Невинность

Я жив, потому что другой мёртв. Я существую, потому что имею к тому волю. И я останусь, пока остаются следы моих деяний, такие как кровь, капающая с этого клинка. Из книги «Испытание Боэтии»

Дагмар с наслаждением вдохнула морозный воздух раннего утра, красящего каменелые просторы Белого Берега нежными отблесками розового рассвета. Слышащая любила холод. Холод был частью её самой, убаюкивал цепенелым равнодушием внутри в спокойные времена, кипел яростной ледяной бурей во время боя, пробуждая нечто странное, нечто нечеловеческое, — внутренний голос, произносящий слова на незнакомом языке, смертоносном и диком в животной жажде власти и победы. Холод убаюкивал, утешал, накрывал кипенно-белым саваном, укутывал зимней метелью, словно её собственная внутренняя Пустота вдруг стирала границы между ней и миром, прорываясь на свободу. Цицерон же совсем не был рад холоду, не видел, не ощущал волшебной прелести бесцветной тишины, мёрз и дрыгал конечностями, хотя вышли они всего пять минут как, и Дагмар не отказала себе в развлечении: повернуться и поглядеть, как пританцовывает и потирает плечи замерзающий шут. Ей кстати вспомнилось, что в рюкзаке остался согревающий амулет — наследие неизвестного путника, чья жизнь, видимо, оборвалась на болотах.  — Я могу чем-то помочь, Хранитель? — насмешливо поддразнила она, неосознанно любуясь лёгким морозным румянцем на его бледных щеках.  — Помочь… Хранителю? Цицерону? — широко распахнул глаза имперец, подскакивая ближе. — О… Дагмар великодушно, ах, кхм… согреет бедного замерзающего Цицерона?  — Хм, — девушка наклонила голову и оценивающе оглядела своего спутника. — Может быть. Но чем ты можешь мне отплатить?  — О, — Цицерон прищурился, включился в игру, подскочил ближе и доверительно-наивно прошептал, удерживая рвущиеся из груди смешки. — Верный Цицерон в твоём полном распоряжении, моя славная сестра. В полном, о да. Снисходительно усмехнувшись, она стащила с плеч рюкзак, достала зачарованное украшение и своими руками одела на Цицерона. Тот захихикал, зажмуриваясь от щекотки, когда она, застёгивая тяжёлую цепочку, случайно задела пальцами его шею.  — Ты принадлежишь мне, — в глазах Слышащей мелькнули дикие, плотоядные огоньки, она заправила тёплое зачарованное золото за шутовский воротник, пробежалась пальцами по рыжим волосам, поправляя, и неохотно отпустила Цицерона. — Помни это.  — Принадлежит, — довольно захохотал Цицерон. — О да, моя Слышащая. Братству и Пустоте, Слышащей и Матушке. Ответ не удовлетворил девушку. Она недовольно подняла верхнюю губу, раздражённо скалясь: всё вроде и правильно, но делить свой трофей ей не хотелось ни с кем. Внезапный шорох и вскрик взлетающей неподалёку птицы отвлекли её. Нахмурившись, она обернулась в сторону звука, но ничего не увидела.  — Здесь кто-то есть, — хищно ухмыльнулся и Цицерон, вынимая Бритву Мерунеса из ножен. — Цицерон чувствует, да, будет весело. Лёгкая поволока в воздухе — секунда — и Дагмар догадалась о зелье невидимости, употреблённом неизвестным пока противником. Едва успев увидеть выпущенную стрелу, она отклонилась в сторону — заострённый стальной наконечник лишь царапнул ей щёку, просвистев мимо. Тогда-то она и увидела багровую ткань формы Пенитус Окулатус.  — Проклятье! — прорычала девушка, пригибаясь к земле и перекатываясь за ближайший камень. Надела маску, достала клинок и повернулась, чтобы увидеть, что Цицерон за ней не последовал: истерически хихикая, он бросился наперерез подступающему врагу. А враг приближался, уже не скрываясь. Недовольно цыкнув бесстрашной неразумности своего спутника, теперь и Дагмар выкатилась из временного убежища, чтобы незамедлительно ударить одного из ордена. Удар пришёлся агенту по колену, раскроил коленную чашечку с задорным треском, мужчина взвыл от боли и повалился на землю, а Дагмар, ударом ребра ладони по затылку повреждая шейные позвонки, вонзила в голову упавшего клинок и, выдернув меч, испачканный в крови и ошмётках мозга несчастного, вскочила на ноги, глухо зарычав от ярости.  — Большая ошибка — связываться со мной, — тихо прошипела она, перехватывая следующего противника. Сверкнула сталь, отравленный ядовитой бронёй, казалось, источавшей тьму, враг нанёс удар.  — За императора! — вскричал один из нападавших.  — А-а! За умершего или за нового? — захихикал Цицерон, юлой вращаясь так, что лишь мелькали белые всполохи Бритвы. Агент, не успевший ответить на столь актуальный вопрос, пал замертво под натиском шута. Его располосованное от скулы до подбородка лицо со съехавшим вправо лоскутом повреждённой кожи застыло удивлённой маской. Он успел лишь коротко вскрикнуть от боли, как получил ещё несколько уже совершенно не совместимых с жизнью ранений: под нижнее ребро в сторону сердца и ещё один точный укол в солнечное сплетение. Уже мёртвому, заваливающемуся вбок телу достался последний удар с проворотом в правый бок, сопровождаемый весёлым, дружелюбным хохотом. Дагмар, закрываясь от лучника положением за нападавшим на неё агентом, рубанула мечом. Сбившись из боевой стойки, мужчина не успел закрыться — скользящий удар пришёлся по животу, внутренние органы вывалились из раскрывшейся алым цветком раны, а сам агент, забавно взмахнув руками и жалобно захрипев, точно глиняная сломанная кукла осел на тело первого убитого.  — Пришло время расплаты за смерть императора, мразь! — звонкий юношеский голос прорезал тяжёлый воздух битвы. Галлус чувствовал: пришло его время, его шанс, возможность показать, чего он стоит на самом деле. Он бросился на Слышащую, неся в своём сердце чистую ненависть и чистую веру — нервничая, волнуясь, трепеща, юноша с силой сжимал эфес. В этом моменте, в этой крохотной малозначимой, может быть, секунде сосредоточилась вся его жизнь: всё его радостное, светлое детство, когда играя, он воображал себя частью личной охраны императора; долгие тренировки; бессоные ночи; девушка, оставшаяся в Чейдинхолде и обещавшая дождаться; мать, бледная и гордая, провожающая его в дорогу. Всё сосредоточилось в блеске имперской стали, набатом отбивая в голове слова — слава или смерть. Смерть или слава. Чёрный клинок вспорол мальчишке грудину, алчно добираясь до сердца, Дагмар, уперевшись ногой в торс, резким движением вытащила оружие. Галлус широко распахнул глаза и рухнул на землю. Лейтенант Сальвар, едва успевавший отражать молниеносно резкие и непредсказуемые выпады безумного клоуна, видел, как погибает Галлус. Хотя он и подскочил ближе к мальчику, бросился на помощь, отчаянно стараясь успеть, словно бы этот мальчишка стал для него истинным символом дома, наивности, которую так необходимо сохранить и защитить — нет, не успел, встретился с безжалостной убийцей из Тёмного Братства в тот самый момент, когда тело Галлуса повалилось на землю.  — Да упокоит тебя Аркей, Галлус, — пробормотал он, вскидывая короткий имперский меч. Он нанёс режущий удар со спины, но девушка обернулась. Зазвенел столкнувшийся металл. Дагмар сделала выпад. Отравленный близостью к источающей яд броне, Сальвар едва успевал отбивать стремительные, жёсткие движения, точные и смертоносные. Чёрное лезвие скользнуло в опасной близости от кирасы, в отчаянии Сальвар совершил выпад и достиг цели, имперский меч взрезал человеческую плоть, разорвав кольчугу. Слышащая издала короткий глухой стон и подалась назад. Теперь уже ей пришлось отбить два следующих удара, слабея от высокой кровопотери. Она левой рукой выхватила флакончик красного зелья из бокового кармана сумки, отвлёкшись, почти пропустила ещё один удар, едва успев отскочить — получила только глубокую царапину по левому предплечью. Лейтенант был опытным противником. Выругавшись, девушка зубами выдрала неплотную пробку и залила в глотку пойло горьковато-пшеничного вкуса. Это не слишком-то помогло. Силы быстро вытекали вместе с жизненным алым соком из неглубокой, но протяжённой раны. Стрела, так вовремя пущенная оставшимся лучником, до которого Цицерон ещё не добрался, пронзила её бедро. Дагмар пошатнулась, упала на колено.  — С Тёмным Братством будет покончено, — лейтенант занёс меч над её головой. Слышащая смотрела в лицо смерти, кривя губы в отчаянной скалящейся улыбке под плотной маской. Она потянулась рукой к кинжалу, даже на пороге гибели не собираясь сдаваться. Метнуть — из последних сил, забрать лейтенанта с собой на ту сторону. А затем — да, в безграничный мрак, в объятия Пустоты, где навряд ли позволяют не то, что танцевать, но даже изредка прыгать. Но эта жертва бескрайней Пустоте осталась поданной не ей — мелькнуло острое лезвие Бритвы и алая кровь забулькала короткими багровыми толчками из сипящего разрезанного горла. На лице лейтенанта успело мелькнуть удивление и понимание, прежде чем он пал, чтобы больше никогда не подняться. Взглянув на своего спутника, она прохрипела:  — Спасибо… дружище. Цицерон восторженно улыбнулся, не замечая, что позади него недобитый, брошенный им ради спасения Слышащей лучник натягивает тетиву, целясь в рыжую голову. Зато заметила Дагмар. Из последних сил выхватив кинжал, она метнула его — превратив бывшее цельным глазное яблоко в кровавое невнятное месиво, вытекающее из глазницы, нож вошёл в череп агента на добрую треть.  — О… о-о! А Цицерон уже было подумал, что Слышащая хочет его прикончить, — последнее, что Дагмар слышала, перед тем, как темнота затуманила ей голову, был восторженный хохот шута.