Невинность

Крантиус Колто: У нас с тобой полно времени, моя милая. Полно времени. Цитата из книги «Похотливая аргонианская дева»

 — Ой-ей, Слышащая! — тревожно вскрикнул Цицерон, когда Дагмар завалилась набок, стремительно слабея от потери крови. Он подхватил бессознательное тело, не позволяя ей упасть. Дотащив девушку до своей комнаты и захлопнув дверь, он снял с её побледневшего лица маску и с трудом вытряхнул её из скользкой от крови верхней части кольчуги, потеряв драгоценные секунды на бесконечные заклёпки. Дагмар очнулась, когда напарник опустил её на кровать, стиснула зубы, сдерживая рвущийся из груди стон боли. Цепляясь дрожащими окровавленными пальцами за шутовской воротник, она прохрипела имя своего товарища, притягивая его к себе.  — Ц-ц-ц, Слышащая выбрала неправильное время, чтобы сдирать с Цицерона одежду, — жизнерадостно захихикал тот, отдирая её пальцы от чёрной ткани. Резво выпотрошив сумку, шут нашёл бинты и заживляющую мазь из глаз саблезуба и сердца даэдра, задумчиво замер над почти бессознательным телом. Нехорошо ухмыльнувшись, он выхватил из ножен кинжал. Дагмар напряглась: с трудом осознавая происходящее, она всё же слышала знакомый, родной звук вынимаемого из ножен клинка. Но, хотя слух не подводил её и в голову слабо ударил бессмысленный страх предательства, тело не реагировало на требование сознания — всё, что она смогла сделать, это лишь дёрнуться, приоткрыть глаза и тихо захрипеть от боли и осознания собственного бессилия. Цицерон вскочил на кровать, навис над девушкой сверху, зажимая её бёдра коленями. Шуршание соприкасающихся тканей их одежд, собственное хриплое дыхание, тихое хихиканье Цицерона и биение изменившегося давления крови в голове наполнили сознание Слышащей, топили в себе, охватывали тело бредовым сумраком близкой смерти. Растянув губы в неуместной, приторной улыбке, он рванул вверх льняную рубаху, влажную и багровую от количества крови, и отрывистым движением кинжала распорол её. Звякнул, прощаясь навеки, Амулет Мары, задетый острым лезвием. Цицерон присвистнул, с восторженным детским любопытством оглядывая длинную резаную рану на животе. Вторая — на левом предплечье — незначительная царапина по сравнению с первым порезом, требовала куда меньше внимания, как и торчащая из ноги стрела. Вложив клинок в ножны, он стащил с рук перчатки, не глядя откинул их на пол и трепетно прикоснулся к горячей коже близ раны. Слышащая сжала челюсть, не допуская постыдного стона.  — Ох, Цицерон привык убивать, а не лечить! — возбуждённо воскликнул шут, в голосе мелькнули истерически-отчаянные ноты. Дагмар приложила все силы, чтобы сказать:  — Позови Бабе… — договорить ей не дали, Цицерон накрыл ладонью её рот. — Тихо-тихо-тихо, — он отпустил, и она не стала ничего говорить, просто не смогла, не хватило сил, боль и страх затмевали собой всё. — Слышащая должна лежать тихо-тихо, как мёртвая мышка. Иначе ты сама станешь, ха, мёртвой! Кишочки выпадут, Цицерон не соберёт! Мерзко хихикая, он опустил пальцы в красную мазь и, сведя края раны, втёр бережными, нежными и лёгкими касаниями. С губ Дагмар сорвался едва слышимый стон боли, плоть и кожа кипели и зудели под ласковыми прикосновениями, точно бы шут с силой вгонял свои пальцы в непристойно раскрытую влажность пореза — ускоренная регенерация, как и всё в мире, тоже имеет свою цену. В тот момент спутанным сознанием она бредила этой странной, лишённой всяческого смысла картиной, в сознании её ответно раскрывалась слабая, отдалённая ярость, последняя жадная попытка выжить любой ценой перед неизбежным равнодушием в предвестии Пустоты.  — У Слышащей красивенький голос, — с придыханием проворковал Цицерон над ней сверху, выдохнул взволнованно и едва-едва пробежал пальцами по полуобнажённому телу. Опираясь окровавленной ладонью на кровать, он резко склонился к ней, едва не касаясь носом побледневшей щеки. — Ах, если бы Цицерон знал, — голос его неожиданно сорвался на хриплое низкое полурычание, — может быть, он и сам бы пырнул ножичком свою милую Слышащую… Девушка почти беззвучно выругалась, — паническая злоба скручивалась в тупую, инстинктивную пружину, бьющуюся в голове только одним лишь «выжить», сворачивалась в животе тугой страшной болью, мешала мыслить здраво, и диковатые шутки Дурака Червей совсем не способствовали спокойствию. Она прошипела, превозмогая боль:  — Где… остальные?.. — она хотела спросить больше, хотела понять, все ли нападавшие мертвы, всё ли в порядке с Убежищем.  — А, ты волнуешься о наших братьях и сёстрах, — растроганно-сладко протянул Цицерон, аккуратно приподнимая её тело, чтобы продеть бинты. — Дагмар всех спасла, снова. Такая умненькая, такая быстрая и сильная. Дагмар облегчённо выдохнула, снова закрывая глаза, безропотно отдаваясь заботливым рукам напарника. Руки ласково и осторожно придерживали её, туго бинтовали, широко и бесцеремонно поглаживая рёбра и бока. Закончив с раной, Цицерон резво соскочил с кровати и, придерживая раненую ногу, резко вытащил стрелу. Слышащая невольно вцепилась мёртвой хваткой в постель, издавая прерывистый болезненный стон.  — У Слышащей красивенький голос, — низко, угрожающе, с бархатисто-опасными нотками повторил шут, откидывая стрелу в сторону, — …так можно и с ума сойти! — неожиданно исступлённо взвизгнул он и, забившись в очередном приступе хохота, тут же заткнул себе рот ладонью, забормотав. — А-ах, тише… нам нужно быть тише, милая Слышащая… Звякнула пряжка расстёгиваемого ремня. Шут склонился над Слышащей, опускаясь перед кроватью на колени. Он развернул юбки, торопливо сдёрнул с девушки кольчужные штаны — грубая эбонитовая вязь проехалась по раненой ноге, задевая и разрывая повреждённую ткань брюк, неприятно врезаясь иголочками нервов в оголённую плоть.  — М-м, Цицерон позаботится о Слышащей, — с нездоровым наслаждением в голосе промурлыкал шут, растирая маслянистое лекарство по бледной коже, мимолётно скользнул влажными от мази пальцами по внутренней стороне бедра, тихо ахнул, словно это ему приходилось терпеть зудящую раздирающую боль от ускорившейся регенерации. Перевязал ногу, легкомысленно закинув её себе на плечо и, тихо веселясь над происходящей ситуацией, деловито затянул тканевые полоски, то и дело случайно касаясь нижнего белья.  — Теперь молчит? А? — хохотнул Цицерон, завершив перевязку и поднявшись. Девушка приоткрыла глаза и взглянула на лицо Хранителя. Тусклые факелы освещали комнату, бросали трепещущие отблески, тенями очерчивающие резковатые черты, они отражались раскалёнными алыми углями в потемневших глазах, на губах дрожала лёгкая улыбка, казалось, мягкая и кроткая, но явственное расхождение скромности улыбки с полыхающей маниакальностью в чёрных зрачках выдавало её лукавство. Цицерон слегка тряхнул головой, словно бы пытаясь избавиться от надоедливой мысли, и бросил на обескровленную слабую Слышащую тяжёлый алчный взгляд. — Такая слабая сейчас, м-м? Беззащитная! А ведь Цицерон может убить Слышащую… — пробормотал он мрачно и серьёзно, подаваясь вперёд и жадно изучая выражение её побледневшего лица, покрытого бисеринками холодного пота, — о, вероломно! Пока она целиком в моей власти, а-ах! Всадить… ос-строе лезвие в её слабое тельце! Бледненькая, покорненькая, никуда не денется… Слышащая напряглась, сжала руки в кулаки, страх смерти охватывал её, малодушно терзал слабое сознание. Цицерон прицокнул языком.  — Или удушить? — мечтательно спросил он, невесомо трогая подушечками пальцев точку солнечного сплетения, оставляя алые пятна влажной мази и багрово-чёрные лоскутки свернувшейся крови, медленно двинул рукой вверх, ласково пробежавшись по ключицам и шее, погладил костяшками пальцев подбородок. — Удушить милую сестрёнку, сжать белую шейку. Не сбежит, останется с бедным Цицероном… навсегда. Холодненькая, мёртвенькая! Шут резко отдёрнул руку, снова потряс головой, тихо посмеиваясь. Девушка пошевелилась из последних сил — на автомате, бездумно, бессмысленно и безэмоционально хватаясь за жизнь. Она слабо дёрнулась вверх, испытывая резкую острую боль в свежей ране. Рванув непослушную кисть вперёд, она сграбастала в кулак наугад захваченный ворот — Цицерон покорно подался вперёд, угадывая её желание — и притянула к себе. Близко, нос к носу, томясь в неясном пожаре незатихающей боли, ухмыльнулась ответно одними уголками губ, глядя в черноту расширенных зрачков безумца.  — Не смей, — хищно клацнула она зубами, — с собой… заберу… В тёмных глазах полыхнули горячие угольки отражающихся факелов, страстным, неадекватным весельем. Счастливо захихикав, Цицерон успокаивающе погладил Слышащую по напряжённому плечу, одновременно с тем нежно, но настойчиво нажимая ладонью, наклонился ещё ближе, согревая её пересохшие губы тёплым дыханием.  — Шутка, просто шутка, — медово напел его почти извиняющийся голос. — Слышащая напрасно так мило трепыхается! Ранка раскроется! Придётся всё, м-м, повторять! Да-да, повторять! Заново! Она разжала хватку, снова закрывая глаза, и Цицерон поспешно отскочил — впрочем, через секунду вернулся с последним пузырьком зелья. Выдернув пробку и прижав холодное горлышко к её пересохшим губам, он лишь слегка наклонил флакон, смачивая её губы лечебной жидкостью, отнял бутылёк и с нежностью стёр большим пальцем струйку вязкого алого зелья с её подбородка.  — Спи, Слышащая, — негромко пробормотал он, снижая тон голоса до мягких низких нот, — Цицерон будет следить, чтобы никто тебя не беспокоил. Дагмар тяжело выдохнула. Лекарство действительно понемногу усиливало своё действие, её клонило в сон.