Глава 4. Часть 0.
30 января 2013 г. в 23:19
18 мая 1995, ущелье р. Аргун
В лесу передвигаться всегда легче. Любое дерево или крупный валун — потенциальное укрытие. Для хорошо обученного бойца не проблема — мгновенно припасть к стволу или камню, распластаться по нему в любой неудобной позе, лишь бы слиться с ним, превратиться в неподвижный силуэт… с двух сторон врагу ничего не видно, с третьей малозаметно, с четвертой пока разглядишь — прилетит в тебя пуля или нож. Простейшее искусство маскировки, доведенное почти до совершенства изнурительными тренировками. Поначалу с непривычки тело крутит судорогами от неподвижности, потом — привыкаешь, суставы становятся пластичнее, мышцы приучаются расслабляться. Неплохо при этом для полноты эффекта почувствовать себя деревом или камнем — при должной концентрации противник и вовсе тебя не заметит в упор, главное — не забыть о боевой задаче, а то так недолго и корни пустить…
Отряд продвигается к вершине медленно, но верно. Бойцы перебегают короткими рывками, бесшумными тенями скользят меж деревьев, через мгновение вновь растворяясь в хаотическом калейдоскопе листвы. До желанной «высоты» — пятьсот метров, не больше. Но как же изнуряюще тяжелы эти последние полкилометра, когда постоянно приходится ждать атаки со всех сторон одновременно! Очередной отряд боевиков, выскочивший словно из-под земли — так неожиданно было их появление — вырезан подчистую. Парни начинают звереть от многодневных скитаний по ущелью, и командир вовсе не винит их в излишней жестокости, но отмечает про себя, кого после задания направить к психологам вне очереди. Себя он скромно ставит в конец этого списка — его, по крайней мере, еще не тянет бросаться на противника с ножом, когда того можно снять выстрелом.
При других обстоятельствах старший лейтенант с удовольствием потащил бы своих ребят прогуляться на эту гору в качестве тренировки — склон просто загляденье, готовый полигон для отработки всех базовых навыков. Для рядового туриста с рюкзаком здесь — кошмарный подъем по крутому и скользкому склону, для спецназовцев, обученных работать на предельных нагрузках — отличная тренировка средней тяжести. Вывороченные корни деревьев, камни — точно зацепки на скалодроме на тренировочной базе. При умении балансировать и быстро переносить центр тяжести по ним можно взлететь наверх, как по лестнице. Вот только…
Вот только лес этот — чужой, враждебный, его неприязнь к непрошеным гостям ощущается физически, пробирает до костей. Игорь понимает, что не в лесе дело — просто кто-то, хорошо знакомый со здешней природой, шепнул ей, что идут чужаки, настроил ее против них. И теперь каждая колючка норовит впиться в руку, корни точно специально ставят подножки, настороженно примолкшие было птицы — пугают внезапно резкими, гортанными криками, заодно демаскируя крадущихся солдат…
— Тише, тише, я свой, — шепчет Игорь, проводя ладонью по шершавому стволу многолетнего бука, который будто нарочно хлестнул его по лицу жесткой веткой.
Сложно парню с советским атеистическим воспитанием поверить в одушевленность природы, духов леса и прочие языческие заморочки. Но с опытом постепенно приходит понимание, что многие вещи проще объяснить с помощью застарелых суеверий, чем научных концепций… А наука, чем черт не шутит, может, и дойдет однажды до похожих выводов. Вон, в научно-популярных журналах еще в его школьные годы писали о том, что грибница от одного поколения грибов может пронизывать весь лес, объединяя его в единую экосистему… или как-то так. Еще за годы службы на Алтае, среди девственных таежных лесов, Рогозин понял, что с окружающей природой лучше «дружить». Подполковник Агафонов, помнится, придерживался того же мнения — весь отряд запомнил на долгие годы, как он однажды, изрядно приняв на грудь по какому-то торжественному поводу, вывалился из штаба 67-й спецбригады, окинул туманным взором окрестность и вдруг с радостным ревом кинулся к стоявшей на опушке леса одинокой березе. «Здравствуй, осинушка, здравствуй, моя родная, ты чего пригорюнилась, одиноко тебе?» «Это ж береза, товарищ подполковник» — робко заметил кто-то из сопровождавших его офицеров. «Какая разница, — отозвался Агафонов, не размыкая рук, - все равно она меня поймет… Эх, чистая, светлая душа!»
Игорь бегло улыбается воспоминаниям и снова бросается вверх по склону, дыша глубоко и размеренно. Ага, вот за этим валуном можно и передохнуть, оглядеться… лес кажется пустым на первый взгляд, только тренированный глаз спецназовца подмечает перемещения товарищей. Но кажется, лишь стоит расслабиться — из укрытия выпрыгнет враг, и мерещится, за каждым кустом ждет смерть, смотрит пустыми глазницами, тянется костлявой рукой... Тревожность эта не постоянна — накатывает волнами, и по этому признаку Игорь понимает, что на них снова идет атака. Отчаявшись запутать взвод иллюзиями, неведомый шаман принялся давить их примитивнейшим оружием — тревогой и страхом. Чем выше они поднимаются, тем сильней ощущения. Вот только «Ящерам» не привыкать работать в подобных условиях… они все проходили тренировки в «комнате страха» на базе, где наведенное магнитное поле и инфразвук определенной частоты, воздействуя на мозг, вызывает приступы панического ужаса. И в этой комнате они решали математические примеры, строили маршруты по картам, стреляли по мишеням… Рогозину несколько раз подсовывали самый настоящий учебник алгебры, мол, ему, как офицеру, необходимо уметь строить сложные схемы в экстремальных условиях. После очередной тренировки он с ухмылкой заявил инструкторам, что скоро у него выработается рефлекс, и он будет впадать в ужас каждый раз при виде дифференциальных уравнений…
Картинка перед глазами вдруг плывет, стремительно расфокусируясь. Чертыхнувшись, Игорь закрывает глаза, трясет головой — не очень-то это и помогает, впрочем. Так уже бывало, и он честно пошел к врачу, но на обследовании ничего не обнаружили. Кто ж знал, что зрение начнет отказывать в неподходящий момент, в боевой обстановке? Хоть бы прошло поскорее, как в прошлый раз — не хватало еще подвести ребят на задании…
— Товарищ командир! — шепот раздается над самым ухом, Игорь дергается, отметив, что Северинов подкрался совсем бесшумно — молодец, учится парень. — Вы в порядке?
— Да, Миша, иди, — так же шепотом выдыхает Игорь. Они стараются соблюдать тишину, справедливо опасаясь, что на вершине их поджидает еще одна группировка противника — не стоит обнаруживать себя раньше времени.
Рядовой не отстает.
— Давайте помогу, я…
— Наверх! — приказным тоном шипит Игорь, и мимо лица его проносится поток воздуха — парень кинулся вверх по склону.
— Я догоню… — добавляет Рогозин, не зная, услышат его или нет.
На ощупь лезет в карман, достает карты. Если что, копия есть у Волкова… хотя зачем им карты, цель уже видна, справятся… Где же только этот чертов шаман, неужели прямо на «высоте» и засел? Других вариантов не видно…
В белесом тумане перед глазами проступает вдруг темными пятнами знакомая картинка. Фотография… Игорь улыбается, проводя пальцем по гладкой поверхности фотокарточки. Зрение медленно, но верно возвращается, и лицо Руслана на фото вновь обретает четкость.
Фотографировал их все тот же Агафонов — он вообще был фотолюбителем, щелкал в свободное время величественные горные пейзажи и незатейливый солдатский быт — и даже, говорят, публиковал снимки в газете под каким-то «левым» именем. Публиковал, конечно, только пейзажи, да и то самые абстрактные — прочее ему бы не позволили, начальство и так косо смотрело на его увлечение, мягко говоря, странное для командира секретного подразделения.
Они вышли тогда из леса, где у них было свое секретное место — для тренировок… и не только. Возвращались на базу, разгоряченные борьбой и сексом, Руслан тащил на плече свой извечный топор, которым на тренировках разрубал на лету вездесущие кедровые шишки — все до единой, сколько в него ни кидай, сбоку, сзади, с разворота…
Подполковник будто бы ждал их на поляне, покуривая самокрутку — сигарет он не признавал — и опираясь небрежно на установленную в землю фото-треногу.
— Гуляем, шишки собираем? — весело спросил он их, и рассмеялся, когда бойцы дружно проорали «Так точно, товарищ подполковник!»
— Вольно, — махнул он и наклонился к установленному на треноге аппарату. — Дайте-ка я вас сниму, зафиксирую, так сказать, факт разгильдяйства! Да сделайте вы лица повеселее, я разве ругаюсь? Какое мне дело, если бойцы в свободное время ходят с елками воевать…
Елок там как раз и не было — только сосны и кедры, да редкие, по-северному невысокие березы. Но спорить с командиром парни не стали.
После алтайской истории Игорь долгое время не видел Агафонова. Вернувшись на базу вместе с бойцами штурмового отряда, которые его и нашли в бессознательном состоянии под забором Объекта, он обнаружил, что командование сменилось. Говорили, что Агафона перевели, но куда — никто не знал. Гораздо позже Игорь узнал из архивных документов, что его командир предвидел кризис с местными, и только глупость вышестоящих чинов вынудила его действовать в обход устава, посылая бойцов с неофициальным заданием. Политика в военной верхушке — дело сложное и темное; спецназ подчинялся одним структурам, охрана сверхсекретного Объекта — другим… Рогозин даже не знал толком, чем занимались на этом объекте — слухи ходили разные, от экспериментов с пространством-временем до управления массовым сознанием.
Агафонов нашел его, когда парень уже, окончив срочную службу, учился в закрытом военном вузе, продолжая развивать навыки оператора на специальных курсах там же.
— Решил, значит, дальше пойти, молодец, — сказал он одобрительно, подсаживаясь к Игорю в столовой. — А я вот — в запас… нет моих сил дальше с бюрократами сражаться. Дай тебе бог, сынок, дожить до времени, когда отменят все эти дурацкие бумажки. Говорят, скоро всё на ЭВМ переведут, упростится система, может быть… Хотя дураки, облеченные властью, всегда найдутся.
Он вынул из кармана стопку фотокарточек, перебрал и протянул одну Рогозину.
— Я тут… напечатал, тебе на память хотел отдать. Я знаю, вы с ним были… ну, дружили крепко…
По возникшей паузе и отведенным глазам собеседника Игорь понял, что тот прекрасно знает, как именно они с Русланом дружили. Вот ведь старый черт, он их «неуставные отношения» покрывал, выходит?
— Спасибо, — Игорь бережно принял карточку. Спросил, не надеясь на ответ: — А вы ничего не слышали потом… про Руслана?
Подполковник внимательно посмотрел на него, будто прикидывая, стоит ли отвечать.
— Слышал только, что не нашли его, — сказал он наконец. — По всем документам — пропал без вести… Знаешь, сынок, лучше тебе считать его мертвым. Знаю, что жестоко так, да только… если он и вернется, то это не он уже будет, понимаешь.
Игорь отвел взгляд.
— Они сказали, что мы не такие как прочие… что мы уже почти не люди, — прошептал он тихо, на пределе слышимости. — И спросили, хотим ли мы у них учиться. Руслан согласился, а я засомневался, и… меня просто выкинули.
— Не люди… а сами-то они кто? — вздохнул Агафонов. — Местные так говорят, шаманы рождаются на ветвях мирового древа, в гнездах, из яиц вылупляются… Не думай ты об этом, мой тебе совет. Учись, женись, служи… в начальники только не лезь, от души советую, такой это геморрой, честно говоря…
… Игорь сминает карты в руке, тянется за спичками. Надо бы сжечь, он отстал от отряда — есть риск нарваться на моджахедов. Вдруг не справится с противником, а ну как зрение вновь забарахлит? Незачем отдавать врагу хорошие, подробные топографические карты…
Он оглядывает окрестности — вроде все чисто, ни своих, ни чужих… И вдруг замечает боковым зрением фигуру, разворачивается, вскидывает автомат. И замирает. На склоне, чуть выше и правее, стоит Руслан — в такой знакомой белой рубашке. Игорь когда-то сам застегивал пуговицы этой рубашки, целуя своего сержанта перед последним заданием… у стен Объекта.
«Хватит» — в отчаянии думает он, стиснув зубы. «Меня этой хренью не взять, проходили уже. В памяти моей копаешься, падла? Не позволю…»
Искушение выстрелить в ненавистное и любимое наваждение — почти запредельное, но командир взвода держит себя в руках — звук может привлечь внимание, может спутать карты ребятам, которые уже должны были подобраться вплотную к вершине… к черту эти глюки, надо подниматься, бежать на помощь парням, командир ты или где? В лирических воспоминаниях тут весь штурм пропустишь, как потом своим бойцам в глаза смотреть?
Капля пота стекает по лбу, попадая в глаз, Игорь моргает, и призрак исчезает. Повинуясь смутному интуитивному порыву, Рогозин направляется к тому валуну, у которого только что стояла фигура. И уже на втором шаге понимает вдруг, что этот участок склона — заминирован. Ощущение опасности — зудящая вибрация под ногами, знакомая по множеству тренировок. Мины ощущаются как локальные участки сконцентрированного холода, невидимые в траве растяжки — как ледяные нити. Медленно и осторожно, избегая «холодных» мест, он подходит к валуну и понимает, что тот еще недавно лежал на метр правее, закрывая отверстие в земле. Иначе как они могли, продвигаясь по склону всего чуть-чуть левее, не заметить здоровую бетонную трубу, уходящую под землю?
«Ракетная шахта» — идентифицирует объект Игорь и от избытка эмоций зло сплевывает под ноги. Ему не нужно вновь доставать давно выученную наизусть карту, чтобы понять, что на ней ничего подобного не было. Что это — преступная халатность командования? Диверсия? Или кто-то проверяет «Ящеров» на прочность, отправляя их на задание с неверными исходными данными? Или развал страны достиг таких масштабов, что никто уже не помнит расположения советских ракетных комплексов, пусть ныне и заброшенных?
Если бы на карте был подобный объект, первой же рабочей версией стало бы, что шаманы или шаман прячутся именно здесь. Потому что это — идеальное укрытие.
Без особой надежды Игорь щелкает устройством индивидуальной связи — разумеется, связь не работает. С момента, как они вышли на «финишную прямую», связи нет — вся надежда, что на захваченной «высоте» хотя бы рация заработает. Ну, или вырубится таинственная «глушилка» — вместе с шаманом.
Рогозин осторожно заглядывает в шахту — дна не видно, лететь, если что, долго… Но в стене торчат какие-то металлические полосы, вроде скоб. Здесь явно кто-то лазил, раз откатили валун. Возможно, у них была веревка… Но разве эта стена сложнее, чем скалодром на базе? И, уцепившись за край, он осторожно начинает спускаться.
Игорь срывается, когда до дна шахты остается не больше пяти метров. В падении он успевает сделать две вещи: подтянуть лямку автомата, чтобы родной «АК» не приложил его меж лопаток по приземлении, и расслабить мышцы — давно доказано, что меньше всего повреждений при падении получают мертвецки пьяные, поскольку мускулатура у них расслаблена, и запаниковать и сгруппироваться они не успевают. Поэтому, отделавшись при падении лишь неизбежными неприятными ощущениями, он вскакивает на ноги.
К шахте вплотную подходит круглый в сечении коридор, освещенный тусклой лампой. Стоит Игорю шагнуть в проем — на него наваливается удушливая волна, словно воздух сгустился и не желает ни входить в легкие, ни пропускать вперед тело непрошеного гостя. Его почувствовали... В конце коридора появляются две фигуры, вскидывают оружие. Их движения выглядят плавными, словно в замедленной съемке — Игорь, не теряя времени, тут же «разогнал» сознание, ускоряя процессы в теле и в мозгу. Он успевает упасть на землю, переместиться вбок стремительным перекатом и открыть стрельбу — короткими очередями, сначала по «верхам», целя в головы нападающих, потом прыжок, перекат — чтоб не подбили в падении, затем выстрелить лежа, добивая упавших… Пули прошивают воздух там, где он стоял только что. Плотный, словно кисель, воздух забивает глотку, и, кажется, сдирает кожу с мышц — по крайней мере, та горит как огнем. На предельном напряжении мышц он продвигается вглубь коридора, перешагивает тела убитых боевиков — лица их и одежда не оставляют сомнений в том, чье это секретное укрытие.
Дверь Игорь вышибает ударом ноги, неосмотрительно бросившийся к нему мужчина с автоматом получает очередь в живот. В комнате остаются еще двое — старик и ребенок лет семи. Старик закутан в какой-то невообразимый халат, его костлявые руки мечутся в причудливом танце, перебирая хаотическое на первый взгляд переплетение веревочек, костей и камешков. Он поднимает взгляд на Игоря, но в блеклых глазах его ничего не отражается — ни удивления, ни страха.
Автомат заедает, хотя такого быть не может, просто нечему ломаться в совершенном механизме «калаша», практически неизменном с выпуска первой модели 47-го года. И тогда Игорь просто собирает в единый тугой ком всю свою ярость, и отпускает, представляя, как катится перед ним огненный шар, сметая все на своем пути. В момент удара в голове образуется звенящая пустота и совершенное безразличие — к жизни, к смерти, к результатам любого действия… Именно в таком состоянии оператор и действует по-настоящему, все прочее — лишь подготовка. И Рогозин равнодушно наблюдает, как старик падает — медленно, драматично, успевая сгрести со стола все свои «фенечки» — по земляному полу бункера рассыпаются какие-то крашеные камни, кости, перья… Игорь вдруг понимает, что наконец-то может глубоко вдохнуть, и расслабляется, выходя в более привычный режим. В голове шумит, рот заполняет противный солоноватый вкус крови, наверняка кровь идет из носа тоже — в состоянии «разгона» все тело работает на пределе, на износ, даже самые тренированные мышцы не всегда выдерживают, что уж говорить о сосудах.
Ребенок прячется в угол, за ящиками, забитыми каким-то ржавым железом. В комнате есть ящики и поновее, пустые — Игорь отмечает, что здесь, по-видимому, был склад оружия и перевалочный пункт. Судя по тому, что на базе оставили всего трех охранников, основные силы сейчас брошены на бой с его отрядом.
— Эй, — говорит он, и не узнает собственный охрипший голос. — Не бойся.
Вряд ли этот ребенок знает русский язык, впрочем. Черные глазенки настороженно сверлят бойца маленькими буравчиками. Кожа у малыша смуглая, но чистая, волосы острижены коротко, по лицу не понять, мальчик или девочка — одежда похожа на длинное платье до земли, но кто их знает, этих горцев, что у них за порядки?
Игорь обводит взглядом помещение. На столе, под одинокой лампой — три кружки с каким-то напитком, остатки хлеба. Вполне возможно, ребенок был заложником — вот и ответ, как шамана заставили работать на боевиков. Захватили внука… или внучку. И что теперь с ним делать?
— Не бойся, — повторяет он, подходя ближе. — Ты меня понимаешь?
Убивать у него получалось гораздо лучше, чем разговаривать с детьми. Этому ценному навыку ни на одной тренировке почему-то не учили.
Ребенок вдруг вылезает из-за ящиков. Вытягивается в полный рост, не отрывая взгляда от Игоря. И начинает орать.
Это хуже инфразвука в «комнате страха», это хуже любого звука, что когда-либо слышал в своей жизни старший лейтенант. Крик раскаленным шурупом ввинчивается в мозг, и впервые за всю миссию Рогозин по-настоящему теряет над собой контроль. Рефлекторно он вскидывает автомат и приходит в себя, только когда наступает благословенная тишина, пусть и сопровождаемая звоном в ушах. Изрешеченное пулями маленькое тельце отброшено выстрелами к стене, остекленевшие глазки с ненавистью смотрят на него сквозь потоки крови.
Игорь оседает на пол, чувствуя, что ноги его не держат, вытирает с лица кровь и пот.
«Девочка»— думает он почему-то. «Точно, это была девочка. Пацаны так не орут. Что это было, еще одна секретная техника вайнахов?»
Протянув руку, он поднимает с пола непонятный «инструмент» шамана — спутанную сеть веревочек с узлами, в которые вплетены кости, до странного мелкие и легкие, видимо — птичьи. Подумав, кладет его в карман — будет, что предъявить начальству, если спросят. Хотя наверняка не в этой штуковине дело. Любая магия происходит, в первую очередь, в голове «колдуна», все прочее — необязательно…
Выходя из бункера, он спотыкается о какой-то предмет. Открытая бутылка с чем-то спиртным, судя по запаху. Охранник сидел у самой двери… да, точно, на этом ящике. И прихлебывал из бутылки.
Рогозин оборачивается и пару секунд смотрит на стол, где остались три кружки, с темным напитком, приторно и сильно пахнущим травами — даже сейчас, когда этот аромат перебивает запах свежей крови.
Три кружки. Два тела.
Цепляясь за стены, Игорь выбирается наружу. И, поднявшись на поверхность, слышит близкий грохот стрельбы. Значит, взвод вступил в бой за проклятую эту «высоту»…
Он пытается подняться по склону, но руки не слушаются, все плывет, как в тумане. Цепляясь за реальность остатками угасающего сознания, он заползает за каменный валун, прячась в его тени.
«Простите, ребята…» — шепчет Игорь и сжимает в руке плетеный шаманский амулет, прежде чем отключиться.
Хищная птица расправляет крылья, скользя над ущельем. Тень ее, неправдоподобно-длинная в свете заходящего солнца, скользит по склону горы. Крохотными огненными точечками взрываются на склоне гранаты, серебряными искорками мельтешат пули. Смешные человечки носятся меж деревьев, одни пытаются пробиться на голый, иссеченный ветрами участок на вершине, другие — их не пускают… Человечки в зеленом кажутся смутно знакомыми. Они — свои. Их не трогать… Другие, в черном, синем, пестром — почему-то раздражают.
Огромный орел пикирует с воздуха, бьет крыльями по лицу стреляющего человека, клювом вырывает кусок мяса, вновь взлетает… Над деревьями летит его крик — яростный, пронзительный, точно голос самой смерти. Ему вторят вопли ужаса, гортанные выкрики на грубом, непонятном языке… и отчаянное русское «ура», сопровождающееся оглушительными автоматными очередями.
…Когда Игорь приходит в себя, его окружает поначалу непроглядная темнота. «Ослеп» — думает он, чувствуя подступающую панику, но постепенно глаза привыкают к темноте, неясные пятна превращаются в камни и кусты. Задрав голову, он видит сквозь кружево листвы звезды, на удивление яркие, словно алмазы в чистом горном небе. Над ущельем ночь и тишина, которая впервые за долгое время не кажется угрожающей.
Часовые, охраняющие занятую взводом «высоту», не утруждают себя банальным «стой, кто идет» — просто внезапно перед Игорем вырастает боец с автоматом наготове, уже собравшийся стрелять.
— Т-товарищ командир, — выдыхает он перепугано, узнав плетущегося по склону Игоря. — Скажите честно, вы живой… или по наши души пришли?
— По ваши души, разумеется! — по возможности бодро отвечает Рогозин, чувствуя, как нервный смех подступает к горлу. — Бабы суеверные, блять!
Откуда-то сверху доносится неразборчивый радостный вопль, и через полминуты взвод весело тащит своего едва живого командира к временному лагерю на вершине. Игоря успевают радостно похлопать по плечу минимум два десятка рук, а кто-то под шумок даже крепко целует его в висок. «Да вы обалдели» — думает он с улыбкой, опираясь на чье-то плечо. «Ну никакой субординации, а?»
— Порывались идти тебя искать — я не пустил, — говорит ему Аркадий, усаживая его поближе к костру, надежно замаскированному от чужих глаз обломком скалы, за которым и укрылись бойцы.
— Наша цель, говорю, позицию удержать. Вдруг еще отряд из кустов вылезет? А тут отступать некуда… Надо «вертушку» дождаться, будет подкрепление, тогда, говорю, поищем… Верно ведь… товарищ командир?
В отряде бытует устоявшееся мнение, что «у Аркаши все эмоции лежат в диапазоне от недовольства до бешенства». Только Игорь почему-то сразу сдружился с угрюмым парнем, и быстро научился видеть оттенки его настроения — и знает, что тот умеет и радоваться, и нервничать… И сейчас видит, как тот внутренне психует, и понимает, как тяжело ему пришлось, выбирая между долгом и дружбой…
— Верно, — кивает командир, и от резкого движения в голове вновь мутится. Он приходит в себя от того, что ему в зубы сунули фляжку, мол, глотни… Аркаша вечно таскает в ней какое-то жуткое пойло домашнего производства, полагая его панацеей от всех болезней.
— Да отстань ты со своей самогонкой, — бормочет Игорь и снова слышит смех вокруг.
— Вы его положили, да, это ведь вы? Шамана этого? — спрашивает кто-то из парней.
— Мы почувствовали… — добавляет другой голос из темноты. Игорь вынимает из кармана вязаный шаманский «амулет», протягивает руку к костру, чтоб показать при свете. После секундного молчания бойцы начинают радостно рассказывать, перебивая друг друга:
— Мы ж почувствовали… вдруг давить перестало, и все пошло как по маслу, и связь заработала… а тут еще птица…
— Так, галдеж отставить, давайте по одному, и по существу, — Игорь старается сохранять командный тон. По-хорошему, докладывать должен Аркадий. И по форме. Но чтобы потребовать доклад по форме, надо бы выпрямиться для начала, встать, а то смешно получается. Так что ну его уже…
— Сами-то все… здесь? — он бегло оглядывает площадку. Двоих нет… но они в карауле, видел.
— Потерь нет, — сообщает Аркадий. — Леху ранило… Леха!
— Ага! — высокий парень с перебинтованной рукой радостно скалится в полумраке. — Во, в плечо! Шрам будет — пиздец! Бабам понравится!
— Кто о чем, а ты о бабах… — по рядам прокатывается смех.
— Короче, мы когда поняли, что прессинга больше нет, перегруппировались и поперли на них… Мы им такую дали психическую атаку, короче, отплатили говнюкам той же монетой, они чуть в штаны не наложили, когда мы на них волну погнали…
— Мы ж еще думали, что тебя уже нету, — хмуро говорит Аркадий. — Я сам склон прощупывал — не почуял. А тут орел прилетает, огромный такой, кружит над нами… и вдруг как накинется, рвать гадов этих! Я такого вообще не видел никогда… А тут Мишка как заорет, типа, это он, командир с нами… ну и мы как-то… на эмоциях рванули, тупо в атаку, безо всяких стратегий...
Рядовой Северинов, здоровый мускулистый парень — на бицепсах майка рвется, без шуток — краснеет, как девица на выданье, косится на Игоря смущенно.
— Ну мне и правда так показалось, я не знаю, почувствовал что-то, — бормочет он.
— Бабы суеверные, — с удовольствием повторяет Игорь. — И сентиментальные, к тому же. Орел у них прилетел, понимаешь… Ну спасибо хоть, не петух!
И поспешно убирает в карман амулет, неприятно позвякивающий птичьими костями. А он-то думал, бред от перенапряжения случился… Яркие картинки — ущелье с высоты птичьего полета — уплывают вглубь памяти. Потом, потом все проанализировать, записать, обсудить с экспертами на базе. Сейчас — пошло оно все…
Игорь рассказывает про ракетную шахту, про шамана, чуть запнувшись — про девочку. Смотрит в лица своих бойцов — увидит ли непонимание, осуждение? Нет… ребята молчат, переваривая услышанное. Только Северинов придвигается ближе, точно тянется непроизвольно защитить своего командира.
«Хороший ты парень, Мишка» — думает Игорь, глядя куда-то сквозь огонь. «И все я вижу, что с тобой происходит. Только не будет в моем отряде больше неуставных отношений, ни в одном из смыслов. Молодость, гормоны… перебесишься. А сенс из тебя выйдет отличный.»
Он закрывает глаза, позволяя себе наконец немного расслабиться. Задание выполнено, хоть и через задницу, ну да за это ему еще ответят умники в штабе, не отметившие шахту на карте.
А перед глазами все стоят эти три проклятые кружки в бункере. Охранник не пил за столом травяные настои, он пил из горла какую-то местную дрянь… кстати, интересно, они ж мусульмане вроде, с хрена ли они пьют? Вот шаман, наверное, мог себе позволить… черт его знает, что им там позволяют их неведомые боги… И все же. Был кто-то еще? Но в коридоре больше не было ответвлений и дверей, все чисто…
— Твою мать… — выдыхает кто-то испуганно, и Рогозин распахивает глаза, готовый ко всему… но только не к этому. Из зарослей выходит Руслан.
Игорь хочет уже привычно разозлиться на шамана, играющего с психикой бойцов, и на собственную слабость, и вдруг понимает, что больше некому уже насылать миражи-мороки из прошлого. И что «мираж» этот видят все замершие на мгновенье бойцы. И что он уже не в белой рубашке, а в военном бушлате явно с чужого плеча. Издалека за боевика принять — раз плюнуть. Только это лицо Игорь узнает из тысячи.
Аркадий мгновенно оказывается на ногах, берет под прицел таинственного гостя.
— Ты как прошел? — спрашивает он, и желваки зло играют на худом лице. Если чужак беззвучно пробрался мимо стоящих в охранении бойцов, значит, либо они уже мертвы, либо он — не человек, потому что человека они бы не упустили. Не того уровня ребята, не первый день в спецназе.
— Не переживай, не трогал я ваших, — отвечает гость с такой знакомой презрительной ноткой. — Вы, пацаны, вертушку ждете, так? Мне с вашим командованием побеседовать надо бы. Я тут с вами посижу, дождусь, пока прилетит.
Ему отвечают что-то непечатное, и кто-то наконец задает сакраментальное «ты кто такой вообще?». Руслан вынимает какие-то бумаги, демонстрирует Аркадию. Тот, глубоко задумавшись, подходит к Игорю, показывает документ, бормочет растерянно что-то про особое распоряжение и секретность… Рогозин уже не видит букв, печатей и подписей — все расплывается в мутный белый туман, снова накатывает близорукость и беспомощность.
«Три кружки» — думает он. «Шаман. Карты не сходятся. Чем дальше, тем ярче я понимаю, что мы — пешки в чьей-то большой игре.»
— Конечно, — командир с трудом размыкает губы, понимая, что обязан что-то сказать. — Пусть подождет.
— А это… — спрашивает было Аркадий, но сам себя прерывает, отходит, махнув рукой. Кажется, он узнал парня со старой фотографии. Наверное, и не только он — фотку все видели.
Ладонь Игоря осторожно оплетают чьи-то теплые пальцы, и он понимает, что это Мишка, верный его самопровозглашенный адъютант, сидит рядом, по-прежнему готовый защитить его от любых, даже самых неведомых опасностей.
Сжав его руку в ответ, Игорь запрокидывает голову и пытается разглядеть сквозь застилающий глаза туман холодные, колючие искорки звезд.