Больше чем друг

POV ДЕНИИЛ Несмотря на то, что день только начался, физика тянулась бесконечно. Следующие девять месяцев мне придется корпеть над нерешаемыми уравнениями, а по утрам первым делом проводить скучнейшие лабораторные опыты. По-моему, до ланча вообще противопоказано заниматься всякой там математикой. Слушая голос мисс Гордон, которая все бубнила и бубнила про скорость, я наблюдал за Кейном. Выражение его лица постоянно менялось, будто он размышлял над чем-то интересным. У меня было такое чувство, что он думает о нашем пари, и меня тошнило от того, как он самонадеянно приосанивается. Это было нечестно. Кейн невероятно везучий, а я нет. Однажды он заманил меня пойти вместе с ним и его бабушкой поиграть в бинго в клубе для пенсионеров. К концу вечера Кейн выиграл больше ста баксов. Когда наконец-то победил я, приз оказался не денежный. Это была одна из тех маечек а-ля «бабуля поехала на Ниагарский водопад, и единственное, что она привезла мне оттуда, — эту вшивую футболку». После того вечера Кейн требовал, чтобы я надевал ее каждый раз, когда к нему приезжала бабушка. Должен заметить, что цвет зеленого лимона — не мой цвет. Когда наконец-то прозвенел звонок, мисс Гордон как раз раздавала нам задания. На листках было так много всего написано, что казалось, будто задачи уже решены. К несчастью, именно так и выглядят задания по физике. Перед тем как разойтись, Кейн протянул мне клочок бумаги, на котором рассеянно черкал что-то во время урока. Оказалось, что он нарисовал самого себя внутри огромного сердца. Снаружи стоял я, пытаясь проткнуть сердце стрелой. А над моей головой — пузырь с надписью «Крашеные блондинки смешнее». — Ха-ха, — сухо сказал я. — Ты что, все четыре месяца будешь думать об этом дурацком пари? Кейн ухмыльнулся и шлепнул меня по спине. — А вот и нет. Очень скоро я буду так влюблен, что мне даже некогда станет радоваться своей победе. Он дернул меня за волосы и удалился. Я побрел в раздевалку, таща тяжеленный учебник физики и чувствуя, будто у меня в руках свинец. Было всего около десяти часов, но уже сейчас день обещал быть самым скверным за все время учебы в школе Джефферсона. В сердцах я так шваркнул дверцей шкафчика, что плечом ощутил вибрацию в тот момент, когда она соприкоснулась с рамой. — Что, неудачный день, милый? — услышал я тихий мягкий голос за спиной. — Эллен! — воскликнул я. — Я пять раз тебе вчера пытался дозвониться! — Прости. Папа настоял, чтобы мы заехали в музей Буффало Билл на обратном пути из Колорадо. Из-за этого наша автопрогулка стала длиннее часов на двенадцать, и мы вернулись только вчера поздно вечером. У меня задница так занемела от долгой езды, что до сих пор еще не прошла. Я засмеялся и крепко обнял Эллен. После Кейна, Эллен — мой самый лучший друг. Удивительно высокая, стройная, светловолосая, она напоминала манекенщицу. Но сама была весьма скромного мнения о своей внешности, не видела в себе изюминки. И даже считала себя чуть ли не уродиной из-за отсутствия груди. — Ну и как прошла встреча семейства Фрейзеров? — спросил я. Эллен завела глаза в потолок и молитвенно сложила руки. — Дедушка со своим братом три дня напролет ловили летучую рыбу, пытаясь обставить друг друга. А по вечерам у них начинался шахматный марафон. Мама от этого на стенку лезла. И, угадай-ка, кто сидел с моими маленькими братишками? — Иными словами, это было именно то, что ты и предполагала? Я залез в сумку и вытащил оттуда черную резинку. Из-за влажного воздуха волосы начали курчавиться, и я знал, что если не принять меры, то скоро вместо прически на голове будет копна. Эллен взяла у меня учебник, освободив мне руки, чтобы я мог привести волосы в порядок. За последние два года эта самая процедура стала для нас привычной. — Да, это было именно то, — кивнула она. — Но случилась и одна неожиданная удача. — Ты влюбилась в своего инструктора по верховой езде? — полюбопытствовал я, забирая у нее учебник. Эллен загадочно улыбнулась. — Лучше. Поскольку влюбиться — стало для меня теперь главной задачей, я не представлял, что могло войти в категорию «лучше». — И что же это? — спросил я. — Два слова. Чудо-лифчик. Тетя мне купила. Я издал стон. — По-моему, у тебя навязчивая идея. Зеленые глаза Эллен заблестели. — Ничего подобного. Я чувствую, что с женскими прелестями мне жить гораздо легче. Мы начали спускаться в холл, и я обернулся, чтобы взглянуть на нее. Насколько я мог судить, она ничуть не изменилась. — Не хотелось бы портить тебе настроение, но я не вижу никакой разницы. — Ну, сегодня я его не надела. Утром было так жарко, что мне не захотелось напяливать все эти дополнительные прокладки. Но когда жара спадет, я буду во всеоружии. Я прыснул. Эллен всегда умудряется давать самые нелепые объяснения, но при этом звучат они вполне логично. Вот, за что я ее люблю. — Уверен, что ты посрамишь Долли Партон, — сказал я. Она закинула свои длинные волосы за спину. — Я и на это рассчитываю. А ты в самом скором времени затмишь Джейна Остин, и он больше не захочет брать в руки перо. Мы направлялись на факультатив по писательскому творчеству, который я мечтал посещать с самого поступления в школу. Мы с Эллен оба любили сочинять стихи, а иногда вдвоем вдруг возьмем да и напишем рассказ — каждая по одной фразе, по очереди. — А это будет до или после того, как я завоюю Тони за свою звездную роль в хитовом мюзикле на Бродвее? Мы дошли до кабинета мисс Хейнссон. В открытую дверь было видно, как она перетаскивает столы, расставляя их по большому кругу. Заметив нас, учительница махнула рукой, чтобы мы заходили. — Эллен и Дениил, рада вас видеть. Будете жертвами моего первого задания. Так трудно всегда заставить учеников прочитать свои отрывки перед всем классом. — Только не я, — сказала Эллен. — Я ничего не читаю вслух в первый же день. Мисс Хейнссон повернулась ко мне. — Дениил, могу я на тебя рассчитывать? Я пожал плечами. Я не был уверен, что готов к такому испытанию. — Может быть, — проговорил я. Мы с Эллен сели рядом. Я вытащил свою любимую новую тетрадь (в блестящей черной обложке и с календарем, отпечатанным на внутренней стороне) и надписал белым маркером «Писательское творчество». Я как раз собирался раскрасить маркером свой ноготь, но тут Эллен толкнула меня локтем. В класс не спеша вошел Джеймс Саттон и направился в нашу сторону. На секунду у меня перехватило дыхание, и я нечаянно положил руку на еще не просохший заголовок «Писательское творчество». Увидев еще в первый год его выступление на школьном конкурсе талантов, я потерял голову. Белокурый, со светло-карими глазами и ямочками на щеках, Джеймс очень выделялся среди других ребят. Сейчас он был солистом в джаз-оркестре «Радиоволны», и девчонки всех классов сходили по нему с ума. В последние три года по нескольким предметам мы занимались в одном классе, но едва ли когда-нибудь перемолвились словом. Во-первых, он дружил с Таней Рид, капитаном болельщиков. Она была на год старше нас. А во-вторых, даже если бы у него не было девушки, все равно он бы и не взглянул на такого, как я: он мог встречаться практически с любой девчонкой из школы. Эллен наклонилась ко мне: — Говорят, перейдя в колледж, Таня дала Джеймсу отставку. У него сейчас никого нет. Я с трудом заставил успокоиться колотящееся сердце. Надежда на то, что Джеймс теперь заинтересуется мной была слишком мала. Эта волнующая новость, которую сообщила Эллен, означала лишь то, что мне придется привыкать видеть его обнимающим другую девчонку… а не меня. Не скажу, что это была самая восхитительная минута в моей жизни, но все-таки я подпер рукой подбородок так, чтобы пальцы закрывали маленький прыщик на левой щеке — вдруг он все же посмотрит в мою сторону. Как ни любил я писать, но большую часть урока провел косясь на Джеймса. То, что он выбрал писательский факультатив, сделало его в моих глазах еще более загадочным и привлекательным. Возможно, он был второй Эрнест Хемингуэй. Он вытянул длинные ноги, и они высунулись в круг, образованный нашими столами. Никогда не думала, что джинсы могут быть таким захватывающим зрелищем. Объяснив структуру японского хайку, мисс Хейнссон дала классу пятнадцать минут, чтобы каждый написал свой вариант. Все, что я успел, это поставить фамилию в верхней части страницы. Подозреваю, мисс Хейнссон заметила мое состояние и пожалела меня, потому что вызвала читать стихотворение Джо Скалья. Эллен передала мне записку. «Как Кейн?» — прочел я. Сколько я могу помнить, Эллен всегда была явно неравнодушна к Кейну. Но она никогда не предпринимала никаких попыток встречаться с ним. Во-первых, она знала, что он не пропускает ни одной юбки, и не считала Кейна подходящей кандидатурой на роль бойфренда. К тому же, у нее была абсурдная теория о том, что мы с Кейном просто созданы друг для друга. Сколько бы я ей ни говорил, что никогда не стану крутить с ним любовь, так как он натурал, даже если он останется последним парнем на Земле, она лишь улыбалась. В последние две минуты урока мисс Хейнссон дала нам задание на пятницу: нужно выбрать стихотворение, прочесть его перед классом и затем объяснить, что в нем понравилось. Я перебрал в уме свои любимые стихи, пытаясь понять, почему они для меня так важны. — Встретимся во время завтрака, — крикнул я направляющейся в свой математический класс Эллен. Она махнула рукой в знак того, что услышала меня, и я снова двинулся к своему шкафчику в раздевалку. До того, как я попробую что-нибудь съесть в этом тошнотворном кафетерии, оставалось еще два урока. Но не прошел я и тридцати шагов, как кто-то крепко схватил меня за руку. Внезапно вся кровь бросилась мне в лицо. Хотя он никогда не прикасался ко мне, у меня было шестое чувство, что, обернувшись, столкнусь лицом к лицу с Джеймсом Саттоном. — Эй, Дениил! Ну как ты? Его орехового цвета глаза тепло смотрели на меня, и у меня мелькнула мысль, что я сейчас грохнусь в обморок, как какая-нибудь дама времен королевы Виктории. — Э-э… хорошо. У меня все в порядке. Я ненавидел себя в этот момент. Джеймс, наверно, большой поэт, а я лепетал наименее изысканные фразы за всю историю человечества. Он подошел на шаг ближе, и я ощутил, как руки покрываются гусиной кожей. Я переложил книги и постаралась казаться как можно беззаботнее. — Не сделаешь мне огромное одолжение? По старой дружбе? — спросил Джеймс. Не знаю, о какой старой дружбе шла речь, но я горел желанием оказать ему услугу. — Конечно, — ответил я без раздумий. — Чем могу помочь? — Я не очень-то разбираюсь в поэзии. Ты не мог бы просмотреть вместе со мной кое-какой материал? И, может быть, показать мне, что хорошо, что плохо и все такое? Он в самом деле выглядел немного смущенным, и сердце мое растаяло. — Без проблем, — согласился я. — Но если ты не увлекаешься поэзией, зачем же пришел на этот факультатив? Он скривился и махнул в сторону дирекции. — Ошибка в составлении списков. Я молча кивнул. Даже если Джеймс и не был вторым Хемингуэем, то все равно его статус одного из самых классных парней, каких я когда-либо встречал, не изменился. — Увидимся завтра после уроков в библиотеке, — сказал я, словно такие встречи были обычным делом. Он легонько сжал мою руку и пошел в противоположную сторону. Заметив, что все девчонки в холле бросили на него быстрые внимательные взгляды, я вспомнил о нашем с Кейном пари. Возможно, в жизни Дениила Бирна разгорается новый день. И мне было совершенно наплевать, из-за чего такая перемена — из-за расположения планет, благодаря судьбе или ошибке дирекции. Джеймс Саттон попросил меня помочь с домашним заданием! После школы я отыскал Кейна: он бегал трусцой по четвертьмильной дорожке. Он говорил, что любит заниматься на школьных дорожках, потому что ему так легче подсчитывать, сколько миль он проделал. Но по-моему, ему просто нравится, что все женские спортивные команды глазеют на него. Кейн притормозил, заметив меня. Я чувствовал, что прямо-таки сияю. Не так часто удается сообщать ему новости, касающиеся моих сердечных дел. — Привет, Дэн! — продолжая бежать на месте, он одной рукой ухватился за мое плечо, удерживая таким образом равновесие. — Что стряслось? — Ну, я совершенно не сомневаюсь, что это ни к чему не приведет, но Джеймс Саттон попросил помочь ему сделать задание по писательскому творчеству. Я не мог, не уронив себя, сам заикнуться о возможном романе и поэтому ждал уверений Кейна в том, что просьба Джеймса действительно очень знаменательна. Кейн молчал несколько секунд. Затем прекратил бег и серьезно посмотрел на меня. — Джеймс Саттон? Только не говори, что тебе нравится этот неудачник, к тому же, он натурал из натуралов! Я не мог поверить: Кейн обозвал Джеймса неудачником! — Прости? — проговорил я, начиная злиться. — Джеймс великолепный, талантливый, сексуальный… Кейн рассмеялся. — Спустись на землю, Бирн! Это совершенно пустоголовый малый. И, между прочим, гулял с этой дурой Таней, еще не успев достигнуть половой зрелости. Я покачал головой. Меня никогда не переставала удивлять неспособность увидеть хоть что-то привлекательное в других парнях. — К твоему сведению, Таня теперь в колледже, далеко-предалеко отсюда. Джеймс свободен. — Ну, хорошо, хорошо. Тебе повезло. Кейн снова затрусил на месте, и я поняла, что ему больше нечего мне сказать по этому поводу. — Верно. На сей раз повезло мне. А теперь, с твоего позволения, я должен идти в библиотеку. Я не стал добавлять, что заранее хочу поискать какие-нибудь подходящие стихи, чтобы помочь Джеймсу выполнить задание, — Кейн не понял бы моего желания подготовиться. Я гордо удалился, высоко задрав нос. Кейн явно ревновал. Голову даю на отсечение, что он не может допустить и мысли о собственном проигрыше. Я помчался к своей машине, размахивая портфелем позади себя. Ночью я вертелся в постели, стараясь придумать, какое стихотворение Джеймс мог бы продекламировать в пятницу. Я представлял себе, как светлеет его лицо во время чтения и как постепенно до него будет доходить, почему я выбрал именно эти стихи. Он возьмет мои руки в свои и приблизится к моим губам… Как раз в тот момент, когда я добрался до той части снов наяву, где Джеймс страстно целует меня, рядом с кроватью затрезвонил телефон (родители провели мне собственную линию, когда в четырнадцать лет у меня появилась склонность висеть на телефоне по двадцать часов в сутки). Звонок заставил мое сердце забиться часто-часто. Неужели у нас с Джеймсом телепатия? — Алло? — Это я. Я почувствовал себя дебилом. Я всегда был рад Кейну, но сейчас он не был тем, чей голос я надеялся услышать. Я посмотрел на часы на прикроватной тумбочке. — Что случилось? Уже поздно. — Ага. Угадай, что твой преисполненный страха лучший друг хочет тебе сказать? — Ты уже влюбился? Это было бы очень похоже на Кейна — за те восемь часов, что мы не виделись, найти ту, которая, как он думал, была идеальной девушкой. — Нет. По телеку идет «Касабланка». Четвертый канал. — Я тебе перезвоню. Я повесил трубку, стащил с кровати простыню и спустился вниз, в комнату, где были и телевизор и телефон. Родители уже спали, поэтому я не зажигал лампу. В голубоватом свете телеэкрана я набрал номер Кейна. Он ответил после первого же гудка. — Хэмфри Богарт только что увидел ее в первый раз. Она слушает, как Сэм играет на рояле. — Я знаю, Кейн. Все это прямо передо мной. Я устроился в глубоком кресле, прижав к уху трубку. Мы с Кейном иногда вместе смотрели кино по телефону, и хотя мы почти не разговаривали, нам нравилось, что можно давать свои комментарии, когда вздумается. «Касабланка» была нашим любимым фильмом. Спустя полтора часа я старался заглушить рыдания простыней, хотя Кейн все равно знал, что я каждый раз реву над несчастной любовью Рика и Илзы. — Дэн, ты опять плачешь? Ты же видел этот фильм раз тридцать. — Угу, — промычал я, вытирая глаза. — Но каждый раз, когда его смотрю, он кажется все печальнее. Я говорил шепотом, боясь разбудить маму и папу. Кейн ласково засмеялся. — А ты в душе настоящий романтик, ты знаешь это? — Ха! Просто на меня очень действуют сентиментальные фильмы, — ответил я. — Приятных снов, Бирн! — Приятных снов, Парсон. Я повесил трубку и выключил телевизор. Прокрадываясь обратно к себе в комнату, я вдруг понял, что так и не решил, какое стихотворение предложить Джеймсу. — Оно называется «Застольная песня», — сообщил я Джеймсу. — Видишь, Йитс создал метафору «пить вино — быть влюбленным»… Я внезапно замолчал, смутившись. Вдруг Джеймс подумает, что я нарочно подобрал такое стихотворение, возомнив, будто мы с ним влюблены друг в друга или что-нибудь в этом духе? Потом решил, что все это ерунда. Большинство стихов — о любви, он не догадается, какие у меня были внутренние мотивы. Джеймс усмехнулся. — Ну, мисс Хейнссон наестся этим. Она всегда твердит о метафорах, сравнениях… и какие там еще есть поэтические приемы? — Да уж, она их любит. Можем поговорить о смысле стихотворения перед уроком… если хочешь. Он закрыл сборник стихов и положил руку мне на колено. Это прикосновение длилось всего секунду, но я весь вспыхнул. — Ты лучше всех, Дениил. Он встал и направился к выходу, а я глядел ему вслед, восхищаясь тем, как выцветшие джинсы подчеркивают стройность его бедер. Мог бы Джеймс (или вообще какой-нибудь парень) когда-нибудь смотреть на меня так же, как Йитс на женщину, которую воспел в своих стихах? Я дотронулся до колена в том месте, где была рука Джеймса, и представил, как Кейн сказал бы: «Ты должен сделать это, Дэн. Иначе жизнь пройдет мимо». Итак, что бы ни думал Кейн о Джеймсе, я намерен усвоить жизненную философию своего лучшего друга. Мне надоело в любовной игре стоять на боковой линии.