Нет, совсем нет. — Тогда я не могу понять, Лиз. — Я люблю петь, месье Крюэль, но я не думала, что мне нужно будет делать это перед большим количеством людей. Я очень… стесняюсь… выражать эмоции перед незнакомыми людьми… Мужчина откинулся на спинку кресла и довольно посмотрел на девочку. — И всего-то? — Лиз опустила глаза. — Послушай, — Марк наклонился к девочке, — из всех детей, отобранных на конкурс, ты обладаешь лучшими вокальными данными. У тебя есть талант и чутье артиста, сегодняшняя запись тому доказательство, но вот беда — Бог наградил тебя даром, но забыл об уверенности. У тебя есть все возможности, чтобы победить, но ты тушуешься и тратишь время на сомнения. Твой самый злейший враг — ты сама, Лиз. Подумай об этом. А теперь иди, отдыхай. Ты хорошо поработала сегодня. — Спасибо, месье Крюэль. Выйдя из студии, Лиз остановилась в коридоре и задумалась. Ее недоверие к чужим людям мешало ей расти профессионально. Ее сомнение во всем и во всех сильно портило впечатление судей о ней. Она действительно осторожничала, притом делала это там, где этого делать не стоило. Сегодняшняя запись доказала это. Стоило ей расслабиться, как все получилось само собой. Так может месье Крюэль прав, и между ней и победой стоит лишь одно препятствие — она сама? — Ну как все прошло? — в коридоре появился Патрик, отвлекая Лиз от размышлений. — Записала, — улыбаясь, сказала девочка. — И как? — Песня замечательная! Лиз не врала. Ее первая песня была чудесна, она была именно такой, какой представляла ее Лиз. В ней был смысл, в ней был посыл, в ней была энергия самой Лиз. Той Лиз, которой хотела быть нынешняя неокрепшая и неуверенная Лиз. В первое мгновение девочка этого не поняла, но найдя подход, приноровившись к мелодии, она это поняла отчетливо. Следующие два дня до пятничного концерта Лиз то репетировала с мадам Касаль обе песни, то в спортивном зале работала над постановкой номеров с месье Анжи и. Из троих преподавателей Робер Анжи нравился Лиз больше всего. Он теплее других относился к девочке, имел чувство юмора и небольшой животик, что наводило на сравнение его с бурым мишкой. Ставить с ним номера было огромным удовольствием для Лиз. Она много улыбалась, пробовала и предлагала, не стеснялась шутить и быть открытой. В пятницу утром Лиз вместе с другими детьми приехала на площадку, где снималось шоу. Настал день X, Лиз это понимала. Сегодня она либо пройдет дальше, либо вернется к начальной точке. Всю дорогу до концертного зала она молча смотрела в окно, не видя ни видов, ни красот Парижа. В ее голове проносились слова песен, смешавшиеся между собой, движения, которые предстояло выполнить на сцене. Ее мысли были обрывочны, речь немногословна. Патрик несколько раз пытался завести разговор, но каждый раз Лиз отвечала коротко и односложно. Оказавшись за кулисами, Лиз сразу подошла к Жану, своему верному гримеру и уже другу. — Ну, здравствуй, дорогуша! — поприветствовал девочку Жан. — Жан! — радостно воскликнула девочка, обвивая мужчина вокруг талии. — Эй, ты чего? Смущаешь бедного Жана! Лиз отпрянула и села в кресло перед зеркалом. — Я просто очень рада тебя видеть! Это неделя была выматывающей. — Я видел, — сказал мужчина, расчесывая волосы Лиз. — Откуда? — Лиз обернулась и взволнованно посмотрела на Жана. — По ящику показывали. Каждый день в 17:30. Целый час о том, как прошел у вас очередной день. — И что же там показывали? — Ты действительно слегка… хм… зажата, Лиз, — деликатно произнес Жан и, увидев, как испуганно на него посмотрела девочка, добавил: — Но босоногая запись меня впечатлила. — Правда? — сомневаясь, спросила Лиз. — Правда, Лиз. Последующие часы перед началом шоу дети репетировали на сцене. Звукорежиссер настраивал звук, техники занимались светом, костюмеры подбирали наряды для детей, а гримеры колдовали над прическами и мейкапом. Для исполнения «Реквиема» костюмеры подобрали для Лиз легкое белое платьице по колено и белые туфельки, в которых девочка выглядела по-детски наивно. Но во время последнего прогона, когда Лиз быстро передвигалась по сцене, девочка поскользнулась и упала на спину, ударившись головой об пол. К девочке тут же подбежали ассистенты, дежурившие за кулисами, Марк Крюэль и Оливия Коул, хореограф, ставивший детям танцевальные номера. — Все в порядке, — уверенно сказала Лиз, потирая затылок. — Не вставай резко, — сказала Оливия. — Голова не кружится? Не темнеет в глазах? — озабоченно спросил месье Крюэль. — Все хорошо. Туфли скользкие просто, — встав на ноги, сказала Лиз. — Так, иди к костюмерам, пусть поменяют тебе обувь, — скомандовал Марк. — Сейчас пусть споет Кристоф и всё, — обратился он к ассистентам, — начинаем запускать людей. До начала шоу тридцать четыре минуты. Лиз пошла за кулисы, где нашла одну из костюмеров. — Простите, мадам, — обратилась она к высокой женщине среднего возраста, — мне нужно поменять туфли. У них очень скользкая подошва. — Какой размер? — суетливо спросила женщина. Она так быстро перемещалась по кулисам, успевая дать замечания и обменяться парой слов со знакомыми, что Лиз еле поспевала за ней. — Тридцать первый, — крикнула девочка в спину женщине. — Тридцать первый? — дама резко остановилась. — Других такого размера нет. Не успела она это произнести, как тут же скрылась в толпе людей, оставив Лиз одну. — Придется выступать в этих, — вслух сказала она и направилась к гримеру. Жан поправил Лиз прическу, подкрасил губы и от души посочувствовал. — Ничего страшного, Лиз, так часто бывает. Может у кого-то из девочек есть туфли твоего размера? — предложил он. — Поспрашивай у них. — А это идея! Девочка подорвалась и стала обходить всех девочек. У Люси, которая старше Лиз на один год, нога была меньше на два размера, у Алисы и Клодин, наоборот, больше, у Агнес и Амели Лиз даже не спрашивала — девочки были старше ее на четыре года. Оставалась Натали. Лиз подошла к ней и спросила размер обуви и, о чудо, их размеры совпадали. — Натали, дорогая, одолжи мне свои туфли на один номер! Пожалуйста! Я буду так тебе благодарна! — Не могу, Лиз, я буду выступать сразу после тебя, — не глядя на девочку, ответила Нат. — Я успею их снять, даю слово! — А тебя не смущает, что они фиолетовые? — Ничуть. Натали, ну пожалуйста, выручи меня, — Лиз взяла девочку за руку. — Я всем буду говорить, какая ты замечательная! Натали задумалась. Она смерила Лиз оценивающим взглядом, улыбнулась и ответила: — Ладно. Я помогу тебе. Встретимся в правой кулисе за пять минут до твоего выхода. — Спасибо, Натали! Ты настоящий друг! — Лиз хотела было обнять девочку, но та отшатнулась. — Ты что это удумала! Иди, пока я не передумала! Радостная Лиз пошла к своему месту. — Получилось, Жан! Я договорилась с Нат! — С Натали? — скептически спросил гример. — Ага. Она пообещала меня выручить, — расслабленно сказала Лиз. — Что-то верится с трудом. Лиз нахмурилась. — Ну чего ты начинаешь, а? Нат дала слово. — И много раз она выполняла обещания? — Да! — выпалила Лиз, но тут же осеклась и нахмурилась. — Хочешь сказать, что она подведет меня? — Я хочу сказать, что вы с ней соперницы. Будь осторожна, дорогуша. Лиз не успела ничего ответить. Марк позвал всех детей и объявил о десятиминутной готовности. Лиз поправила небесное платье, в котором ей предстояло петь кавер на песню Симоны. Длинное облегающее платье в пол с длинными рукавами, расширяющимися к низу. Волосы девочки были аккуратно уложены в легкие волны, лицо почти не тронуто макияжем — нежный розовый румянец, немного туши на ресницах и покрытые блеском губы. Девочка подошла ближе к кулисам, где ассистенты подключали микрофоны, выдавая каждому ребенку по одному. Лиз встала рядом с Патриком и пристально на него посмотрела. — Волнуешься? — спросил мальчик. Лиз кивнула. Мальчик осторожно взял девочку за мизинец и крепко сжал. — Спасибо, — почти одними губами сказала она и отняла руку. Заиграла музыка, дети высыпали на сцену и дружно спели вступительную песню. Лиз нашла среди зрителей Изабель, сидевшую третий вечер на том же месте. Она широко ей улыбнулась и отвела взгляд. После исполнения общей песни девочка ушла за кулисы. Первую песню она будет исполнять третьей по счету. Ассистенты еще раз проверили ее микрофон, Жан поправил волосы и остался стоять рядом. По правилам все лишние люди не должны были стоять у сцены, но Жан остался поддержать Лиз. Девочка очень ценила его заботу и в знак благодарности крепко сжала его ладонь. Хоть Лиз и смотрела на сцену, она почувствовала, как по телу пробежала успокаивающая теплота. Она поняла, что готова выступить так, как нужно. Первой выступала Клодин с зажигательной песней про лунопарк, вторым был Пьер, исполняющий поп-рок балладу о быстротечности времени. Девочку похвалили судьи, зрители встретили ее тепло, а вот мальчика ждал прохладный прием с обеих сторон. Как оказалось, ему тяжело давались некоторые места, а волнение и стресс только усугубили все дело. В итоге Пьер сфальшивил даже там, где, казалось бы, просто невозможно было сфальшивить. Лиз не замечала этого. Все ее мысли и чувства были сконцентрированы на одном единственном воспоминании, воспоминании о сне и ее невозможности встречи с родителями. Девочка снова ощутила тяжесть в груди, снова напрямую столкнулась с чувством горечи и печали. Она вставила наушник в ухо, через который должна была услышать себя и музыку, и приготовилась выйти на сцену. Вот — ведущая Кларисса объявляет ее имя, вот — зал взрывается аплодисментами, вот — Лиз выходит на сцену и заходит в единственный круг света, обрамляющий ее со стойкой. Она стоит ровно и смотрит прямо перед собой, не видя зрителей. Послышались звуки фортепиано, Лиз сделала вдох и принялась петь. Ее тело почти не двигалось, только лицо, глаза и мимика передавали эмоции. И голос… голос, мягкий, струящийся, разлетался по всему залу, окутывая магией исполнения. Мне снится его лицо, я склоняюсь к его телу, И представляю его живущим в моем доме, Мне столько надо ему сказать, если б я могла с ним поговорить! Как мне заставить его читать мои мысли? Как другим все это удается? Кто объяснит, в чем моя ошибка, самообман? Я бы предложила мою душу, сердце, всё, Но что бы я ни отдала, этого недостаточно… Если б было достаточно любить друг друга, Если б было достаточно любить, Если б мы могли изменить положение вещей, Всего лишь даря свою любовь, Если б было достаточно любить друг друга, Если б было достаточно любить, Я бы превратила этот мир в мечту навек. Лиз не подозревала, как ее голос влиял на слушателей. Ее исполнение было настолько трогательным и душевным, успокаивающем и нежным, что многие зрители не сдерживали слез. Мне снится кровь, засохший лепесток, Когда меня душат слезы, Которые проливают другие. Жизнь беззащитна, мой островок под открытым небом, Двери впускают эти крики, даже когда они закрыты. Ребенок в саду, цветы на балконе, Моя жизнь спокойна, пока я слышу, как бьются сердца. Но когда облака темнеют, предрекая беду… Какое оружие явится на зов в страну наших страхов? Если б было достаточно любить друг друга, Если б было достаточно любить, Если б мы могли изменить положение вещей, Всего лишь даря свою любовь, Если б было достаточно любить друг друга, Если б было достаточно любить, Я бы превратила этот мир в мечту навек. Если б было достаточно любить друг друга, Если б было достаточно любить, Если б мы все изменить И все начать сначала, Если б было достаточно любить друг друга, Если б было достаточно любить, Мы бы создали мир из этой мечты. Если б было достаточно любить… В самом конце Лиз сама не сдержала слез… По щекам пробежало несколько слезинок. Она прониклась словами, почувствовала всю тяжесть фразы «Если б было достаточно любить…». Все именно так, подумала Лиз, когда ее накрыла волна аплодисментов, если бы ее родителям хватило любви, она бы не стояла здесь одна, обласканная безымянными зрителями. Ее бы ждал дом, уютная собственная комната, объятия родителей и вечерние просмотры всевозможных передач и фильмов под одним пледом. Аплодисменты затихли, Лиз поклонилась и ушла за сцену. После первой песни судьи не высказывали своего мнения. Девочка лишь услышала, как ведущая призывала всех телезрителей голосовать за нее, чтобы оставить еще на одну неделю. Лиз подошла к Жану, который ждал ее у столика с косметикой. — Меня прогнали, — извиняющимся тоном сказал он, добавив: — но я слышал твое исполнение. Так чувственно… Уверен, никто не остался равнодушным. — Спасибо, — устало ответила Лиз. — Что-то случилось? — Нет, все в порядке. Просто… Такие песни задевают за живое не только слушателей. — У каждого из нас свои шрамы, милая. Нужно учиться с ними жить. Лиз серьезно посмотрела на Жана, решив не продолжать разговор. Пока остальные выступали, Лиз перекусила, а затем переоделась в белоснежное платьице. Босая, она подошла к Жану и покрутилась. — Ну как? — улыбаясь, спросила девочка. — Воздушная, как зефирка, — сказал мужчина, кидая в рот последний кусочек зефира. — Давай поправлю макияж. Лиз послушно села в кресло. Через десять минут к ней подошла одна из ассистенток. — Мадемуазель Остин, ваш выход через десять минут. Пройдите к сцене. Лиз посмотрела на Жана, ее лицо тут же покраснело от волнения. — Ни пуха, ни пера, Лиз, — пожелал ей мужчина. — К черту, — сказала девочка, нервно сглотнув. — Просто наслаждайся моментом, ладно? Не думай о людях, о том, что кто-то может подумать, просто пой. Лиз нервно кивнула и пошла прочь. Босая, она подошла к сцене. Ассистентка снова подключала к ней аппаратуру, дала в руки микрофон и ненароком опустила глаза на ноги. — Почему вы без обуви? — строго спросила она. — Туфли у моей подруги, она сейчас подойдет, — нервно ответила Лиз. — У вас что, одна пара на двоих? — Выходит, что так. — Но разве… — Простите! — довольно резко сказала Лиз. — Вы мешаете мне сосредоточиться. Туфли мне принесут, не переживайте. А теперь дайте собраться с мыслями… Женщина ошеломленно уставилась на ребенка. Лиз стало не по себе. — Простите… И… Спасибо. Отвернувшись, Лиз замолчала, про себя думая, что Натали пора бы уже и появиться. Патрик, как и предполагала Лиз, порвал зал, судьи были от него в восторге. После него на сцену вышла Амели, исполняющая лирическую балладу про потерянное детство. Лиз думала только о туфлях. Она озиралась в поисках Натали. Та должна была выступать следом за ней, а это значило, что ассистенты и ее должны были позвать к сцене. Но Натали не появлялась. Где-то на середине песни Амели до Лиз, наконец, дошло — Натали не принесет ей туфли. Жан был прав. Натали решила подставить ее. Волна негодования и страха накрыла Лиз лишь на мгновение, затем мозг лихорадочно заработал. Что же делать? Бежать за своими туфлями поздно. Остается только одно — петь так, как есть. Как только Лиз это поняла, волна страха отхлынула, уступив место хладнокровию. Девочка сжала кулаки, закрыла глаза и стала настраиваться. Так еще и лучше. Она ведь записывала песню босиком, босиком ее и представит зрителям. До ее плеча кто-то дотронулся. Лиз вздрогнула, это была все та же ассистентка. — Ваш выход через тридцать секунд, пройдите к месту выхода. По задумке месье Анжи, Лиз должна была выйти к зрителям не через кулису, а спустившись с лестницы, поставленной у задника сцены. Лиз подняла по хрупкой железной лестнице за сценой и оказалась у шторы, закрывающей выход. Лиз слышала, как ведущая объявила премьеру песни и назвала ее имя. Услышав аплодисменты, Лиз шагнула за штору и оказалась в самом верху лестницы, погруженной в темноту. Девочка закрыла глаза, вздохнула и улыбнулась. Как только она произнесла первое слово, прожекторы включились, осветив ее целиком. Лиз запела легко и непринужденно. Первый куплет она стояла на самом верху лестницы, пританцовывая и улыбаясь, а ближе к припеву стала спускаться вниз. Любовь умирает, любовь рождается, Века проходят и исчезают, То, что кажется тебе смертью, Это лишь временное явление. Однажды, утомлённый от этого блуждания, Ты уйдешь, но какое это имеет значение, Ведь Земля по-прежнему продолжит вращаться, Даже когда нас не будет. Поцелуй меня, скажи, что ты меня любишь, Заставь меня улыбнуться посреди реквиема. Поцелуй меня, скажи, что ты меня любишь, Заставь меня танцевать, пока время не отнимет у нас То, что дало. Глаза Лиз горели, она действительно ощущала радость от того, что находилась на сцене и пела. Ее игривое настроение и задор передались и зрителю. Люди начали вставать и пританцовывать. Год, два, сто лет счастья, Потом жизнь сорвёт тебя, как цветок. Рассмеши меня, я в этом нуждаюсь, В ожидании, пока не пробьет час. Год, два, сто лет вдвоём, И потом однажды мы будем совсем одиноки. Мы плачем, но вопреки всему выживаем, В этом и есть красота реквиема. Искры становятся огнем, Из девочек вырастают женщины, То, что кажется тебе смертью, Не более, чем пламя. Наши раны, наши утраты, Мы думаем, что они важны. Но завтра будет новый день, Словно мы и не жили. Лиз тянулась к зрителям, пела для них, танцуя, босая и раскрепощенная. Она совсем забыла о судьях, о том, что ее снимают камеры. Она переходила из одной стороны сцены в другую, заигрывая со зрителями, наслаждаясь каждой секундой. Поцелуй меня, скажи, что ты меня любишь, Заставь меня улыбнуться посреди реквиема. Поцелуй меня, скажи, что ты меня любишь, Заставь меня танцевать, пока время не отнимет у нас То, что дало. Год, два, сто лет счастья, Потом жизнь сорвёт тебя, как цветок. Рассмеши меня, я в этом нуждаюсь, В ожидании, пока не пробьет час. Год, два, сто лет вдвоём, И потом однажды мы будем совсем одиноки. Мы плачем, но вопреки всему выживаем, В этом и есть красота реквиема. Заиграл короткий проигрыш. Лиз повернулась спиной к зрителям и посмотрела на экран, где из кокона появлялась невероятной красоты бабочка, расправляя разноцветные крылья. Обернувшись, Лиз чуть серьезней пропела: Любовь рождается, любовь умирает, Наконец, сегодня вечером я уже не боюсь. Я знаю, что буду тебя по-прежнему любить, Когда Земля перестанет вращаться. Любовь рождается, любовь умирает, Наконец, сегодня вечером я уже не боюсь Я знаю, что буду тебя по-прежнему любить, Когда Земля перестанет вращаться. Лиз, наконец, увидела судей. Она увидела улыбающегося месье Анжи, перевела взгляд на довольного Марка Крюэля и не смогла сдержать усмешки. Эта смешинка отпечаталась в одной из последних строк песни… Поцелуй меня, скажи, что ты меня любишь, Заставь меня улыбнуться посреди реквиема. Поцелуй меня, скажи, что ты меня любишь, Заставь меня танцевать, пока время не отнимет у нас Босая, Лиз начала танцевать… От души, размахивая подолом юбки, кружась, прыгая, размахивая волосами… Так, как она танцевала, когда никто ее не видел… Зал отозвался приветственным гулом. То, что дало… То, что дало… То, что дало… То, что дало… То, что дало… Спев последнюю строчку, Лиз посмотрела в камеру и послала воздушный поцелуй. Как только музыка затихла, Лиз, довольная и счастливая, рассмеялась, а затем поклонилась под громогласные аплодисменты. Только сейчас она увидела, что в зале не только Изабель выступала в ее поддержку. Незнакомые люди, рассеянные по залу, держали плакаты с ее именем. Такая поддержка теплотой отозвалась в ее сердце. Меж тем слово взяла мадам Касаль. — Резюмируя оба выступления, хочу отметить небывалый рост, Лиз. Ты преодолела собственные страхи и сомнения и смогла выдать нам два совершенно потрясающих выступления, — зал одобрительно загудел. — Конечно, с точки зрения вокала я могла бы высказать несколько замечаний, но, думаю, мы оставим их до наших занятий, а пока я могу лишь сказать «Браво, Лиз!». Зал дружно зааплодировал. Микрофон перекочевал к месье Анжи. — Если уж мадам Касаль кого-то хвалит, то выступление действительно было потрясающим! — зал засмеялся, Лиз поддержала их. — Лиз, ты умничка! Твоя энергетика, разносторонность и невероятной красоты голос делают из тебя уникального артиста. Ты показываешь разные грани, растешь как профессионал и усваиваешь все, чему тебя учат. Я в восторге от обеих песен! Робер передал микрофон Марку, но тот не успел ничего сказать, как заговорила Кларисса. — Я хотела бы задать вопрос Лиз. Скажи, то, что ты вышла босиком, было продумано постановкой номера? Лиз поднесла к губам микрофон и заговорила. — На самом деле нет. Так случилось, что у моей обуви очень скользкая подошва, из-за чего на генеральной репетиции я поскользнулась и упала. Поэтому перед самым выходом я приняла решение петь без них. — И это решение было верным! — заговорил, наконец, Марк. — Удивительно, что делает отсутствие обуви с этой девочкой! Полдня мы пытались записать «Реквием», но все тщетно, но как только Лиз снимает обувь, выходит конфетка, — зал снова засмеялся. — Ну, а если серьезно… Я очень горд тем, что ты так быстро растешь. На наших глазах ты трансформируешься в разных героинь. В первый вечер ты была Воробушком, на прошлой неделе — брошенной женщиной с разбитым сердцем, сегодня — нежной и кроткой девушкой и задорной счастливой девочкой. Мне кажется, ты можешь быть какой угодно, задай только тему, — Марк щелкнул пальцами. — Все великие артисты хамелеоны на сцене, они настоящие актеры, применяющие разные маски и роли. Если ты продолжишь двигаться в этом направлении, то, гарантирую, пополнишь их ряды! А пока «Браво, Лиз!». У Лиз от волнения перехватило дыхание. Она поклонилась, тем самым поблагодарив судей. Последним по традиции микрофон взял Мартин Лобер. — Лиз, твои преподаватели сказали все то, что я и сам хотел сказать. Добавлю лишь кое-что. Посмотри, ты, восьмилетняя девочка, сумела поднять и заставила танцевать весь зал. Без таланта, харизмы и внутреннего огня это невозможно сделать. Это показатель силы артиста. В тебе есть эта сила. Поздравляю с удачным вечером, Лиз. — Спасибо, — поклонившись, прошептала Лиз. Девочка направилась к кулисам, а меж тем ведущая начала объявлять выход Натали. Лиз, зайдя за кулисы, столкнулась с ней лицом к лицу. Девочка даже и не подумала отворачиваться, самодовольно глядя Лиз в глаза. Лиз улыбнулась ей и радостно сказала: — Спасибо, Нат! Усмехнувшись перекошенному лицу соперницы, девочка направилась к своему столику, где ее должен был ждать Жан. Увидев его у своего стола, Лиз бросилась к нему на встречу. На этот раз мужчина не возражал от объятий. — Ты — молодец, Лиз! Я совсем не сомневался в тебе! — Спасибо, Жан, за поддержку! Спасибо-спасибо-спасибо! Ты слышал, что они говорили? — восторженно тараторила сияющая от счастья Лиз. — Я могу стать большим артистом! У-у-у-у-и-и-и-и-и-и-и-и! От радости девочка захлопала в ладоши. Последние пару выступлений Лиз сидела вместе с Жаном и Патриком, по кругу рассказывая все слова, сказанные судьями. Из вежливости ни Жан, ни Патрик не перебивали девочку, позволив ей насладиться эйфорией. Эйфория, однако, была испорчена приходом ассистентки. Та позвала Лиз к сцене, где будут объявлены голоса телезрителей. В этот момент Лиз вдруг вспомнила, что слова судей — всего лишь слова судей, решение не за ними. И как она могла забыть об этом? Поникшая и напуганная она встала со своего кресла и как есть пошла к сцене. Ее волосы растрепались, лицо блестело, одна из бретель платья упала с плеча, а на ногах по-прежнему не было обуви. У самой сцены ее нагнал Жан и быстро исправил все шероховатости. На сцену Лиз вышла собранной и серьезной. Все дети собрались на боковой площадке у сцены, а Лиз и Кристоф встали в самом ее центре. Заиграла тревожная музыка, серьезный голос Клариссы начал свою, перегруженную паузами, речь. До решающего момента оставалось пара минут. Весь зал затих, жюри внимательно смотрели на детей. Лиз не хотелось смотреть в зал, не хотелось встретиться глазами с Изабель, на лице которой наверняка будет тревога. Вместо этого Лиз повернулась к своему сопернику и тихо прошептала «Удачи». Мальчик от волнения не смог ничего сказать, лишь кивнул в знак того, что услышал ее. Ведущая нагнетала обстановку, послышалась барабанная дробь, у Лиз от страха все сжалось внутри, она даже перестала дышать. Зажмурившись, она ждала приговора. — И с большим отрывом, — зазвучал голос Клариссы, — в следующий тур проекта «Новая звезда» проходит… Элизабет Остин! Зал захлестнули овации. Лиз, услышав свое имя, с облегчением начала дышать, но в ту же секунду увидела Кристофа, помрачневшего и осунувшегося. Девочка подошла к нему и заключила в объятия. — Прости, пожалуйста, что так вышло, — искренне сказала она, отходя в сторону. Ведущая подошла к мальчику и спросила. — Кристоф, может ты хотел сказать пару слов своим преподавателям или друзьям? — Да, спасибо. Я хотел бы поблагодарить наших учителей за ваш труд и терпение, а также поблагодарить учителей своего приюта, которые поддерживали меня. Всем ребятам желаю удачи! Спасибо… Лиз пошла к боковой площадке, нашла Патрика и крепко его обняла. Тот облегченно сказал: — Слава Богу, ты осталась! — Да… — только и смогла сказать Лиз. Она отошла от мальчика и подошла к краю сцены, высматривая Изабель. К сожалению, никого из зрителей к детям не пускали, но Лиз успела встретиться глазами со своей воспитательницей. Девушка радостно помахала девочке, одновременно вытирая слезы бумажной салфеткой. Лиз помахала в ответ. Для нее этот вечер закончился триумфом. Но для еще одного ее соперника он закончился поражением. Каждый пятничный вечер приближал Лиз к мечте, но кто сказал, что одной из выбывших не может оказаться она сама?