Пятый Дом

Чуда внезапного выздоровления не произошло. Мучительно, больно возвращалась к моему Лелю жизнь. А мне впервые с нашей последней встречи стало страшно. Страшно было согревать своим теплом неподвижное бледное тело. Страшно — слушать бессвязный лихорадочный бред. Лель плакал, умолял о пощаде, звал кого-то по имени Велимир. Захлебываясь нежностью, повторял: «Вспомни, вспомни хоть что-нибудь…» А в следующее мгновение поднимал над головой иссохшие руки, и в голосе его звучал призыв и жуткий, и могучий, от которого застывала в жилах кровь, и замирало сердце от мерзкого замогильного ужаса. И лишь иногда приходил Лель в сознание, глядел на меня с грустной нежностью, молча прятал лицо у меня на плече, и его тихий вздох был красноречивее любых признаний. А я слов не жалел. Слова любви и нежности приходили ко мне легко, будто давно ждали выхода, скопившись под сердцем за долгие бессонные ночи, за дни, полные отчаяния. Однажды, балансируя на грани реальности, он проговорил: — Прости меня, мой светлый. Я во всём виноват. Хотел умереть, а не смог. Тебя оставить не смог… Думал, пусть будет надежда. Начать всё сначала… Простыми смертными… Лель задохнулся, выгнулся дугой, струйка крови побежала по подбородку, и снова, уже в который раз, померк белый свет и в моих глазах. Казалось мне, что я заменил ему кокон, связавший его с жизнью, а он — мне. Однажды Камерон и Хлодвиг пришли вместе. Принесли мне бутылку виски, сыра и хлеба, сели у постели. Хлодвиг растёр между ладонями пахучую жидкость, взял руку Аллистера, стал массировать костлявые пальцы. Новый магистр Шуит выглядел хмурым и подавленным, видимо, хлопоты власти не шли впрок лорду Тьмы. Я захмелел неожиданно быстро. — Что мне делать? — пожаловался я. — Как я могу помочь? Прошло уже столько времени, а ему не становится лучше. — Поднимать мёртвых — нелёгкая задача, — вздохнул Камерон. Тихий голос ответил ему: — Нет для вас задачи проще… Не сводя глаз с барона, Аллистер протянул мне руку, свободную от манипуляций Хлодвига. — У вас ведь Бич Габриэля. Его силой я поднимал армии. — Что вы имеете в виду? — нахмурился Камерон. Аллистер вздохнул, крепче сжав мою руку. — Последним настоящим мастером Бича был светлый паладин Велимир. После его смерти Бич перешёл ко мне. Он служил мне, но я так и не стал его мастером. А когда я утратил силу, Бич нашёл нового союзника. Им стал магистр Авесты… Лель замолчал, в изнеможении откинувшись на подушки. Я осторожно убрал со лба длинную прядь, поднёс к бледным губам стакан с опостылевшим селерином. — Лель, отдохни, малыш. Он терпеливо отвёл мою руку: — Нет, я должен рассказать… Понимаете, Рон… Лорд Авесты… Я не думаю, что он планировал такой захват власти. Он всего лишь выполнял мою просьбу. Но когда он почувствовал в себе эту новую силу, у него появилась идея. Идея нового Дома. Новой игры… Рон часто рассуждал о нашей пресыщенной цивилизации, о том, как мы изнеженны, избалованны… О том, что технологический путь развития ведёт в тупик… — Что вы делали на острове? Как и почему погибли лорды Шейд и Даскен? — резко спросил барон. — Камерон, Аллистер устал, — вступил я в разговор. — Приходи в другой раз… — Нет, он лорд Шуит, он имеет право, — Лель снова потянулся ко мне, будто и вправду нуждаясь в моей руке. — Погибли сильнейшие маги, Дому Тьмы нанесён непоправимый урон. Я должен рассказать… …Когда я услышал о Доме Машины, я сразу заподозрил источник этой новой силы. Бич Габриэля в самом начале нашей связи был сильным магическим существом. Я невольно приумножил его силу, использовав его в роли проводника. Да, с каждым поднятым солдатом я становился сильнее, но именно Бич был повелителем армии мёртвых. Когда лорд Рохард уговорил меня уничтожить армию, мне стало страшно. Бич мог выйти из-под контроля. Мог обратить мёртвых против живых. Поэтому я бросил Бич в костёр, на котором горело тело лорда Рохарда. Я думал, вместе с армией мертвецов сгорит и это странное существо. Этого не произошло. Оружие, физическое воплощение артефакта, было уничтожено, но живая суть его осталась со мной, во мне. Я чувствовал его обиду и злость, его боль и безмерное одиночество. Он хотел служить, хотел быть нужным, почитаемым… Любимым, быть может. Но он пробуждал в людях лишь страх. Что ж, я и сам был таким же… Аллистер перевёл дыхание, сделал несколько глотков селерина, с видимым усилием собрался, продолжил трудный рассказ. — Когда я лишился силы, Бич покинул меня, разумеется. Я думал, он ушёл, стал частью острова, быть может, нашёл прах своего физического воплощения, смешанный с прахом лорда Рохарда… Но он выбрал себе нового союзника. Подозреваемых было всего двое: магистр Авесты и лорд Шейд. Вас, барон, и лорда Даскена я исключил из числа претендентов на роль мастера Бича: не тот уровень силы, простите. Я заманил на остров обоих, привёл и Даскена. Хотел пригласить и вас, но не смог найти… Мой расчёт был верен: кем бы ни оказался магистр нового Дома, ему будут противостоять два сильных мага. Магистр Авесты рассчитывал, что в дуэли магов он сможет использовать Бич. Ему это не удалось. Это не раб и не оружие. У него свой разум. Тогда Рон призвал Коннора. Я сам дал ему такую возможность. Твоё кольцо, Коннор. Я передал ему власть над кольцом, чтобы он смог тебя призвать, если ты будешь несчастлив без меня… Если захочешь меня найти… Снова я виноват, мой светлый. Ты чуть не погиб по моей вине. Я хотел поцеловать его, прижать к себе, но он остановил меня жестом решительным и властным и обратился к барону: — Лорд магистр, ваше появление было милостью Тьмы. Даскен и Шейд погибли, но и авест исчерпал последние резервы. Кольцо Коннора дало бы ему достаточно силы, чтобы убить нас обоих. Да и без кольца рано или поздно он бы нас прикончил. Своим вмешательством вы спасли не только нас, вы спасли весь мир… Кто знает, куда привела бы Рона новая игра… Ведь она уже вышла из-под контроля… Мучительный приступ кашля согнул его пополам, на губах выступила кровь. — Он ребёнок ещё… Был… Для него всё — игра, экстрим, адреналин… — Хлодвиг, помоги! — взмолился я. Лекарь коснулся пальцами лба Леля, провёл по переносице, тот устало прикрыл глаза. Пробормотал, засыпая: — Бич выбирает самого сильного мага. Теперь это вы, барон. Будьте сильнее его. Он коварен. Он пытается соблазнить, подкупить властью, могуществом… Будьте сильнее… Казалось, тяжёлый рассказ исчерпал его силы. Всё реже приходил мой Лель в сознание, всё слабее его пальцы держали мою руку. Жестокая лихорадка отступила, мой любимый тихо угасал. Комната, похожая на кабину самолёта, становилась склепом. Однажды я попросил Хлодвига принести нам одежду. На следующий день он вернулся с большим мешком. Я с трудом узнал свои вещи: бельё, обувь, джинсы, свитера, куртки. Хлодвиг сам помог мне одеть Леля, закутать шею тёплым шарфом, усадить больного в кресло-каталку. Исхудавшее тело потерялось в складках моей одежды. Никто не остановил меня, когда я выкатил кресло в коридор, на лифте спустился в холл, вышел в прохладное сияние осеннего дня. Осталось только перейти тихую улицу и потеряться в аллеях старого парка. Я вспомнил статью из «Адониса»: когда-то здесь было госпитальное кладбище. Не было ему покоя, и некромансеры сбились с ног, гоняясь по городским окраинам за жертвами неудачных операций… Кладбище закрыли. Клёны раскинули пышные кроны там, где когда-то дремали печальные могилы, и ровные асфальтовые дорожки пролегли по забытым костям. Я знал — так построен любой старый город. На костях. Я остановил кресло-каталку у пустой скамейки, легко поднял на руки невесомое тело, усадил на скамью, сел рядом. Подставил лицо осеннему солнцу в ладонях багряной листвы. Обнял Леля за плечи, прижался щекой к холодному лбу. Сказал: — Смотри… Золотая осень, пора поэтов и суицидных неврастеников. Пронзительно-синее небо, листва алая с золотом, лёгкая паутинка, серебристая, прозрачная. Пахнет красивым и горьким увяданием, отчаянной нежностью последнего дня, пока ещё не укрыла землю первая метель, пока белая смерть не положила конец всему: теплу, надеждам, краскам. Открой глаза, Лель, посмотри. Для нас обоих. Давай запомним этот день, моя любовь. Другого не будет у нас с тобой. Солнечный луч упал на его лицо, придал бледной коже тёплое перламутровое сияние. Я закрыл глаза. Моя жизнь тоже подошла к концу. Тень накрыла нас обоих. — Уходите, — попросил я невидимого незнакомца, — вы нам мешаете… — Что ты делаешь, Коннор? — знакомый голос зазвенел металлом. — Умираю, — ответил я. Он сел рядом, встряхнул меня за плечо, припечатал стальным взглядом. Проговорил, будто пощёчину дал: — Хлодвиг похоронил Марвина, с которым прошёл всю войну, с которым жил двести лет душа в душу. Я похоронил лорда Рохарда… — Я не знал, что вы с лордом… — начал я, но Камерон перебил меня: — Нет! Нет… Но он был для меня всем: богом, любимым, смыслом жизни. А умирая, выбрал его. Меченого. Получеловека… Я не ответил. Ласковый осенний свет ложился на плечи, лёгкий ветер пах влажной листвой. Никто уже не мог меня обидеть, никто не мог сделать мне больно. — Ты должен жить, мой светлый… — едва слышно сказал Лель. — А вы? — набросился на него барон. — Ваш Дом потерял троих сильнейших магов, магистром дружественного нам Дома Авесты стала древняя старуха, последние четыреста лет не покидавшая своей кельи. Баланс силы нарушен. Уже сейчас светлые и аллаты пытаются провести ряд реформ, законодательно закрепляющих за ними право сильнейших. Вы нужны нам как никогда! Ваш опыт политика и дипломата, ваш ум и знания — это все сейчас важнее силы! — Бросьте уговаривать меня, магистр, — стальная нота послышалась в слабом голосе. — Никогда ещё я ТАК не хотел жить. Никогда. Костлявая рука легла мне на грудь, забралась под куртку. — Тебе холодно? Может, пойдём обратно? — спросил я, крепче прижимая его к себе. — Да… Нет, подожди. Я попал под прямой магический удар. На мне были амулеты, только поэтому я выжил. Но я чувствую, как вся сила, которую вливают в меня лекари, уходит, как вода в песок… — Есть такие заклятия, — встрепенулся барон. — Да, я знаю. — Лорд Рохард… — Это не моё имя, лорд магистр, — мягко отозвался Лестер. — Я знаю, вам неприятно звать меня этим именем. А теперь нет нужды. Неожиданно Камерон встал на колени, положил руки на бёдра Леля ладонями кверху. Больной повернулся к барону, взглянул ему в глаза, после секундного колебания накрыл его ладони своими. — У меня может не получиться, — сказал магистр нехотя. — Хуже вы мне не сделаете, — возразил Лестер. — Помните, он живой. Не приказывайте. Говорите с ним, как с упрямым подростком, спокойно, твёрдо, но уважительно. — Что вы собираетесь… — начал я, но и бывший, и нынешний магистры прервали меня, заговорив одновременно: — Помолчи, Коннор! — Не волнуйся, мой свет… Лель обратился к магистру, как учитель к ученику: — Когда-то же нужно начинать его приручать. Это хорошая возможность. Не робейте. Создайте для себя его образ: одинокий, непонятый, нелюбимый… Начнём. Повторяйте за мной, если хотите… — Да, пожалуй, так лучше, — согласился барон не слишком уверенно. Лель закрыл глаза. Его лицо стало строгим и бесстрастным, немного чужим. Таким я не знал его. Таким он не был моим… Зазвучали слова, не значащие ничего: O anadyl naw morwyn gochyneuit. Neu peir pen annwfyn pwy y vynut… Голос барона подхватил негромко, глубоко и странно торжественно: …gwrym am y•oror a•mererit… Дрогнула земля, будто вздохнув глубоко и взволнованно, и воздух сгустился, как бывает в самые жаркие дни. Два голоса звучали чуть нараспев, перекликаясь друг с другом, сплетаясь в узор немыслимой древности, полный таинственной силы и скрытого зловещего смысла. …ny beirw bwyt llwfyr ny ry tyghit… Стая птиц сорвалась с ветвей где-то в дальнем конце аллеи, растаял в небе крик. Резкий порыв ветра сорвал с деревьев красное облако листвы, бросил в небо, погнал прочь по дорожке парка. Теперь я чувствовал, как испуганным зверем вздрагивает Лель, крупно и болезненно. Мне захотелось обнять его крепче, прижать к себе, защитить от этого чужого и пугающего присутствия, но страх другого рода заставил меня замереть на месте. Голос Лестера звучал ровно и уверенно, барон вторил ему немного принуждённо: …cledyf lluch lleawc idaw rydyrchit… Снова ветер длинной плетью хлестнул притихший парк, просвистел по аллее, осторожным бродячим котом присел у скамьи. Барон заговорил неожиданно тепло, будто обращаясь к ребёнку или к лошади. Я вдруг успокоился. Слова древнего заклятия уже не звучали зловеще и жутко, скорее таинственно и поэтично. Не испугали даже тёмные вены, выступившие на руках Лестера и барона, связавшие их запястья, как веревки… …Ac yn llaw leminawc yd•edewit. A•rac drws porth vffern llugyrn lloscit… Лестер тяжело прислонился к моему плечу, перевёл дыхание шумно, словно с облегчением, а барон закончил едва слышно, нараспев: …A•phan aetham ni gan arthur trafferth lethrit… Стало очень тихо, как не бывает в центре большого города. Барон встал, покачиваясь, отряхнул колени. Я осторожно обнял Леля, спросил шёпотом: — Ну как? Получилось? — Не знаю, — ответил он так же тихо. И вдруг добавил: — Поцелуй меня, мой светлый…