Пятый Дом

Если ехать по бульвару Содружества со скоростью 45 миль в час, на каждом перекрёстке попадёшь на зелёный. Этот интересный факт не пригодился ещё ни одному водителю. В рабочее время бульвар — одна сплошная автомобильная пробка. Зато ночью по четырём полосам идеально ровного асфальта можно лететь с ветерком, и в зеркале заднего вида будут подмигивать тебе жёлтые совиные глаза светофоров. К сожалению, сейчас день, и 45 миль в час кажутся насмешкой. На кой черт нужны нам спортивные машины, если мы тащимся с пешеходной скоростью, зажатые между автобусами и почтовыми фургонами? Только однажды мне удалось увидеть свой «Макларен» во всей мощи, когда этой весной мы с Лестером поехали на побережье. Извилистая дорога бежала по самой кромке обрыва, море шумно и влажно дышало в правое ухо, острым серебром сверкало на солнце. А я поминутно косился на своего спутника, небрежно развалившегося на сиденье, косился, словно проверяя: здесь ли он, не сбежал ли куда-нибудь, не испарился ли в своих магических пределах, недоступных простым смертным? Лишенный магии, он оставался для меня существом загадочным и сверхъестественным, и оттого каждую минуту я ждал от него какой-нибудь бессмысленной пакости. А он вдруг блеснул быстрой улыбкой и сказал с невинным видом: — Дай порулить… — Ты хоть умеешь? — спросил я с сомнением, сворачивая на смотровую площадку, прижатую к отвесному обрыву. Он бросил на меня снисходительный взгляд и фыркнул совершенно по-детски. Мой Лель и в самом деле оказался водителем-асом. Убаюканный урчанием мотора, заворожённый сиянием погожего весеннего дня, я едва поверил глазам, когда заметил стрелку спидометра, плавно пересекающую отметку 120… Чего же ещё я не знаю о нём? Фургон передо мной остановился, выбросил из выхлопной трубы сизое облачко. Движение замерло. Где-то впереди замигали огни дорожного патруля. Я ругнулся, нахально проехался по встречной, свернул в гараж торгового центра. Выехал с противоположной стороны на параллельную улицу, дал газу, переключил передачу, мотор взрычал. Вокруг парка Победы, по улице Республики, мимо здания парламента… Скоро, скоро я буду дома и до хруста сожму в объятиях своего несносного бывшего мага, вопьюсь зубами в белую шею, подставленную доверчиво и покорно… Это случалось со мной с завидным постоянством. В первые месяцы я вообще не отпускал Лестера от себя и, видимо, надоел ему до звериного воя. В первый раз он завёл разговор о моём выходе на работу перед Новым годом, когда я только привёз его домой, но он был ещё слишком слаб, и я не мог оставить его. Зато весной Лестер оказался настойчивей и выпер меня на работу буквально силой, бессовестно взывая к моей ответственности журналиста и работодателя. Мои истерики с криками: «Я тебе надоел! Ты не любишь меня больше!» — он встречал с покорным терпением, и я все же уступил, вернулся в наезженную колею комфортабельного псевдожурнализма, которая неожиданно показалась мне слишком узкой. Описания вернисажей, показов мод и выставок антикварных автомобилей были вытеснены с первых страниц. Не менее ценный разворот, где совсем недавно разгорелась последняя битва двухсотлетней войны, был отдан материалам о Доме Машины. Страна залечивала раны, ей нужно было знать и героев своих, и злодеев. Но часто случалось так, что невинные мелочи: ничего не значащая фраза, запах сигарного дыма, чёрная воронка в чашке кофе — вдруг складывались в кошмарные знаки, полные зловещего смысла. И тогда брал за горло страх, а я, пропадающий от тоски, готовый найти квартиру пустой и жизнь разрушенной, срывался с места с одной только целью: поскорее оказаться дома, скорее увидеть его целым и невредимым, моим. Так произошло и в этот раз. Скандал поднял неуклюжий читатель, похожий на медведя, скорее смешного, чем страшного. Он долго ругался в приёмной, требуя главного редактора, и мне пришлось выйти к нему, изобразив на лице мину крайней занятости и профессиональной вежливости. Медведь потрясал последним номером «Адониса», говорил о стоимости подписки, о смерти какого-то актёра, на которую журнал не отреагировал должным образом, и, наконец, выразил главную претензию: — Силы Света, это не столичное издание, а какая-то листовка Дома Тьмы! Всё про тёмных, все про авестов, магистр Гленко это, магистр Апполинара — то! Будто других Домов и вовсе нет! А где битва за урожай? Где славные органы правопорядка? Вы б уже тогда звезду на обложке нарисовали для ясности! — А что же вы хотели, уважаемый, — спросил я вежливо, — если мой супруг — бывший магистр Шуит? Вы бы «Маяк» или «Зарницу» в киоске купили, там и про урожай, и про порядок. Дрон, случившийся в приёмной, моей откровенности не одобрил и проявил недюжинную политическую смекалку, ловко подхватив растерявшегося медведя под круглый локоть и путём хитрых манёвров сориентировав его в направлении комнаты отдыха с баром и бильярдом. Я услышал начало их милой беседы: — Вы простите, господин читатель, наш редактор работает много, спит мало, вот его и клинит иногда. А не желаете посмотреть нашу фотоколлекцию, уникальные снимки, из тех, что никогда не печатались? Там и жертвы Оринды есть. А может, вас заинтересует особое приложение к ежегодному спортивному выпуску: модели в купальных костюмах… Через минуту успокоенный читатель уже сидел в кресле с разложенными на коленях альбомами, а в руке у него был стакан с золотистой жидкостью, которой мои боевые товарищи распоряжались, как собственной. Макушку медведя прикрывала кепка с эмблемой «Адониса», продукт нашей последней рекламной акции. Я увидел это, когда бежал по коридору, пытаясь одновременно влезть в рукава пиджака и достать из кармана ключи от машины. Меня потрясло случайно вырвавшееся слово «супруг», сказанное просто и естественно, будто другого и быть не могло. А вместе с потрясением пришла острая нужда — прямо сейчас оказаться рядом с ним, чтобы прижать его к себе и не отпускать уже никогда… У здания парламента улица была перекрыта, видимо, снова протест или пресс-конференция, меня это не касалось. Я успел свернуть в переулок, проскочил под аркой университета и снова оказался на улице Республики, бодряще пустой. Домой домчался в рекордный срок, бросил машину прямо у подъезда, в холле уронил ключи на мраморную стойку швейцара с любезной скороговоркой: «Будьте так добры, срочное дело…» Едва дождался лифта, взлетел на последний этаж. Тут же вспомнил, что ключ от квартиры вместе с прочими остался на стойке внизу. Нажал кнопку звонка, затаил дыхание. А вдруг квартира моя пуста? И не будет там ни вещей его, ни даже записки, и запаха ночных цветов не будет тоже… Но зашуршали за дверью лёгкие шаги, щёлкнул замок, и я шагнул за порог, подхватывая на ходу родное, тёплое, гибкое, зарываясь лицом в шёлковые пряди, сходя с ума от нежности и внезапного желания. Он отстранился, тревожно заглянул мне в лицо, спросил: — Что, Коннор? Что-то случилось? — Нет, — пробормотал я, снова притягивая его к себе, — просто очень соскучился… — Глупый мой, — улыбка в тихом шёпоте, прикосновение губ, — хороший, мой свет. Пойдём, я что-то тебе покажу. Вот ты удивишься!.. — Неужели ты всё-таки приготовил лазанью? — засмеялся я, направляясь следом за Лестером в гостиную. Страха как не бывало, мой Лель был рядом, значит, жизнь продолжалась. Он остановился у окна, поднял с подоконника что-то крохотное. Я едва разглядел на его ладони мотылька с прозрачными голубыми крылышками, очевидно, дохлого. Лестер сосредоточенно нахмурился, поводил пальцами свободной руки, будто перебирая одному ему заметные струны, прошептал что-то непонятное… Мотылёк пошевелил лапками, завертелся на ладони, переворачиваясь на брюшко, и легко взлетел, впрочем, тут же ударившись в оконное стекло. — Вот это да! — воскликнул я в восторге. — Какой полезный дар! Теперь ты сможешь оживить здесь каждую моль, а также мух и тараканов! — Не припомню, чтобы у нас были тараканы, но на мух можешь рассчитывать смело! — засмеялся он в ответ. — Кстати, приказом по дому с сегодняшнего дня зови меня Повелителем мух! Я впился губами в его смеющийся рот. Смех Лестера стал для меня магией высшего порядка. Я не помнил его смеющимся, даже улыбка у него была грустной и немного виноватой, будто нерешительной. Словно он не признавал за собой права на улыбку. В первый раз я увидел его смеющимся в госпитале, когда рассказал ему о подвиге собственной боевой юности: о драке в университете, в которой мне сломали нос и два ребра… Да, у него было специфичное чувство юмора. Впрочем, как и у меня. Я крепко стиснул его ягодицы — он застонал мне в рот. Стянул через голову его майку, пробежал пальцами вдоль позвоночника — он выгнулся в моих руках. Прикусывая нежные губы, стащил вниз мягкие домашние штаны — он послушно переступил через упавшую на пол одежду, опустился на колени, расстегнул мои брюки. Влажный язык пригладил уздечку легко и быстро, почти щекотно, ласковые губы обхватили головку. Я шумно выдохнул, запустил пятерню в густые тёплые пряди, сжал крепко… Через минуту подхватил его с пола, развернул к себе спиной, толкнул к окну. Он упёрся ладонями в подоконник, выгнулся в пояснице, с торопливой покорностью раздвигая ноги. Я провёл пальцами по ложбинке, коснулся гладкого отверстия, влажного и чуть скользкого: он готовился для меня, он всегда готовился… Он чуть качнул бёдрами жестом жутко развратным и приглашающим. Я широко раздвинул его ягодицы и одним резким движением вошёл до конца, услышал его крик, перехватил за плечо и бедро, задвигался быстро, сильно… Он поставил одну ногу на подоконник, теперь я входил в него ещё глубже, ещё теснее. Снова схватил его за волосы, повернув к себе, прикусил приоткрытые губы и почувствовал судорожные движения его тела, обхватившего меня крепко и жадно. — Аххх, ты дикий зверь, Коннор, — простонал Лестер с восхищением, тяжело откидываясь мне на грудь. Я ласково погладил его живот, легонько прижал ладонью влажное и мягкое. Лестер поцеловал меня куда-то в шею, помахал ладонью над мутными подтёками на стекле и подоконнике, вздохнул с досадой. — Ты не представляешь, как это действует на нервы. Кастовать очищение было для меня как дышать, я даже не задумывался над этим и магией не считал… — Добро пожаловать в мир простых смертных, — проговорил я, подхватив его на руки. То, что случилось у окна, жестокая и жёсткая демонстрация силы, было сделано для него, сделано так, как любил он. Теперь настало моё время. Укладывая его на постель, я знал, чего хочу. Покрыть ласковыми влажными поцелуями его тело, такое прекрасное в своей силе и покорности. Оставить розовые метки на шее, втянуть гладкие соски, пощекотать их языком, прикусить едва ощутимо. Прочертить влажную дорожку по груди, по жёсткому животу, старательно обходя самое главное блюдо, попробовать на вкус гладкое тепло его кожи, обтягивающей косточки на бёдрах… Его ноги раздвинутся сами собой, руки сожмут мои плечи, но я не приму угощения, скользну ниже, к аккуратным коленям, к длинным голеням с жёсткими светлыми волосками, к розовым ступням с пальцами, поджимающимися так мило… Я переверну его на живот, он быстро согнёт колени и выставит свою белую маленькую попку, и я сдамся на миг, прижмусь губами к розовому колечку, ещё мягкому и податливому, блестящему от моей спермы… И услышу, как он захнычет тихо и обиженно, когда я уложу его на живот, чтобы пройтись языком по нежной коже под коленями, в сгибе ягодиц, в ямочке под затылком, за ушами… Оказавшись подо мной, он снова раздвинет ноги и станет прижиматься ко мне, скользить ягодицами по моему напряжённому члену, пытаясь захватить его в жаркий плен, и, может быть, я войду в него, но очень медленно и осторожно, будто моё тело прорастает в него, сливается с ним в движении простом и естественном, как дыхание. А когда он охрипнет от стонов и устанет от просьб, я подведу его к самой заветной черте и остановлюсь, дрожа в блаженном предвкушении, чтобы в одно короткое мгновение резким шлепком по ягодице или вонзившимися в плечо зубами столкнуть за черту, и вместе с ним полететь в пропасть, и разбиться на дне на множество звонких осколков. Он вытер слёзы с глаз и в бессилии упал мне на грудь. Через долгую минуту вздохнул: — Какая же ты сволочь, светлый… — Твоя личная сволочь, вот какая, — ответил я, прижимая его к себе крепче. Нащупал пульт телевизора, на экране появился дом парламента, толпа репортёров с камерами и микрофонами, мелькнуло запоздалое раскаяние: «Как же это я не послал никого из «Адониса»… Даже не знал, что там у них за тусовка». — Паразиты, перекрыли улицу Республики, еле доехал к тебе… Лестер поднял голову, снова тяжело уронил её мне на плечо, повернулся на бок, чтобы лучше видеть экран. — Это первая сессия Палаты Магов. После летних каникул. Значит, сегодня первый понедельник августа? Да, похоже. Что-то вроде неформальной пресс-конференции. Каждый магистр скажет несколько слов о том, что, на его взгляд, является главной проблемой, стоящей в этом году перед правительством. Ответит на пару вопросов. — Радость моя, ты же ведь тоже это делал? Он усмехнулся: — Всего лишь двести раз за двести лет. На экране появился лорд магистр Дома Шуит. Камерон предпочитал чёрное с серебром, видимо, под цвет его смоляных локонов с импозантной проседью. Легкий ветер красиво шевелил складки чёрного шёлка, на груди поблёскивал медальон с крупным бриллиантом. — Выглядит отлично, — заметил я. Лестер нахмурился, промолчал. У ног магистра сидела огромная чёрная пантера, обернув вокруг лап хвост, длинный, как плеть. Пальцы магистра жестом ласковым и бездумным перебирали блестящую шерсть на загривке зверя, пантера блаженно щурила зелёные глаза. Сверкали на солнце изумруды в её ошейнике. — Какая всё же хорошая мысль пришла Камерону в голову — найти такое физическое воплощение для Бича, — заметил я. — Ну, допустим, Бич сам выбрал это тело… — заявил Лестер довольно холодно. — Да, но Камерон предоставил ему такой выбор, не так ли? Мог просто засунуть его в какую-нибудь плётку. А он устроил целую выставку-продажу, с животными, оружием, драгоценностями. Говорят, даже телефоны и планшеты там были, а чем Свет не шутит? Другая мысль пришла мне в голову… — Лестер, а теперь, когда твоя сила вернулась, ты снова войдёшь в Дом Шуит? — Дошло, наконец-то, — фыркнул он. — Нет, буду тянуть время, сколько возможно. Сила у меня такая слабая, что никто и не заметит. Если повезёт, ещё несколько лет проживём спокойно. Но как только заметят — сразу попытаются поработить. Ведь моего имени ещё никто не отменял. Я крепче прижал к себе любимого, ткнулся носом в тёплую макушку. — Смени имя. Возьми моё. Он поднял голову, взглянул мне в лицо: — Как ты себе это представляешь? — Очень просто, — улыбнулся я. — Стань моим супругом. Проведём ритуалы тайно, и пусть они хоть обосрутся, крича «Аллистер Клемент!» — Умница, — прежняя улыбка мелькнула на лице Лестера, нерешительная и грустная. — Тогда они отгадают моё имя со второй попытки. — Подожди… — я взял его за подбородок, взглянул ему прямо в глаза. — Это что же, ты мне отказываешь? — Лорд и Леди, — ахнул Лестер, — конечно же нет! Я согласен, мой светлый. С первого взгляда, с первой минуты… Я снял кольцо, подаренное мне магистром Шуит, магом невиданного могущества, надел на палец начинающего повелителя мух и поднёс его руку к губам. Лель бросился мне на грудь, прижался щекой к шее, вздохнул влажно и шумно. Пантера на экране телевизора подняла на меня изумрудные глаза. А я раньше и не знал, что звери умеют улыбаться…