Первый отчетный концерт развеял представление детей о конкурсе. Когда одна кровать опустела, Лиз, как и многие другие, осознала, насколько хрупким было ее положение в доме. Любого из детей могли отправить обратно в приют, смотреть шоу по телевизору. Остаться можно лишь показывая результаты.
Поэтому на следующее утро, словно сговорившись, дети с еще большим рвением принялись за занятия. После молчаливого завтрака они отправились в учебные классы, где у каждой подгруппы были свои занятия. В первый же день их разделили на две группы: дети с восьми до десяти были в первой группе, во вторую же вошли ребята постарше — с одиннадцати до тринадцати лет. После ухода Арлена группы переформировали. Из младшей группы ушли десятилетки. Вместе с Лиз теперь учились Натали, Люси, Мари и Пьер. Зайдя в класс, Лиз сразу отметила, что ее одноклассники сидят по парам: Люси с Мари, а Нат с Пьером. Девочка оказалась без пары и села одна за дальнюю парту. Когда в класс вошел педагог, строгий и низкорослый месье Руле, дети встали в знак приветствия. Лиз исподтишка поглядывала на учителя, не в силах отделаться от мысли, что месье Руле внешне очень смахивал на собаку. Мясистые щеки угрожающе свисали, оттягивая вниз уголки рта, маленькие черные глазки сверкали из-под тяжелых век, вечно хмурый вид — все это напоминало девочке старого бульдога, однажды увиденного в городе во время очередной приютской экскурсии.
— Мадемуазель Остин, отвлекитесь от ваших мыслей, — раздался прерывистый низкий голос преподавателя.
— Простите, месье, — извинилась Лиз.
— Сегодня у нас урок алгебры. Вы уже освоили сложение и вычитание, что ж, теперь вам предстоит освоить умножение, — монотонным голосом заговорил месье Руле. — Откройте учебники на двадцать седьмой странице и прочтите параграф два ноль.
«
Результат умножения двух или более чисел называется произведением, а сами числа — множителями.
Умножить число, а на b — значит найти сумму b слагаемых, каждое из которых равно a…»
Лиз слабо понимала, о чем был текст. Ей не хотелось считать, учить правила умножения, все ее мысли были в другой части дома, в музыкальной комнате, где совсем скоро она будет репетировать новую песню для концерта.
— Мадемуазель, перестаньте витать в облаках, — над девочкой навис месье Руле. — Читайте параграф, в конце урока вам предстоит суммировать все то, что мы за сегодня прошли.
Лиз вздохнула и опустила глаза в книгу. В этот раз она честно пыталась понять, о чем была глава, но слова будто бы не хотели быть прочитанными, буквы просто расплывались перед глазами.
Когда отведенное время закончилось, месье Руле подошел к доске и стал на практике показывать способы умножения. Вот здесь Лиз слушала во все уши. Она часто замечала за собой, что теория могла совсем не отложиться в памяти, зато практика отчетливо всплывала в голове и через пару лет. Девочка вместе с другими детьми пробовала решать простые примеры, после несколько раз выходила к доске, а в конце урока, как и обещал месье Руле, стоя у парты, рассказала то, что запомнила.
— Ну что же, для начала совсем неплохо. В следующий раз, мадемуазель Остин, не витайте в облаках.
— Да, месье, — смущенно сказала Лиз, садясь на место.
— Урок окончен. Через десять минут у вас французский язык.
Несмотря на перерыв, дети остались на своих местах. Лиз услышала, как сбоку от нее что-то затрещало. Обернувшись, она заметила, как за черным стеклом блеснула линза. Съемки… Она совсем забыла, что их снимают. Лиз задумалась: сколько людей увидело ее позор? Половина Франции? Изабель видела? Если так, то ей, наверняка, стыдно за свою подопечную. Два года эта девушка пыталась привить Лиз интерес к математике, но все без толку. Лиз могла зазубрить то, что было необходимо, но если пример усложнялся или был чуть изменен, девочка терялась и не могла его самостоятельно решить.
Прозвенел звонок, в класс вернулся месье Руле с учебником французского. Лиз поникла. Как же ей сейчас хотелось оказаться в другой комнате и заниматься тем, что ей действительно нравилось. Французский, а за ним географию, Лиз просидела тише воды, ниже травы. Когда нужно было записать, она записывала, когда нужно было отвечать, девочка отвечала с горем пополам, — ни больше, ни меньше.
Когда прозвенел долгожданный звонок, радости Лиз не было предела. Она первой покинула класс и выглядела неприлично счастливой. Девочка столкнулась в коридоре с Патриком, взяла его под руку и потащила в другую часть дома.
— Ты куда? У нас же обед!
— О-о-о-о, — простонала Лиз. — Я хочу петь! Я умру, если подожду еще хоть десять минут!
— После обеда пойдем, терпи, Лиз!
Лиз тяжело вздохнула и стоически прождала следующие полчаса.
— Поешь, — толкнул ее в бок Патрик.
— Не хочу, — тихо шепнула ему Лиз. — Скорей бы мы пошли петь.
— Ты — ненормальная, — шутливо констатировал мальчик.
— Какая есть, — буркнула девочка, встала из-за стола и отнесла нетронутую миску с обедом на кухню.
— Ты, что, обиделась? — подошел к ней Патрик.
— Да нет, просто мне надо петь!
— Ладно, пошли, пока никто не смотрит, — подмигнув, мальчик потащил Лиз в музыкальную комнату.
В комнате было ни души. Лиз тут же подбежала к фортепиано и заиграла первое, что пришло на ум. Вздох облегчения вырвался из ее груди. Девочка пропела гамму несколько раз, а потом спела пару куплетов детской колыбельной, — первой песенки, разученной вместе с Изабель.
— Очень красиво, — признался Патрик.
— Меня Изабель научила. Моя воспитательница, — задумавшись, Лиз добавила: — мой друг.
— А я вот ни с кем из взрослых не дружу.
— Почему?
— Они не хотят, наверное.
— Изабель всегда относилась ко мне, как к взрослой. Всегда говорила правду. Не сюсюкалась, как с ребенком. Может ваши воспитатели видят в вас только детей? — предположила Лиз, наигрывая неизвестную мелодию, пришедшую ей на ум.
— Наверное. Взрослые только и знают, что поучать, — заметил Патрик.
— Фу, — Лиз поморщилась. — В моем старом приюте взрослые были такими же. Наверное, поэтому они меня не любили.
— Не знал, что ты была в нескольких приютах.
— Была, — как бы невзначай заметила девочка, — но меня перевели в мой теперешний приют, где у меня есть друг.
— А из-за чего тебя перевели? — поинтересовался Патрик.
Лиз перестала играть. Медленно повернувшись к мальчику, она обвела глазами всю комнату, мимолетно останавливаясь на черных стеклах, а затем спокойно произнесла:
— Я как-нибудь потом тебе расскажу.
Патрик все понял. Лиз нравилось, что ее понимали с полуслова. Такие люди были с ней на одной волне.
— Давай споем что-нибудь? — встрепенувшись, произнесла она. — Ты знаешь песню про красные шарики?
— Кто ее не знает! — удивился мальчик.
— Тогда давай споем. Ты начинаешь!
Лиз повернулась к пианино и позволила своим пальцам легко побежать по клавишам. Комнату заполнили звуки музыки и двух детских голосов. Они, то чередовались, то сливались воедино.
У меня не было красных шариков,
Когда я был мальчишкой в своем квартале
В этой провинции, где все застыло,
Все мои шарики лопнули
У меня не было настоящих каникул,
Когда ты наедине, лицом к лицу с морем
Когда сердце стучит в ритме волн,
И чайки парят в воздухе
Я ничего не просил, я ничего не имел
Я ничего не отдал, я ничего не получил
Я никогда не играл в шарики,
Когда был мальчишкой в своем квартале
Я был прикован к моей семье,
Как мученик к костру.
У меня не было прогулок,
Когда ты наедине, лицом к лицу с ветром
Я читал маркиза де Сада
И уже любил лежать на диване
Я ничего не просил, я ничего не имел
Я ничего не отдал, я ничего не получил
Феи не проходили мимо,
Когда я был мальчишкой в своем квартале
Они жили на свое пособие
И все состояли в профсоюзе
Я не видел среди звезд
Карету Золушки,
Моя Золушка носила грязное платье
И у нее не было туфель
Я ничего не просил, я ничего не имел
Я ничего не отдал, я ничего не получил
Однако, я уже был счастлив,
Когда был мальчишкой в своем квартале
Потому что не обращал внимания
На то, что думают другие
И я не нашел в истории
Ни одного воина или короля,
Жаждущего царства или славы,
Который был бы более гордым, чем я
Я ничего не просил, я ничего не имел
Но я сделал то, что хотел.
Закончив петь, Лиз обернулась к другу.
— А не плохо вышло, да?
— Безусловно, — донесся до детей чей-то голос.
Мальчик и девочка испуганно вскочили на ноги. В дверях стоял Робер Анжи, их педагог по сценическому мастерству.
— Добрый день, месье Анжи, — хором поздоровались дети.
— Ну что вы, садитесь, — дружелюбно сказал мужчина.
Лиз нерешительно посмотрела на Патрика, который в ту же секунду плюхнулся на стул.
— Вы хорошо звучите в паре, — сказал мужчина. — Мы это используем.
Дети не знали, что сказать. Казалось, мужчина обращался к себе, а не к ним.
— Красные шарики… Прекрасная песня, — задумчиво произнес он, а затем вдруг взволнованно добавил: — Вот только в конце, в последнем припеве надо чуть живей и громче. Лиз, представь, что ты рассказываешь об этом восторженно. Добавь больше эмоций, напора. Попробуй.
Мужчина посмотрел на девочку, а Лиз лишь думала о том, хорошо ли то, что он запомнил ее имя, или нет.
— Попробуй, Лиз, ну же! — подбодрил ее Робер, усаживаясь рядом с Патриком.
Лиз еще раз бросила взгляд на Патрика, который рядом с расслабленным месье Анжи выглядел скованным и сжавшимся, развернулась к пианино и сыграла проигрыш прежде, чем запеть. Она снова пропела последние четыре строчки и остановилась.
— Дальше… — мужчина, закрыв глаза, вслушивался в интонацию.
Лиз запела дальше до конца.
— Легче, Лиз, а теперь нажим! — командовал мужчина. — А теперь чуть расслабленней. Не дави… Вот так… — он смаковал звуки, как дегустируют вино, и получал от этого удовольствие. — Прекрасно.
Лиз остановилась и обернулась к слушателям. Почему-то ей стало жутко неловко. Хотелось сбежать. Теперь даже урок алгебры не казался чем-то страшным. Девочка заметила, что и ее другу очень неудобно. Только один месье Анжи довольно смотрел на девочку и чувствовал себя полностью в своей тарелке.
— Мы хотели дать тебе другую песню, но думаю, эта будет как раз, — улыбаясь, сказал он.
— Эта? То есть, красные шарики? — спросила Лиз.
— О, нет, дорогая! Другая, совершенно прекрасная и подходящая тебе песня.
В этот момент в комнату вошла мадам Касаль и месье Крюэль.
— Робер, а мы тебя ищем, — сказал Марк.
— А я тут! — рассмеялся мужчина. — Наслаждаюсь нашими звездочками.
Лиз осторожно встала и дала знак Патрику, чтобы и он встал, но тот не шевелился.
— Останьтесь, Лиз, — обратился к девочке Марк. — Сегодня мы будем распределять песни для пятничного вечера. Раз уж вы здесь, первыми узнаете о своей.
— Марк, я как раз об этом и хотел поговорить! — произнес месье Анжи. — Мне кажется, та песня, что мы выбрали для Лиз, совершенно никуда не годиться. Я знаю, что она должна спеть!
— И что же? — спросила мадам Касаль.
— «
Без тебя»! — восторженно произнес Робер, разводя в стороны руки.
От других преподавателей ответного восторга не последовало. Лиз напряглась.
— Мы все-таки пойдем, — дрожащим голосом сказала она, пытаясь покинуть зал.
— Да, наверное, вам стоит подождать, — неловко произнес Марк. — Мы будем звать вас по очереди.
Лиз пулей вылетела из комнаты, только пятки сверкали. Она добежала до коридора, который вел в спальни, и только тогда остановилась. Патрик ее догнал.
— Что с тобой, Лиз?
— Ты знаешь эту песню? — взволнованно спросила она. Мальчик отрицательно покачал головой. — Я тоже не знаю. Но ты видел, как они посмотрели на месье Анжи? Будто он с ума сошел!
— Ну, он немного того, тут я согласен.
Лиз ощутила, как внутри все сжалось. Паника — вот, что это такое. Сейчас необходимо было поговорить с Изабель, она всегда знала, как успокоить, она дала бы совет…
— Мне кажется, я могу вылететь… — испуганно произнесла Лиз.
— С чего ты взяла?
— Ты же видел…
— Это еще ничего не значит. Вдруг песня не сложная, а просто недетская?
Она об этом не подумала. Не успела она ничего сказать, как из музыкального класса появился месье Крюэль и стал приглашать детей по очереди. Первой была приглашена Остин.
Лиз с трудом понимала, как дошла до двери, вошла и села на стул перед преподавателями.
— Лиз, так вышло, — заговорил месье Крюэль, улыбаясь, — что песня, которую мы выбрали для тебя, не подходит. Посовещавшись и выслушав доводы месье Анжи, мы решили дать тебе возможность подготовить новую песню «
Без тебя» Жюли Калле. Скажи, ты слышала ее когда-нибудь?
Лиз отрицательно покачала головой.
— Ничего страшного, — обнадеживающе произнес мужчина. — У тебя целая неделя, чтобы ее освоить. Сейчас мы распределим песни среди всех, а после мадам Касаль обсудит ваше исполнение наедине. Как только выйдет последний человек, заходи снова. А пока позови Люси.
Лиз слушала и не слышала. Она просто кивнула и вышла из зала.
— Теперь моя очередь? — спросил у двери Люси.
— Да, кажется…
Девочка взволнованно постучала в дверь, услышала на той стороне «войдите» и зашла в музыкальную комнату.
— Ну что? — тут же спросил Патрик.
— «
Без тебя», — только и сказала Лиз.
Прислонившись к стене, Лиз ждала, пока все четырнадцать детей выйдут из музыкальной комнаты. В эти долгие вязкие как болото минуты она думала, каково будет вернуться в приют ни с чем. Как Изабель на нее посмотрит? Будет ли разочарована? Или просто пожалеет и пожелает жить дальше? Эти мысли роем крутились в ее голове. Она не обращала внимания на детей, а ведь кому-то из них, наверняка, не повезло также, как и ей… Когда вышел последний ребенок, Лиз поняла, что теперь ей предстоит вернуться в комнату и окончательно понять, что ее ждет. Месье Крюэль, месье Анжи покинули комнату, а Лиз, наоборот, вновь в нее вошла.
У большого черного магнитофона стояла мадам Касаль.
— Лиз, это ты, — сказала она, увидев девочку. — Подойди ко мне.
Лиз послушно подошла.
— Сейчас мы послушаем твою песню, обсудим все сложные моменты, которые могут тебе попасться, попробуем сами ее спеть. Держи текст. На первый взгляд кажется, что песня легкая, но это не так. Ты и сама сейчас это поймешь.
Лиз взяла в руки напечатанный на листе текст песни. В ту же секунду из магнитофона послышались звуки фортепиано, долгий проигрыш, а затем голос… Лиз никогда не слышала эту певицу, не знала ее песен, но в одно мгновение ее голос завладел всем существом девочки. Лиз будто бы наяву видела эту женщину, взывающую к своему любимому, покинувшему ее. Ее любовь все еще крепка, его чувства когда-то были таковыми. Она пытается все вернуть, докричаться до него, показать, что их история не умерла.
В тот же момент Лиз поняла, почему мадам Касаль и месье Крюэль так смотрели на месье Анжи. В этой песне, в этом голосе было столько энергии, страсти и напора, которым обладает не каждая взрослая певица. О чем может идти речь, если Лиз даже никогда не любила? Она просто не может понять этих метаний. Из магнитофона звучала взрослая женщина с мощной энергетикой, она же еще неокрепший, неуверенный в себе ребенок.
Песня закончилась. Лиз в ужасе смотрела на мадам Касаль.
— Вижу, ты напугана, — женщина строго посмотрела на Лиз. — Это хорошо, Лиз. Тебе предстоит очень много работы.
Следующие полчаса прошли ужасно.
— Как я учила тебя дышать, Лиз? — раздраженно спросила мадам Касаль. — Положи руку на солнечное сплетение, вот так. А теперь сделай вдох. Нет! — повысила голос женщина. — Твои плечи не должны подниматься. Ты должна дышать диафрагмой. Вот так.
И женщина показала на себе. Лиз попыталась повторить. Получилось сносно.
— С этим тебе придется поработать самой. Если есть свободная минутка, руку на сплетение и дыши. Дыши, пока не получится, ясно, Лиз?
Лиз согласно закивала. Она и не представляла, что это не конец ее мучений. Через пару минут Лиз попыталась спеть первый куплет.
— Нет! Остановись, Лиз! — скомандовала мадам Касаль. — Не надо копировать. Не парадируй другую певицу. Ты должна петь самостоятельно, о себе. Тогда зритель тебе поверит. А ты повторяешь за Жюли. Так не пойдет.
Лиз чуть не плакала.
— Слезами тут не поможет. Надо работать, — сурово сказала мадам Касаль. — Так. Сегодня толку с тебя не будет. Иди, разучивай слова, слушай песню. Завтра серьезно будем готовиться.
Поникшая, расстроенная Лиз молча пошла к выходу.
— Ты забыла слова, Лиз.
Взяв листок, девочка пошла к двери, услышав у выхода, как мадам сказала ей вслед:
— И дыши, Лиз.
Еще никогда девочка не ощущала себя такой подавленной. До самого вечера она ни с кем не разговаривала, разучивая слова, которые никак не отзывались в ее душе.
Ужинать Лиз тоже не пошла, есть совсем не хотелось. К моменту, когда зазвучал сигнал отбоя, девочка крепко спала. Когда она нервничала или переживала, когда злилась или была чем-то расстроена, ее обязательно посещали сны. Спать без сновидений Лиз нравилось гораздо больше, ведь каждый приснившейся ей сон был кошмаром. Вот и в эту ночь, погружаясь в глубокий успокаивающий сон, она знала, что будет разбужена чем-то ужасным.
Холодный резкий голос, мольба о жизни, ледяной смех, вспышка зеленого света и истошный женский крик…
Вздрогнув, Лиз проснулась. Женский крик эхом отзывался в ее голове. Не сразу девочка пришла в себя и поняла, где находится. С двух сторон от ее постели стояли другие кровати, одна похожая на другую, на которых мирно спали ее соседки. Убрав волосы с лица, девочка села. Сердце все еще гулко колотилось в груди.
Тяжело вздохнув, Лиз поняла, что не может успокоиться. Поэтому, спустив ноги на холодный пол, она встала и направилась на кухню.
Стояла глубокая ночь, весь дом погрузился в спячку и только Лиз, как медведь, проснувшийся посреди зимы, брела на кухню. Она взяла стакан и налила из-под крана холодной воды. Пара глотков и сердечный ритм замедлился.
— Ты что делаешь? — раздался голос за ее спиной.
— Господи! — вскричала девочка.
Обернувшись, она увидела сонного Даниеля.
— Извини, что напугал, — шепотом сказал он.
— А чего шепотом? Уже ведь напугал…
— Точно, — сказал мальчик. — Не спится?
— И тебе?
Дети понимающе улыбнулись. Пока Даниель набирал в кран воду, Лиз подошла к обеденному столу и села на столешницу.
— Так что же тебя привело на кухню среди ночи? — поинтересовался мальчик.
— Кошмар… Ненавижу плохие сны, — сказала Лиз.
— А что снилось?
Лиз минуту молчала, а затем, поежившись, ответила:
— Зеленая вспышка и женский крик…
— Жутковато… ты права…
Лиз отпила воды.
— Ты знаешь, мне иногда кажется, что это не просто плод моего воображения, а будто забытое воспоминание… как будто это со мной случалось когда-то. А может и нет… Не знаю… А, забудь…
— А ты не думала, что это может быть крик твоей матери? — предположил Даниель.
— Хм… — Лиз устало произнесла, — тогда она, скорее всего, мертва.
Сказав это, девочка слезла со стола и пошла в гостиную, где был мягкий диван. Даниель последовал за ней.
— Каково быть номинированным? — желая сменить тему, спросила Лиз.
— Страшно… и волнительно… страшно волнительно, вот! — сказал мальчик. — Звучит не так пугающе.
— Тебе подобрали песню?
— Даже две, — похвастал мальчик. — Одна такая же, как и у вас. Кавер. А вторая моя собственная.
— Это как? — не поняла Лиз.
— Ее написали специально для меня.
— Ого! Вот это да! Может быть номинированным быть не так уж и плохо?
— Плюсы, определенно, есть, — согласился мальчик.
— Но тебе не страшно?
— Поначалу было страшно, и даже очень. Но потом месье Крюэль объяснил мне, что номинация поможет зрителю разглядеть меня поближе, запомнить, нас ведь много, услышать репертуар, который подготовлен специально для меня. Это же здорово!
— Да… — согласилась Лиз, думая о том, что вылететь в самом начале может быть совсем нездорово.
Конечно, она об этом ему не сказала. Пожелав спокойной ночи и пожелав удачи, она вернулась в спальню девочек и до утра проспала без сновидений.
***
Следующие пять дней были самыми трудными и изматывающими за всю жизнь Лиз. У нее никак не получалось спеть так, как просила мадам Касель. Она не понимала, что та от нее хочет.
За день до концерта, на последней репетиции, Лиз хорошо спела всю песню и была довольна собой. Ей казалось, что вот сейчас, когда все ноты взяты, когда все спето без фальши, мадам Касаль ее похвалит. Но, оказалось, что педагог по вокалу была по-прежнему не довольна. Выключив запись, она села на стул и строго посмотрела на Лиз.
— Должна честно тебе сказать, я не знаю, как для тебя пройдет завтрашний вечер. Технически к тебе не придраться, но эмоционально ты далеко. Ты совершенно не понимаешь о чем песня, ты примеряешь на себя ситуацию и сама не веришь себе. Почему же зритель должен тебе верить?
Лиз не знала, что сказать.
— Ты хорошая вокалистка, Лиз, — продолжила мадам Касаль. — Но если у тебя здесь ничего нет, — женщина указала на грудь, — если у тебя за душой ничего нет, Лиз, ни один зритель тебе не поверит.
Невольно по щеке у девочки потекла слеза. Почувствовав это, Лиз быстро смахнула слезинку и, устыдившись, произнесла:
— Извините.
— Тебе неприятно то, что я говорю?
Лиз кивнула, опустив глаза.
— Подойти ко мне и сядь.
Лиз послушалась.
— Послушай, Лиз. Скажи, есть ли кто-то, кого бы ты хотела попросить остаться?
Лиз отрицательно замотала головой.
— Тогда так. Может ты теряла кого-то близкого? Кого-то дорого для тебя?
Лиз хотела было снова замотать головой, но вдруг вспомнила об Ами. Ее Амели… Лиз вспомнила сцену у дверей приюта. Она умоляла ее остаться, не уезжать… А она уехала.
— Есть такой человек, — как факт сказала мадам Касаль. — Так вот переложи слова песни на этого человека, вспомни свои чувства и думай только об этом. Если хочешь, можешь представлять его, когда поешь, пой для него… Понимаешь?
— Да, — сказала Лиз.
— Тогда давай попробуем еще раз? — предложила мадам Касаль.
Лиз утвердительно кивнула и встала на ноги. Она вспомнила Амели, свою лучшую подружку, маленькую сестричку, ее семью, ее человека… Который добровольно покинул их мир ради других людей. Лиз снова ощутила боль, испытанную когда-то. До нее, наконец, дошло, о чем поется в песне. Она дала знак мадам Касаль и запела… По-старому технически, но эмоционально по-новому. Когда музыка затихла, на лице мадам Касаль появилась улыбка.
— Сработало, — довольно сказала она. — Теперь держи это чувство до завтрашнего концерта и используй его, пока будешь петь, поняла?
— Да, мадам Касаль, — с облегчением сказала Лиз.
Впервые за всю неделю она покидала музыкальный зал, не ощущая себя ни на что не способной.
***
Вторая пятница. Второе шоу. Они снова ехали в микроавтобусе к концертному залу, где проходила трансляция концерта. Два часа саундчека, а затем закулисная подготовка. Организаторы шоу, увидев, какой популярностью обрастает их проект, решили полностью готовить все аспекты. Теперь кроме прически детям выдавали и костюмы.
Для выступления Лиз подготовили темно-синий комбинезон с кружевными рукавами по локоть. Жан поколдовал над волосами девочки, сделав ей самые крупные локоны, которые видел свет, подкрасил губы и ресницы и вуаля! Лиз была готова к сложнейшему вызову за всю неделю.
— Волнуешься, дорогуша? — припудривая Лиз носик, спросил Жан.
— Слегка…
— А чего подбородок трясется?
— Ладно. Я волнуюсь. Нервничаю. Я в диком ужасе! — чуть не закричала она. — У меня очень сложная песня, и я боюсь ее запороть.
— Ты должна верить в себя, — сказал Жан. — Если ты в себя не поверишь, зритель в тебя тоже ни за что не поверит.
— Мне все твердят, чтобы я верила себе, иначе зрители мне не поверят. Но это только раздражает!
— Волноваться нормально, душка, — сказал мужчина. — Но не нужно уходить в крайности. В конце концов, это всего лишь конкурс! Так получай удовольствие!
— Это не всего лишь конкурс, Жан. Это шанс. Может быть, единственный в моей жизни. Вот у тебя есть что-нибудь, о чем ты мечтаешь, но не можешь получить?
— Конечно, дорогуша! Я мечтаю открыть свой салон красоты.
— Так почему не откроешь? — и, не дав ответить, Лиз ответила. — Потому, что не все так просто. Это требует сил, времени, труда, многих жертв…
Мужчина погрустнел.
— Твоя взяла. Ты умеешь испортить настроение.
— Прости. Просто… это не просто конкурс… — Лиз дотронулась до ладони мужчины, как бы прося прощения.
Мужчина тут же улыбнулся.
— Забыли! Лучше иди и докажи всем, что ты заслуживаешь победы!
Лиз улыбнулась и пошла к сцене.
На этот раз программа выступлений отличалась от предыдущей. Номинированные участники выступали дважды за концерт. В первой половине, исполняя известный кавер, а во второй — песню, написанную специально для них композитором проекта.
Лиз предстояло петь после Даниеля в первой части концерта. После заглавной песни проекта, когда все участники поднимались на сцену, Лиз ушла за кулисы, чтобы подготовиться, и увидела Даниеля, стоявшего в нерешительности у одной из кулис.
— Ты чего? — подошла к нему Лиз.
— Я не знаю, Лиз. Я не уверен, что могу, — глаза мальчика горели от страха.
— Брось, — шутливо сказала девочка, но мальчик не улыбнулся. — Что с тобой?
— А вдруг меня отправят домой? — Даниель сказал самую пугающую мысль, которая только могла прийти любому из пятнадцати оставшихся. Лиз и сама об этом думала на протяжении всей недели, но сознаваться в этом не собиралась. Поэтому вместо этого сказала:
— Не думай об этом. Ты ведь поешь не для призов и наград, а для удовольствия. Поэтому выйди и спой для себя, наслаждаясь каждой секундой на сцене. Люди это почувствуют обязательно.
— Думаешь?
— Даю зуб! — уверенно сказала Лиз.
— Спасибо, Лиз, — улыбнувшись, произнес Даниель.
— Удачи!
К Даниелю подошел ассистент и стал готовить к выходу. После него на сцену предстояло выйти Лиз. Девочка стояла за кулисами, опустив голову, локоны закрывали лицо, ладони теребили легкую ткань штанин. Лиз вспоминала день прощания с Ами, ее уход, их слова друг другу… В тот момент Лиз казалось, что ее растоптали, забрали самое дорогое, что было в ее жизни. За этими воспоминаниями девочка не заметила, как Даниель вышел на сцену и спел большую часть песни. От мыслей ее отвлек все тот же ассистент, прикрепляющий к ее поясу аппарат с наушником.
— Спасибо, — поблагодарила парня она, но тот молча удалился.
Песня Даниеля подходила к концу. Лиз подошла ближе к краю кулисы и заметила на противоположной стороне пианиста, который должен был ей аккомпанировать. Его звали Жерар, больше она ничего не знала о нем.
И вот Даниель закончил петь. Зал бурно зааплодировал, кто-то даже скандировал его имя. Лиз постаралась отвлечься от этих звуков, цепляясь за воспоминания. В ее памяти снова восстали последние моменты их с Ами расставания, минуты, часы после… Отчаяние Лиз и не желание принимать потерю. Тем временем ее объявила ведущая, Кларисса Мэй, эффектная загорелая брюнетка, на сцену вышел Жерар и сел за рояль. Лиз сделала пару шагов и увидела полный зал, приветствующий ее. На секунду это зрелище захватило ее, но затем она вспомнила, зачем вышла на сцену, подошла к стойке с микрофоном и опустила глаза. Лиз представила, что Ами сидит в зале и сейчас услышит все те слова, которые должны вырваться наружу из Лиз. Сейчас она споет о том, что хотела давно ей сказать.
Позади Лиз Жерар заиграл вступление, зал затих и утонул во тьме. Лиз подняла глаза и увидела темноту. Она предала девочке уверенности и сыграла на руку. Лиз смотрела вперед и видела одну лишь Ами, обращаясь к ней, как это бывало когда-то…
Вытри слезы,
Я не уеду,
Мне бы надо было сделать больше, чем это,
Чтоб всё уничтожить, разрушить, нет, не это,
Вытри слезы,
Люби меня снова,
Ты помнишь того ребенка,
Каким ты меня хотел видеть, когда я пою?
Я все еще очень люблю тебя…
Нет, без тебя
Я не смогу жить на этом свете,
Если бы ты был вместе со мной,
Мы могли бы все построить заново,
Нет, нет, нет,
Без тебя
Это было бы, как если отрицать свою жизнь,
Как будто душить свой крик,
Если я ошиблась, уходи,
Если любишь меня, дождись…
Высуши слезы,
Время подождет нас,
Мы потерялись в этом,
Но больше нечего бояться, я верю…
Высуши слезы,
Мы сильней, чем
Все эти часы, все сожаления,
Мы забывались, ошибались, но я все еще так люблю тебя…
Ко второму припеву Лиз совсем забыла, что кроме нее и воображаемой Ами есть еще кто-то. Лиз пела только ей, тянула руки к ней, обращалась только к ней, стараясь передать ту боль и обиду, которую нанесла ей Ами. Второй припев Лиз пела, еле сдерживая слезы, на пределе своих детских чувств, она вывернула свою душу, не скрывая ничего.
Нет, без тебя
Я не смогу жить на этом свете,
Если бы ты был вместе со мной,
Мы могли бы все построить заново,
Нет, нет, нет,
Без тебя
Это было бы, как если отрицать свою жизнь,
Как будто душить свой крик,
Если я ошиблась, уходи,
Если любишь меня, дождись…
Наступила секундная пауза… Лиз сделала вдох, посмотрела вперед и будто бы, и правда, увидела Ами. Она обратилась к ней тихо, полушепотом, как это бывало в общей спальне, когда остальные дети еще спали… В ее глазах стояли слезы, на лице сияла печальная улыбка. Лиз сжалась и протянула руку вперед, желая дотянуться до Ами, но та растаяла, как дым… Слеза скатилась по щеке девочки…
Вытри слезы,
Улыбнись мне еще раз той улыбкой,
Которая не заставит стареть
Ни мою душу, ни мое тело…
Я все еще так люблю тебя…
Длинный проигрыш, закрытые глаза Лиз, опущенный подбородок. Песня закончилась, в зале повисла удушающая тишина, в миг разорвавшаяся шквалом аплодисментов. Зал встал и пару минут аплодировал, а Лиз все еще не могла прийти в себя. Она вытерла слезы и, наконец, заметила, что в зале было полно людей, что все они ее слушали и поверили ей…
— Ну что же, Робер, вам слово! — обратилась ведущая к месье Анжи.
— Браво, Лиз! Я в полнейшем восторге от твоего исполнения. Так проникновенно и трогательно! Я не сомневался, что у тебя получится!
— Это ведь вы настояли на таком выборе песни?
— О да, — с удовольствием произнес мужчина. — И не пожалел!
— Мадам Касаль, ваше мнение? Насколько я знаю, вам с трудом удалось подготовить эту песню.
— Такие песни простыми не бывают, — строго сказала педагог по вокалу. — У нас с Лиз были некоторые трудности, которые мы преодолели. Я не была уверена, что все получится, ведь только вчера я услышала действительно хорошее исполнение. Лиз не забыла мои наставления о дыхании и характере песни и все это продемонстрировала сейчас. Я осталась довольна!
— Марк, затронуло ли вас исполнение Элизабет?
— Я в полном восторге, Кларисса. Зритель должен понимать, что это взрослая песня для взрослой женщины. Спеть ее на достойном эмоциональном уровне, да и еще так, чтобы тебе поверили, этого дорогого стоит…
— Я о том же, — вмешалась мадам Касаль. — Такие эмоции нельзя скопировать, они будут звучать карикатурно и фальшиво, их нужно прочувствовать. Именно этого я долго и не могла добиться от Лиз.
— Спасибо, мадам Касаль, — снова взял слово Марк. — У меня от последних слов просто вся спина покрылась мурашками. Так по-честному и искренне, просто невероятно!
— Остался господин Лобер. Вам слово, Мартин! — обратилась к мужчине Кларисса.
— Лиз, вы очень тронули меня, — заговорил он, — и удивили… Я не ожидал, что человек в вашем возрасте, еще совсем ребенок, способен показать такого рода эмоции. Вы были прекрасны и искренни в каждом слове, в каждой интонации. Спасибо.
Зал зааплодировал. Лиз поклонилась и с облегчением покинула сцену. Она не соврала зрителю, зал это почувствовал. Жюри оценило ее выступление, а значит, она может вполне чувствовать себя в безопасности.
До самого финала вечера Лиз просидела в зоне конкурсантов, слушая других детей, подпевая и пританцовывая. Патрик был ей верным помощником. Лиз радовалась, что самое сложное позади, улыбалась, видя в зале счастливую Изабель, переживала, когда голосование закончилось, и были объявлены результаты. Зритель оставил в проекте Даниеля, а это значит, что в девичьей спальне освободиться первая кровать. Лиз стало грустно и обидно за Мари. Эта милая девочка была застенчивой и тихой, что, наверное, помешало ей до конца проявить себя.
А меж тем Кларисса пригласила на сцену остальных детей, объявив, что сейчас жюри назовут двух новых номинантов, за которых целую неделю будут голосовать зрители. Слово взял Марк Крюэль.
— Всю эту неделю мы наблюдали за каждым ребенком, видели их успехи и поражения, фиксировали ошибки и отмечали достижения. В итоге жюри решило, что на следующей неделе номинантами станут… — зал затих в ожидании, а Марк заглянул в листок и произнес: — Элизабет Остин и Кристоф Меро.
Лиз почувствовала, будто кто-то ударил ее в солнечное сплетение. В глазах потемнело, дышать стало сложно. Она с трудом выдавила из себя улыбку, хотя и была напугана до смерти. Она не слышала, как зал неодобрительно загудел, не видела, что Кристоф вышел вперед, а Кларисса вновь называет их имена.
Кто-то совсем близко называл ее имя, обернувшись, Лиз увидела Патрика, который говорил ей выйти вперед и называл ее имя. Лиз послушалась и встала рядом с Кристофом.
Шум затих и Марк Крюэль, как бы оправдываясь перед залом, добавил:
— Мы поставили в номинанты этих двух участников, чтобы посмотреть, на что они способны. Два вечера подряд они показывают прекрасные результаты, но мы хотим увидеть развитие, посмотреть на них под другим углом. Поэтому давайте пожелаем им удачи! Спасибо!
Марк сел, а ведущая уже объявляла в камеру, как можно проголосовать за своего любимчика. Лиз поплохело. Шоу подошло к концу, и она со спокойной душой стремительно покинула сцену. Она не шла, а бежала к Жану, слезы душили ее, но она запрещала себе плакать. Только когда она увидела своего гримера, который с жалостью на нее смотрел, только тогда слезы брызнули из ее глаз. Девочка рухнуло в свое кресло и закрыла ладонями лицо.
— Не реви, Лиз. Слезами горю не поможешь.
— Не понимаю… За что они так со мной? Я ведь хорошо спела!
— Об этом никто не спорит, дорогуша.
— Тогда за что они меня наказывают? — Лиз подняла заплаканные глаза на Жана.
Мужчина протянул ей салфетку, а сам сказал:
— С чего ты взяла, что они тебя наказывают?
— Но не поощряют же!
— Мне кажется, они хотят помочь тебе раскрыться. Одними каверами этого не сделать. А так для тебя напишут целую песню!
— А потом выгонят с проекта, — вытирая глаза, отозвалась Лиз.
— И когда это мы стали такими пессимистами? Разве ты хуже других? Ты хуже этого Кристофа?
Лиз пожала плечами.
— Не дури! Не каждая взрослая женщина поет так, как ты. Они будут дураками, если выгонят тебя в самом начале.
Лиз немного стало легче.
— Успокойся и покажи, что они ошибаются! Докажи, что ты готова на все ради победы. Ведь это твой единственный шанс, дорогуша, сама говорила…
— Да…
Лиз поняла, что хотел донести до нее Жан. Пусть ее номинировали, но это не значит, что пора собирать вещи. Если этот конкурс действительно для нее так важен, то самое время приготовиться к борьбе. Нельзя опускать руки, еще ничего не решено.
— Интересно, какую песню для меня приготовили? — улыбаясь, сказала она.
— Вот! Такое настроение мне нравится!
Лиз улыбнулась Жану.
— Спасибо. Не знаю, что бы я делала без тебя.
— Ой, ну перестань. Засмущала бедного Жана.
Лиз посмеялась и положила свою ладонь на запястье мужчины. Такого знака благодарности было более чем достаточно.
Переодевшись в свою одежду, Лиз вместе с другими детьми направилась к микроавтобусу, стоящему у выхода из здания. У самых дверей стояло несколько охранников, заграждающих выход.
— Что случилось, Пьер? — спросил у одного из них подошедший Марк.
— Там толпа поклонников, месье. Хотят увидеть детей.
— Так… — мужчина обернулся и пробежал глазами всех детей. — Вы сможете сдержать их, пока дети не сядут в автобус?
— Если только его пригонят к самым дверям, — сказал Пьер.
— Сейчас попробую организовать.
Мужчина исчез, а через пару минут вернулся и дал разрешение на выход из здания.
— У нас, что, уже есть фанаты? — шепнул Патрик на ухо Лиз.
— Не знаю, — честно ответила она, опасливо поглядывая по сторонам.
Охранники открыли дверь, вышли и встали по обе стороны, создавая своего рода живой коридор между дверью и микроавтобусом.
— Выходите быстро и организованно, — громко произнес Марк.
Дети двинулись к выходу. Лиз шла в самом центре толпы, боясь быть придавленной испуганными детьми, но все обошлось.
Когда она села в автобус и посмотрела в окно, она к собственному удивлению обнаружила, что вся улица у здания заполнена людьми. Люди всех возрастов окружили их автобус плотным кольцом, многие выкрикивали имена детей, другие растягивали плакаты с красочными слоганами и рисунками, другие просто молча стояли, не желая сразу после концерта возвращаться домой.
— Ты это видел? — удивленно спросила Лиз у Патрика.
— Настоящее безумие! — воскликнул он, во все глаза глядя на толпу. — Давай им помахаем!
— Не надо, — сказала Лиз. — Вдруг они бросятся к автобусу?
— Ты права, — сказал мальчик, а затем восторженно добавил: — Но это же круто! Мы знамениты!
Лиз ничего не ответила. Она не верила, что за две недели никому неизвестные дети могут стать знаменитостями. Они для этого ничего еще не сделали. Поэтому, уступив место у окна Патрику, Лиз села на его прежнее место, закрыла глаза и задремала. Дорогу до дома она не помнила, как и оставшийся вечер...
