Узы белого волка

Доминик вернулся домой со смешанными чувствами. Юный омега претерпевал какие-то изменения, но не мог понять, какие. Громкий стук сердца блондина не укрылся от глаз его папы, а потому он задал один меткий вопрос. -Ты встретил кого-то? - Мика пребывал на распутье. Он желал Доминику счастья, уже готов был смириться с его влюблённостью в рыжего альфу, но он сразу же почувствовал, в эти новые чувства стоит вмешаться. Омега видел смущение в глазах сына, слышал отчётливо, как бьётся его сердце, но не ощущал радости, лишь беспокойство. -Ну, да... как бы это сказать... он не из нашего селения... но он мне... - Мика не дал юноше договорить. Он вцепился в хрупкие плечи еле сдерживая волчью ипостась. -Он лирый?! - просто вскричал палевый омега. -Да. Папочка, что с тобой? Что-то случилось? - Доминик совершенно не понимал происходящего, словно тряпичная кукла, он подчинялся рукам, тянущим из прихожей в гостиную и сажающим на диван. Мика и сам устало, нет, скорее обессиленно рухнул в соседнее кресло. -Я так этого боялся... - палевый омега шептал себе под нос, оперевшись лбом на руки. -Ну, почему это всё же произошло... нам нужно бежать... бежать, но куда?.. без альфы мы и недели не протянем, но что-то же можно сделать... Герольд, неужели ты мёртв?.. -Папочка, я сделал что-то не так? Тебе плохо? Скажи что-нибудь, - блондин присел рядом с креслом на колени и прижался к его ногам. -О, нет, Цветочек, ты ни в чём не виноват. Со мной всё хорошо, просто внезапное помутнение. Тот человек, с которым ты встретился ничего тебе не сделал? Что он говорил? -Я поначалу принял его за отца, - неловко признался Доминик. -Ты вспомнил, - тихо поразился Мика. -Что? - юноша не расслышал фразы омеги. -Нет, ничего, продолжай, - пальцы омеги мягко перебирали волосы сына. -Но, оказалось, что это просто странствующий одиночка. Он пришёл в нашу деревню, чтобы пополнить свои припасы. Кажется, он не понравился Рону. -Вот и хорошо. Я говорил тебе, лучше избегать незнакомцев. Пообещай мне, что не будешь больше общаться с этим человеком. -Но он хороший и ничего мне не сделал. -Всё равно. Сделай это ради меня. Не ходи один, не разговаривай с незнакомцами и ничего у них не бери. - Мика отдавал себе отчёт в том, что поступает почти безрассудно, но одна мысль о том, что кто-то может забрать у него драгоценное сокровище Герольда, приводила его в полнейшее отчаяние и тупую ярость. -Папочка, я уже не ребёнок, - надул Доминик губы. -Для меня ты ещё долго будешь оставаться малышом, - омега потрепал сына по волосам и поцеловал в макушку. -Я голодный, - промурчал Доминик, наслаждаясь теплом папиных рук. -Ах, да, пойдём, я уже накрыл стол. Омеги болтали ни о чём. Доминик только и лепетал, что о своих странных чувствах то к Рону, то к лирому незнакомцу, от этого Мика только мрачнел. Он решил спросить совета у Старейшины Бертимора, но не хотел оставлять сына одного. Даже выпустить его на улицу, омега не представлял возможным. Жуткий страх овладевал, трепещущим в волнении, сердцем. Мика боялся, потерять частичку Герольда, боялся допустить мысль, что его любимый альфа мёртв, боялся, что Доминик вскоре узнает себя настоящего и проклянёт папу за враньё. Все эти тягостные мысли отражались на красивом лице палевого омеги, заставляя Доминика волноваться. Этим днём Доминик больше не появился на улице. Мика всеми правдами и неправдами постарался удержать его дома, подальше от всех невзгод и волков. Рональд единственный понял, почему полюбившийся ему омежка не появился во дворе, и в этот раз он был очень благодарен его папе, так трясущемуся над ним. Незнакомец что-то вынюхивал, его запах чувствовался уже по всей деревне, отчего рыжий дико раздражался. Он чувствовал в этом волке силу, более того, он чуял от него запах крови, казалось, он был просто пропитан ею, кровью десятков волков. И самое противное, от него исходил запах такой похожий на очаровательный запах Доминика, это выводило из себя ещё сильнее. Но Рональд знал, Мика сможет удержать сына от опасности, а потому ему самому остаётся только устранить лишний повод для волнений как своих, так и Мики. Следующим утром Доминик был бодр и свеж. Он с улыбкой на лице напевал какой-то незамысловатый мотивчик и готовил завтрак. Мика ещё был в постели и спал, как оказалось позже, он не мог уснуть ночью. Когда Доминик собирался разбудить его к столу, раздался стук в дверь. Юный омега, не осознающий себя, не умел пользоваться волчьим нюхом, иначе моментально бы понял, за дверью вовсе не знакомый и пушистый рыжий друг с безумно тёплыми руками, прижимающими к себе, а холодный дикий незнакомец, пропитанный и пропахший насквозь кровью. Доминик открыл дверь и увидел его, лирого волка. Смешанные чувства вновь настигли блондина, а потому он застыл в изумлении. Мгновение, и лирый бросается на него, разинув пасть. Но клыки не достигают перепуганного юношу, ведь в ухо лирого вгрызается палевый и с рыком отрывает его. Короткий миг, и Мика, обращаясь в человека, отталкивает Доминика в дом и закрывает двери, оставшись снаружи и не отрывая глаз от скалившегося противника. -Только через мой труп, ублюдок! - прорычал блондин. - Не могу поверить, что от Герольда могло родиться такое отродье! Убирайся! Лирый волк не вторил словам омеги и бросился на него с огромной и непроглядной яростью. Мике пришлось вновь обратиться и защищаться. Блондин понимал, ему самому с силой альфы не справиться, а потому, отбившись, он взвыл, донося до сородичей гадкое нападение чужеземца. Из ближайших домов высыпали альфы и даже несколько омег, все собрались вокруг чужака и обратились. Они рычали и предупреждали его, что он одной лапой в могиле. Лирый не желал сдаваться, там, за дверью, было его маленькое персональное проклятье, и он желал, нет, вожделел его смерти, так, как кто-то вожделеет жизнь. Но стая была слишком крупна, в одиночку сражаться невозможно, а потому он с помощью обманной атаки поспешил удрать. Волки не стали его преследовать, все вернулись в человеческое обличие. -Спасибо вам огромное, - со слезами на глазах говорил Мика. - Он почти забрал моего сына... спасибо всем большое... - омега рухнул на колени и заплакал пуще прежнего. -Папочка! - Доминик выскочил из дома и бросился к нему. Всё это время он сидел у окна и со страхом взирал на лирого, не в силах двинуться с места. -Цветочек, всё хорошо, всё в порядке, - успокаивал его Мика, когда по его щекам всё ещё скатывались слезинки. -Мика, это ведь был тот, кого ты всегда боялся? - спросил кто-то из соседей. -Да. -Тогда тебе стоит обратиться к Николасу, он защитит вас и выставит дозор вокруг деревни, этот ублюдок не посмеет вернуться. -Да, я знаю, спасибо. Пока нам лучше вернуться в дом. Он может быть неподалёку, я не хочу оставлять Доминика одного. -Мика, я могу за ним присмотреть, я точно не дам его в обиду, ты же знаешь, - к омегам подошёл Рональд. - Чем быстрее ты сходишь, тем лучше. Стены дома - ничто против разъярённого волка. -И вправду. Так будет лучше. Доверяю его тебе, надеюсь, он для тебя также важен, как и для меня? -Разумеется. Доминик, пойдём в дом, ты выскочил, не одевшись, ещё подхватишь простуду, - альфа взял блондина за руку, а Мика, тут же обернувшись, волком побежал к Николасу. Утро было спонтанным и пугающим. Доминик дрожал и не мог успокоиться даже в объятиях Рона. Альфа и омега сидели на диване в гостиной и просто молчали. Блондин прижимался к рыжему всё сильнее и медленно погрузился в тревожный сон. Мика поговорил с Николасом и, решив воспользоваться случаем, отправился к Старейшине Бертимору. Старичок сидел за какими-то бумагами, когда отчаявшийся омега просто упал перед ним на колени, моля о помощи и защите его единственного дитя. Хотя Бертимор и понимал, что он сам предсказал этому мальчику судьбу, видел её каждый раз, просто посмотрев в его глаза, но он пообещал, что поможет и попробует изменить жестокость судьбы. Но даже сильнейший шаман мира не способен изменить ход судьбы, а потому, несмотря на всю защиту, несмотря на постоянный присмотр, Доминик был похищен, когда на стаю Ветра напали Церберы. Герман не стал выжидать, не стал разрабатывать планов, он просто желал светлому и омерзительному, по его мнению, существу смерти. Греху и позору своего отца он желал неземных страданий и долговременной агонии. И когда обаятельный, отвратительно сладко пахнущий, Доминик оказался в его руках, он уже был готов свернуть ему шею, ведь мальчишка был настолько слаб и хрупок, но он вспомнил о том, как можно сделать его кончину более жестокой. А потому привёл в селение Церберов, где начал пытки над юным слабым телом. Это и вправду была агония. Доминик не знал, сколько это длилось. Его кожа была испещрена ранами от ножей, хлыстов и огня, но чаще всего он не мог вспомнить, откуда они взялись. Он не знал, кто стоит перед ним, кто наносит новые раны и не даёт зажить старым, ковыряя их и раздирая вновь. Жгучая боль отдавалась по всему телу. Разум больше не мог адекватно воспринимать информацию. Глаза омеги были открыты, но он никак не реагировал ни на слова, ни на избиение, ни на жестокое изнасилование. Раз за разом, когда он просыпался с чистыми мыслями, агония начиналась заново. Он задавал одни и те же вопросы, ведь всё что было до сна, он забывал напрочь. Кем был он, и кем был его мучитель, Доминик не знал. Очаровательный омега рос в подвале, привязанный цепями, испещрённый ранами, истощённый голодом и жаждой, но умереть ему не позволял дремлющий внутри волк. Белая душа скреблась и выла, она помнила каждое мгновение и стремилась на свободу. Но никто не отвечал на зов Белого волка, никто не приходил к нему, не искал его присутствия, хотя он был прямо здесь. И Доминик тряпичной куклой принимал каждый новый день пыток, ведь и он не слышал отчаянного зова своей души. А Герман развлекался всласть. Он бесчинствовал на теле юноши, будто сам Дьявол. Он не позволял себе перечить, хотя на сотню километров вокруг вряд ли нашёлся бы хоть один альфа, чем-то отличающийся от него. Кроме одного. Витольд приходил в подвал тогда, когда брату надоедало мучить светлое существо и он уходил спать или охотиться. Тогда лирая тень Германа могла любоваться маленьким солнышком на цепи. О, как Витольд обо всём сожалел! Он не мог простить брату смерть родителей, не мог простить ему кровь омег, не мог простить каждую ранку на очаровательном существе перед собой. Это не была любовь, нет, даже не кровные узы, ведь их размыло ещё во младенчестве существа, созданного отцом, но это была бесконечная жалость и сожаление. Витольд считал себя виноватым, виноватым во всём, что совершил брат. А потому альфа приходил, протирал окровавленное тело, очищал загноившиеся ранки, кормил и поил маленькое солнышко, чтобы его огонь не погас и когда-нибудь, он смог убить, не только Германа, но и его. Время пришло. Доминику исполнилось двести лет. Он стал ещё красивее. Герман прекратил пытки и позволил его ранам зажить. Лирый разыграл для омеги целое представление, чтобы поиздеваться над его чувствами в последний раз. Выставив подчинённого садистом, он предстал для Доминика, вновь забывшего совершенно всё, спасителем. Альфа вызволил солнышко из темницы и отправился с ним в лес "убегая" от погони. Какого было недоумение и счастье Доминика, не осознававшего ничего. Всего за день, сердце юного омеги начало трепетать под каждым взглядом спасителя, и он отдался ему, когда на лес опустилась тьма...