:
Чанёль не был расстроен. Напротив, он, как ни в чём не бывало, шутил, смеялся, рассказывал о работе, пил с ними пиво. Бэкхён совсем забыл про свою оплошность и тоже расслабился. Кёнсу ушёл только в одиннадцатом часу, а они уже изрядно устали к этому времени и сонно зевали. Когда они легли в постель, Чанёль лениво поцеловал его в шею и привычно пожелал спокойной ночи, а Бэкхён, чувствуя, что должен как-то объяснить то недоразумение, хотел было заговорить, но Чанёль быстро отвернулся и, кажется, заснул (или притворился). Бэкхён подумал, что, раз Чанёль не стал ничего спрашивать, то нет смысла зря подвергать себя лишним вопросам. «Он расстроился», — осознал Бэкхён через два дня, когда поведение Чанёля стало слишком очевидным. Он обиделся и очень сильно, потому что раньше так себя никогда не вёл, но при этом ничего не говорил и не спрашивал. Это было заметно по тому, как он порой странно смотрел на Бэкхёна, словно осуждал или взглядом кричал: «От тебя я такого не ожидал», а в разговорах был суховат и краток. Когда Бэкхён спрашивал, что случилось, он только улыбался, чесал голову и отвечал: «Ты о чем?». Бэкхён понимал причину, но так не хотелось говорить о случившемся! Было стыдно. И вообще, почему Чанёль обижается? Ясное дело, что он не крутит роман, да ещё и с Кёнсу. Ну, ладно, Чанёль мог по своему понять это, но не обижаться же теперь, как маленький? Чего сразу не спросил про это? Ну, может он расстроился. Он же ранимый. Может, Чанёль всерьёз испугался, что ему изменяют? Он, наверное, мучается от этого. Надо поговорить. — Чанёль, — решительно сказал Бэкхён, подойдя к нему, пока он готовил ужин. — М? — безынтересно отозвался он, не поднимая глаз со сковороды. — Ты расстроен из-за того, что произошло в день, когда у нас был Кёнсу, да? — осторожно спросил Бэкхён, уперевшись спиной в столешницу. — С чего бы это? — ответил Чанёль так, словно понятия не имеет, о каком таком дне идёт речь. — Ну, я подумал, что ты, может быть, неправильно понял наш разговор. — Мне кажется, я правильно всё понял. — Чанёль полез в шкаф и достал оттуда какую-то приправу, бросив на Бэкхёна быстрый, но сердитый взгляд. — Да брось, Чанёль, это же Кёнсу, ты же не думаешь... — Это что-то меняет? Чанёль шагнул к другим шкафам, доставая приборы, и по его резким движениям и тону можно было понять, что он очень сердит, и Бэкхёна это пугало. — Здесь объяснять нечего, мы с Кёнсу ни за что бы- — А ты всё-таки попробуй объяснить, — сказал Чанёль громко и наконец посмотрел ему в глаза. — Мне вот совсем непонятно: сначала ты даешь мне надежду и делаешь самым счастливым человеком на земле, а на следующий день признаёшься в любви своему лучшему другу, пока меня нет дома. И как мне это понимать? — Кёнсу женат, у него есть ребёнок, он чистейший натурал и мы дружим полжизни, а ещё, в конце концов... ну, у меня же есть ты, — всплеснул руками Бэкхён, — Чанёль, не будь дураком, тут вообще нет места таким вещам! — Ты прекрасно знаешь, как я отношусь к таким вещам, — сказал Пак, бросив прочь приборы для готовки, что те жалобно звякнули, ударившись о кафель. Сковорода шипела на большом огне. Бэкхён нахмурился: — Да к каким «таким»? — К таким, где нужно тебя с кем-то делить, — надсадно пробасил Чанёль, нависнув над ним грозовой тучей. — Я просто ненавижу, когда кто-то к тебе прикасается, я, черт подери, ревную тебя даже к Наруто, а тут застаю тебя с одой любви к Кёнсу. — Я не признавался ему в любви. — Тогда зачем ты всё это говорил? Что это было? Бэкхён сглотнул. Ну же, скажи это. «Это было для тебя». Он поднял глаза на Чанёля: тот был злой, но, кажется, всё-таки надеялся на какой-то логичный ответ. Боже, нет. Он не скажет этого. Но тогда когда, если не сейчас? Что здесь страшного? Разве это что-то плохое, постыдное — признаться в любви? — Я не могу сказать, — виновато опустил глаза Бэкхён. Чанёль, до этого внимательно смотревший ему в глаза, закусил нижнюю губу, мотнул головой, и, отворачиваясь к плите, бросил: — Понятно. Бэкхён, весь сконфуженный, виновато потупил взгляд в пол. Только усугубил ситуацию. Он осторожно взглянул на повернутого к нему спиной Чанёля: тот был злой как чёрт. Казалось, только посмей тронуть его — сразу цапнет и разорвёт на части. Бэкхён, словно вложив в свой голос все свои извинения и вину, позвал его: — Чанёль. Тот не отозвался, продолжая орудовать над сковородой. — Чанёль. Ты всё не так понял. — Всё, что я пока понял, это то, что ты любишь Кёнсу и не хочешь мне ничего объяснять, — ответил он, не отрываясь от готовки. — Да не люблю я Кёнсу! То есть... люблю, но ведь не так, как тебя, например. Понимаешь? Чанёль медленно повернул к нему голову, посмотрев на него, как на пришельца. Бэкхён неожиданно испугался того, что по случайности произнёс вслух. — Что ты сказал? — тихо спросил Чанёль. — Ничего! Я пошёл. Он быстрым шагом покинул кухню, оставив опешившего Чанёля одного. Тот проводил Бэкхёна хмурым взглядом (а хмурился он потому, что в голове у него шёл тяжелый мыслительный процесс) и перевёл всё тот же взгляд на сковороду. Будет ему теперь над чем пораздумывать. Бэкхёну нужно было срочно чем-то занять себя и куда-нибудь деть свои руки. Он стал усердно застёгивать каждую пуговицу своей рубашки, поправляя воротник так, словно хотел вытереть его до дыр, а потом всё не мог просунуть ноги в штаны, будто бы впервые это делал. Весь взволнованный, он решил, что не вытерпит ещё одного подобного разговора с Чанёлем, и, наспех обуваясь в коридоре, крикнул: — Я ушёл. — А завтрак? — донеслось из кухни. Бэкхён буркнул, что он уже опаздывает и дико торопится, напоследок хлопнув дверью. В квартире стало тихо.:
Чанёль чувствовал, что что-то идёт не так, что назревает что-то гигантское. Он знает Бэкхёна, как облупленного, и эта его задумчивость слишком очевидна. Это значило, что Бэкхён собирался сделать или сказать что-то важное, а Чанёль только догадывался, что же так долго терзает его. Просто Бэкхён такой человек: он никогда не говорит сгоряча, в отличие от Чанёля, и умеет взвешивать каждое слово, и, судя по всему, то, что он так долго вынашивал в себе, имело большую значимость. Чанёль даже не знал, что это могло быть. Он вообще любил сюрпризы и решил просто подождать, даже не строя никаких особых догадок. Но он резко переменил своё мнение, когда застал Бэкхёна с Кёнсу с их трактатом любви. Это было идиотизмом, дуростью, ну хотя бы потому, что боже, ну это ведь всего лишь Кёнсу, последний человек, к которому нужно ревновать Бэкхёна. Но логическая цепочка быстро сложилась сама по себе: и то, как Бэкхён очень странно реагировал на него и смущённо уходил прочь, но при всём при этом неожиданная ласка с его стороны, словно он заранее извинялся перед предстоящим событием, и его задумчивость, ну и, конечно, подслушанный разговор. Чанёль преданно верил, что его догадки — плод его ревнивого воображения, но Бэкхён не объяснялся, только делал вид, будто бы ничего не произошло. И это раздражало. Но этот разговор на кухне сделал всё только сложнее. А всё Бэкхён со своей последней фразой. Это вообще что было? Признанием, что ли? — Ужас, да нет же, — фыркнул Чанёль, переодеваясь перед зеркалом на работу. Да, точно. Бэкхён вовсе не такой человек, который говорит намёками, тем более, такую вещь от него слышать странно. Чанёль даже не ждёт от Бэкхёна признания, ведь ну куда ему ещё больше? Бэкхён до сих пор не привык к нему, какая там любовь. Чанёль, сам того не замечая, хмурился, пока смотрел на себя в зеркало. Бэкхён бы не стал бросаться такими словами зря. Но, может, Бэкхён просто хотел, чтобы он перестал злиться? И чего он ушёл? Стоило ли переспросить для ясности? Пока все эти мысли занимали его голову, Пак возился с галстуком почти десять минут, а потом, рассерженный, бросил его к окну. Он упёр руки в бока и издал усталое «уф», постоял немного в тишине, собираясь с мыслями, а потом увидел на наручных часах, что уже знатно опаздывает на работу. Он уехал на работу, хоть там отвлекшись от всех этих странных и запутанных мыслей.:
Бэкхён осознал, что Чанёль ничегошеньки не понял. Вечером он даже ничего не стал спрашивать или пытаться продолжить их утренний разговор — был всё ещё обижен. Днём Бэкхёна посетила идея своим признанием всё объяснить (твою мать, Бэкхён, да ты чёртов гений), но он подумал, что не должен так пользоваться моментом и сделать всё дико романтично. А загладить ссору решил немного по-другому. — Привет, — чрезвычайно приветливо сказал Бэкхён, входя в спальню, где Чанёль работал за своим ноутбуком. Пак мимоходом поднял на него глаза, безразлично кивнул и вернулся к экрану, подперев рукой подбородок. Бэкхён подумал, что Чанёль очень сексуальный, когда весь такой из себя холодный и отчуждённый. Прямо хочется губу до крови кусать, но Бэкхён быстро перестал думать о подобной чуши и сделал максимально дружелюбное лицо. — Что делаешь? — спросил он, присев на край кровати рядом с Чанёлем. — Работаю. Он понятливо кивнул и смерил усталого Чанёля взглядом, как бы оценивая свои шансы на неудачу, но всё же не стал медлить и, аккуратно положив руку на чужое бедро (Чанёль мгновенно оторвался от экрана, но сумел не дёрнуться на месте), спросил: — У меня есть кое-что для тебя. — И что же? — спросил Чанёль так, точно был жутко занят, но его внутренний ребёнок, обожающий сюрпризы и подарки, просто изнывал от любопытства. Бэкхён достал два билета на поезд Сеул—Каннын и брошюрку какого-то отеля. — Выходные на пляже Кёнпходэ. Я не взял путёвку, потому что это всё как-то неинтересно. А это отель, он на берегу. И у нас там будет вид на пляж. Если тот мужик с лысиной не наврал мне, — криво усмехнулся Бэкхён. Чанёль странно посмотрел на протянутые бумажки, а он всё усердно держал на лице улыбку. Пак не отвечал, и он всё же спросил: — Ну, ты со мной? Чанёль было открыл рот, чтобы восхититься, рассмеяться, поблагодарить, но он удержал себя и лишь бросил: — Лучше Кёнсу позови. Он, наверное, охотнее согласится. Бэкхён вздохнул и уронил руки с билетами себе на колени. — Ну чего ты дуешься? — почти обиженно спросил он. — Мы ведь поговорили уже. Чанёль не отреагировал, задумчиво печатая на клавиатуре своего ноутбука. Бэкхён с минуту помолчал, долго смеряя его взглядом, а потом присел поближе и погладил его по плечу. — Ну Чанёль, — почти промурчал он. — Поехали, а то только и сидим дома. От работы отвлечешься. Отдохнёшь. — Нет времени отдыхать, у меня куча работы. Бэкхён едва не сидел у него на ногах и уже без стеснения трепал ему волосы, гладил плечо, поправлял домашнюю футболку. — Ты сейчас говоришь, как старпёр, — произнёс он, разглаживая несуществующие складки футболки на груди. Чанёль незаметно сглотнул. — Тебя никогда так не волновала работа. — А теперь волнует. Тем более, нам некому оставить Наруто. — Чанёль повёл плечом, как бы пытаясь стряхнуть с себя пальцы Бэкхёна, но тот прекрасно понимал, что делает, и теперь ковырял ворот одежды, касаясь шеи, где вздумается. — Его оставим Ифаню, пару дней справится с ним. У Чанёля больше не было аргументов. Они молчали, а потом он поднял взгляд на Бэкхёна, который внезапно оказался близко-близко и выжидающе смотрел ему в глаза. У них завязался безмолвный диалог, когда Бэкхён глазами спрашивал «ну, поехали?», а Чанёль отвечал «не хочу я никуда!», и в итоге Бэкхён вслух сказал: — Будет весело. Я специально хочу побыть немного наедине с тобой. Ну всё, Чанёль проиграл. С самого начала, вообще-то, но тут хоть упёртость и обида держали, а теперь он в лужицу. Он просто не выдержал и притянул к себе Бэкхёна за поцелуем, получив мгновенный отклик от него. Ноутбук упал на одеяло, и на него, в общем-то, было плевать, а Чанёль подумал, что надо бы сказать, что он всё равно обижен, и вообще... — Это значит «да»? — спросил Бэкхён, едва оторвавшись. — Я такого не говорил, — фыркнул Чанёль в ответ и поцеловал его снова.:
Утром субботы Бэкхён уже проснулся не в их маленькой квартире в центре Сеула, а в гостиничном номере с огромными окнами, выходящими на береговую линию. Чанёль рядом ещё сопел, ткнувшись носом в подушку, и Бэкхён решил не мешать ему. Он поднялся, босиком прошёл на балкон и, едва оказавшись снаружи, благоговейно вдохнул свежий морской воздух. Пляж был пустынен, только пожилые люди и какая-то семья с двумя детьми прятались под зонтами. Сезон ещё не начался, да и в разгаре дня редко кто приходит искупаться, а вообще, в городе и на берегу было на удивление очень мало людей. Бэкхёна это очень радовало. Он щурился, глядя туда, где проходила линия между тёмно-синей водой и кристально чистым небом, а тёплый ветер с моря трепал волосы и его майку. Бэкхён, уперевшись локтями в ограждение балкона, раздумывал над планами на сегодня, а они у него были грандиозные. Рядом раздался протяжный зевок и полусонный вздох. Прежде чем Бэкхён обернулся, он почувствовал короткий поцелуй в плечо, а затем увидел Чанёля, опухшего ото сна, но очень выспавшегося. — Давно здесь стоишь? — хрипло спросил он, потирая глаза. — Нет. Сам только встал. Как спалось? — Супер, — потянулся Чанёль, а потом, задумчиво посмотрев на берег и не найдя там ничего интересного, повернулся к Бэкхёну и притянул к себе, приобняв за плечи. — Чем займёмся сегодня? — У меня никаких планов, — улыбнулся Бэкхён. — Но давай сначала позавтракаем? Завтраком это было сложно назвать, потому что в два часа дня люди по обыкновению обедают. У Бэкхёна впервые за последнее время на душе было спокойно и безмятежно: он просто пил самый вкусный на свете лимонад на веранде кафе, ветер приятно щекотал кожу, пробираясь под футболку, а напротив сидел Чанёль, морщась от кислого лимонного коктейля, который заказал по ошибке. И больше ничего не надо. Потом они пошли на пирс. На пляже появился народ, но незначительный, так что всё равно было тихо. Бэкхён, предвкушающий прыжки в воду, торопливо стянул с себя футболку и бросил полотенце, оставшись в плавках. Он думал, что Чанёль тоже будет заряжен энтузиазмом и прыгнет в воду первым, но тот подозрительно молчал, оставаясь сзади. — Ну, ты чего? — обернулся Бэкхён, щурясь от солнца. — Передумал, что ли? — Нет... — почесал он затылок, отводя глаза, — просто, эм, ну, давай ты первый. Бэкхён пожал плечами и с разбегу прыгнул в холодную воду. Чанёль облегчённо выдохнул, потому что смотреть на полуголого Бэкхёна было слишком тяжело для его выдержки, но всё стало хуже, когда Бён поднялся на пирс обратно, чтобы прыгнуть ещё раз. Мокрые шорты облепили бёдра, капли воды, скатывавшиеся по торсу, блестели на солнце, а жест, которым Бэкхён убрал назад мокрые волосы, просто вынудил Чанёля шумно сглотнуть. — Вода холодная! — очень громко пожаловался Бэкхён, но выглядел он крайне довольно. — Давай купаться, чего стоишь? Чанёль тряхнул головой, отвязался от наваждения и решил, что точно должен попрыгать. И прыгали они с пирса так, будто им было не больше тринадцати: с дурацким смехом, кучей брызг, попытками делать сальто в прыжке, и так продолжалось до тех пор, пока у Бэкхёна не посинели от холода губы, а Чанёль чуть не потерял свои плавки, когда неудачно прыгнул. — Я первый в душ! — крикнул Бэкхён, забегая в отель всё в одних же плавках и с полотенцем на плече. — Я сильнее замёрз, если что, — догонял его Чанёль. Бэкхён, сияя голым торсом, промчался мимо стойки администратора и, хихикая, стал нажимать на кнопку лифта. Чанёль сильно отстал от него, и, когда двери лифта отворились и Бэкхён оказался внутри, он показал ему язык, победно улыбаясь. Кнопка загорелась, и двери стали закрываться, но чего Бэкхён совсем не ожидал, так это того, что в последний момент в лифт просунется рука Чанёля и он раздвинет двери. Теперь ухмылялся Чанёль, своим триумфом прижав опешившего Бэкхёна к стенке. Двери закрылись, и лифт неспешно двинулся на восемнадцатый этаж. — Думал там меня оставить? — улыбался Чанёль, встав вплотную с ним. — Подъём по лестнице пошёл бы тебе на пользу, — ответил Бён, и на его лице снова оказалась игривая улыбка. Чанёль поцеловал его, и губы Бэкхёна были солёные и холодные, а ещё он соприкасался с его голым прессом, но что куда важнее, так это руки Бэкхёна в мокрых волосах Чанёля, которому от этой близости хотелось стонать в голос. Он уже даже забыл, что они были в лифте, когда раздался звонок и двери раскрылись. Бэкхён отпрянул, увернулся и выскочил из лифта, бросив в коридоре: «Всё равно я в душ первый!»:
Море действительно было ещё холодным, поэтому горячий душ после казался чем-то райским, только перед этим Чанёлю пришлось двадцать минут смиренно ждать, пока закончит Бэкхён. Вечер наступил незаметно, когда палящее солнце стало медленно закатываться за горизонт, как будто медленно погружалось в воду, оставляя на её поверхности огненную дорожку. Чанёль натянул на себя толстовку, потому что к этому времени жара резко спала, и сказал Бэкхёну: «Такой закат пропускать нельзя!» У Бэкхёна по плану, вообще-то, и так была эта прогулка под закатным солнцем и всё такое, но ему даже был на руку энтузиазм Чанёля, поэтому он просто кивнул, покидая номер вслед за Паком. Казалось, город ожил специально для вечера, потому что на дорожки вывалились шумные компашки, женщины с детьми, хозяева со своими питомцами, да и всякий разный народ. Они вдвоём протопали по длинному пирсу до самого конца, куда всем было просто лень идти, и когда они там оказались, солнце уже почти скрылось за гладью воды, но небо всё ещё оставалось розовым, а вода блестела на свету. — Немного опоздали, — разочарованно вздохнул Чанёль, сев на лавку. — Эти закаты случаются каждый божий день, — ударил его в плечо Бэкхён, упав рядом. Чанёль едва-едва улыбнулся ему, и сидели они молча, а потом Бэкхён просто уронил голову на плечо Чанёлю, потому что просто хотелось. Солнце исчезло совсем, затем небо стало темнеть, пока солнечный свет не заменили звёзды, которые, казалось, были совсем близко-близко, потому что на небе не было ни облачка, а воздух был такой лёгкий, что чувствовалось, будто бы можно взлететь и достать любой огонёк, спрятать себе за пазуху, пока никто не поймал за воровством, быстро вернуться на землю и втихомолку, пока никто не видит, подарить любимому человеку. Они сидели тихо очень долго, но Бэкхён не сможет точно сказать сколько. Какая-то его часть была безмятежна, он отдыхал умом и телом, но всё же не мог не тереть пальцы от волнения, потому что на языке вертелась та самая фраза, но Бэкхён не мог высчитать, стоит ли сделать это сейчас, или всё-таки последовать заранее составленному плану, но ведь так хотелось, буквально рвалось из груди, что... — Хочу сидеть вот так всю вечность, — тихо произнёс Чанёль, подняв голову к небу, точно выискивал что-то среди мириад звёзд. Бэкхён только вздохнул и ткнулся носом в грудь, этим жестом полностью соглашаясь, а потом лениво поднял взгляд на Чанёля и увидел, что у того в глазах стояли слёзы. Чанёль всё смотрел в небо, и в его больших мокрых глазах отражался свет звёзд. Бэкхён быстро поднялся и серьёзно спросил: — Что такое? — Не знаю, — улыбнулся Чанёль, опустив на него взгляд. Бэкхёну скрутило живот. — Просто... не знаю. Я так счастлив сейчас. Бэкхён бы пошутил, что Чанёль просто большой ребёнок и плакса, но сейчас ему самому хотелось плакать от того, что всё то, что их окружало — шум волн, далёкие крики с берега, скрип старых досок, солёный воздух, миллионы светил в небе, высокое, ясное небо — всё это было их, для них, ради них. Ради него и Чанёля. — Ты же знаешь, что меня легко растрогать, — оправдался Чанёль, закусив губу. Бэкхён ничего ему не отвечал, и Чанёль чувствовал себя в высшей степени глупо, но не мог соврать, что каждой клеточкой своего тела был счастлив, что слёзы сами рвались. Он всё стеснялся смахнуть их с глаз, но замер, когда Бэкхён крепко-прекрепко обнял его за плечи, прижавшись щекой к его шее. — Я люблю тебя, — шепнул он. — Не плачь. Это было точкой невозврата. У Чанёля не было удивления: он успел только почувствовать, как грудь неожиданно сдавили в тисках, а потом выпустили наружу, и стало так необъяснимо легко дышать, и по всему телу пролилась лёгкость, словно он был невесомый. Но куда важнее было то, что он чувствовал, что дышал, дышал не тем прекрасным морским воздухом, а Бэкхёном, каждой его частичкой, пропускал его через сердце, словно ему внутривенно ввели метамфетамин. Он сцепил руки на спине Бэкхёна, носом ткнувшись ему в плечо, и крепко-крепко зажмурился. — И я тебя, — прохрипел он. — Очень. Слёзы больше не наворачивались. Они сидели тихо, и Чанёль ясно слышал, как часто у Бэкхёна бьётся сердце, как мерно он дышит, как сжимает в пальцах складки его толстовки, как вздымается его грудь при каждом вдохе. Бэкхён подумал, что никогда так не нуждался ни в ком, как в Чанёле, и никогда не чувствовал себя таким нужным. Весь Чанёль — со своими дурацкими улыбками, оттопыренными ушами, грубым голосом, поцелуями невпопад, слезами к месту и не очень, преданными глазами — весь его и ничей больше. Всегда был его, но понял это Бэкхён только сейчас, когда крепко прижимал Чанёля к себе, будто бы хотел соединить своё сердце с чужим, чтобы бились вместе и в унисон. Это было так просто. Просто они вдвоём. Просто. А потом Бэкхён случайно увидел на наручных часах время, вспомнив, что совсем забылся и оборвал собственный план. Ему совсем не хотелось думать о такой глупой вещи, как время, но он всё же шелохнулся, пытаясь отняться от Чанёля, но тот молниеносно стиснул его в руках. — Ещё немного, — добавил Чанёль. Бэкхён улыбнулся, коротко поцеловал его в шею, туда, где воротник толстовки не скрывал кожу, и тихо сказал на ухо: — Я хочу сходить с тобой кое-куда. Прямо сейчас. Они шли довольно долго, покинув территорию отеля. Дошли до какого-то пляжа, который отличался тем, что вода была там тихая и спокойная, потому что он походил на маленькую бухту. Он был даже более оживлённым, и везде крутили педали велосипедисты, на площадках играли дети, а тут и там был слышен смех. Но Бэкхён молча показал пальцем на маленький домик, откуда была слышна музыка, и находилось это место на самом конце широкого природного пирса, составленного из камней и гальки, а местами — из огромных острых булыжников. Они добрались до каменистой дорожки-пирса. Она была довольно широкой, и тут природа вместе с человеком сделали чудесную вещь: пирс был достаточно высоко над уровнем воды, а поверхность была вымощена досками, ведущими к тому домику в самом конце. Это был ресторан. Внутри оказалось не много людей, а официант провёл их к отдельной комнате с большими окошками. Там был накрыт маленький столик на двух человек. — Только не говори мне, что ты забронировал это. — Ну должен же я хоть иногда поухаживать за тобой, — рассмеялся Бэкхён. Чанёль чувствовал себя скромной дамой, которой вот-вот сделают предложение руки и сердца, но куда более он чувствовал себя счастливым, потому что Бэкхён, чёрт возьми, прекрасно знает, какой он неубиваемый романтик, который не может устоять перед всей этой сладкой сопливостью. А ещё было много вина (но на самом деле его много не бывает), много молчаливых взглядов глаза в глаза, тихих разговоров, точно кто-то подслушивал их, и странная, необъяснимая лёгкость в желудке, будто все бабочки там устроили целый бунт. — Брудершафт? — улыбнувшись, спросил Чанёль, поднимая очередной бокал с вином, и Бэкхён кивнул. Они переплели руки в локтях, выпивая до дна, и Чанёль не мог не спускать пьяного внимательного взгляда с Бэкхёна. А затем он просто потянулся к нему губами, сцеловывая вкус вина, и дыхание остановилось, хотелось вместить всю нежность, всю страсть, всю любовь, всего себя и всё разом; вместить в это прикосновение всё, о чём он думал, о чём хотел кричать, чем хотелось поделиться. Намного позже Бён, мимоходом взглянув на свои часы, произнёс: — Уже двенадцать. Я должен был признаться тебе сейчас. — Только не говори мне, что ты планировал это, — хихикнул Чанёль. — Ну да, — смущённо развёл он руками; он и так покраснел из-за вина, а тут ещё и это. — Вся эта поездка, этот ресторан, пляж... для этого. Но ты всё испортил и сломал мой план. — А я-то что? — рассмеялся он. — Расплакался там на пирсе, что мне просто уже стало невтерпёж! Всё мне обломал. Чанёль откинулся назад в своём кресле, взъерошивая волосы. Он помолчал с полминуты, а потом сказал, улыбаясь потолку: — Ужас. Ты всё устроил только ради этого. — Такие вещи просто не говорят, — ответил Бён, чувствуя, что уже болтает лишнее, но остановить себя не мог. — Тем более, мы с Кёнсу всё здорово испортили. — Вы с Кёнсу? Бэкхён подпёр потяжелевшую голову рукой, выводя пальцем рисунки на столе, и продолжил: — Мы с ним обсуждали, как я должен тебе признаться... и репетировали эту дурацкую речь. Он говорил, что я делаю всё не так, а потом у меня вроде стало ничего так получаться... и тут ты пришёл с работы и услышал это. А потом рассердился, но разве я мог вот так просто сказать... вот. Чанёль не отвечал, просто тихо смотрел на немного пьяного Бэкхёна, а потом как рассмеялся: — Дурак! Ну ты заставил меня понервничать... Бэкхён буркнул, что «сам ты дурак» и потянулся за новым бокалом, но Чанёль мягко убрал его руки, сказав, что на сегодня хватит. Они покинули ресторан, а через четверть часа уже поднимались в свой номер. Бэкхёна довольно сильно клонило в сон, когда в лифте он едва на засыпал у Чанёля на плече. Но в номере, когда Чанёль стягивал с себя толстовку, Бэкхён неожиданно поцеловал его, получив в ответ удивлённый, но довольный стон. Он устроился у Чанёля на бёдрах, держа за затылок, гладя шею, волосы, уши, щёки — всё, до чего дотягивались руки, а потом вдруг оторвался, прервав это наслаждение, что Чанёлю теперь хотелось выть от возмущения. Бён пьяно смотрел ему в глаза, и его грудь тяжело вздымалась и опускалась, а Чанёль шумно сглотнул, съедая Бэкхёна взглядом. Он мягко перевернул Бэкхёна на кровать, целуя снова, между делом поднимая край футболки, и Бэкхён весь горел, от него исходил пыл и жар, но сам Чанёль прямо сгорал от каждого прикосновения, превращался в пепел, выжигал себе душу и варился в котле, но всё это было так нереально, потому что он и не думал, что так отлично помнит тело Бэкхёна, к которому не притрагивался столько месяцев. Бэкхён стал нетерпеливо тянуть его футболку, и он покорно стянул её через голову, возвращаясь к изучению такого податливого, такого родного тела, за мысли о котором неустанно стыдил себя, потому что знал, что Бэкхён и пальцем не позволит притронуться, но не мог не скучать по нему. Чанёль вспотел; он просто слетал по фазе, чувствуя разгорячённую кожу под пальцами, ловкие пальцы в своих волосах, слыша сбитое дыхание, чувствуя влажные губы на своей шее, щеках, подбородке. Его накрыло дикое возбуждение, когда Бэкхён издал тихий несдержанный стон, ведь он так давно, так давно не слышал этого сладкого голоса, что по всему телу прошлась армия мурашек, а разум совсем отказал, и он стянул с Бэкхёна джинсы, потеряв счёт времени на том моменте, когда Бэкхён обвил его спину ногами, прижавшись крепче. — С-стой, — еле выдавил он из себя спустя некоторое время. — Мы... не можем. Бэкхён сначала совсем его не услышал, а потом долго смотрел на него непонимающим взглядом. Чанёль дышал тяжело, прерывисто, и говорить было сложно, но он продолжил: — Я... ничего не взял. И тебе будет больно, если... так сразу. Бэкхён не сразу его понял, а потом прошептал, что «и без этого можно», и Чанёль подумал, что Бэкхён у него самый лучший, юркнув рукой под кромку чужих боксёров, сдавив в руке возбуждение, а когда услышал громкий стон, готов был позорно кончить в трусы. Бэкхён расстегнул его джинсы, сначала неуверенно дотронувшись до его органа, но, услышав бурную реакцию, сквозь смущение, но стал двигать рукой одновременно с Чанёлем. Все рецепторы обострились до предела; каждый звук, каждое движение, каждый взгляд имели ядерное значение, и они кончили вместе, а перед глазами были снопы фейерверков. И, пускай у них не было полноценного этого, Чанёль чувствовал себя так, что оно было аж тридцать раз кряду.:
Бэкхёну думалось, что в нём что-то неожиданно переменится после признания, но, к его удивлению, вещи оставались такими же, как и раньше. Но потом он осознал, что тут вещь была куда более важная: другой он. Потому что ему дышалось в стократ легче с осознанием того, что он был честен и с Чанёлем, и с самим собой. Сначала даже было как-то неудобно, неловко, но Чанёль был таким же, как и всегда, и его отношение к нему никак не изменилось, он всё так же любил его преданно и отчаянно, только теперь светился от счастья каждую минуту, и Бэкхён чувствовал себя неудобно от того, что так властен над состоянием Чанёля. Изменилась ещё одна вещь: Чанёль его пугал. Оказывается, в ту ночь в отеле, когда они оба были немного пьяными и:
Когда Бэкхён сказал, что ему надоели эти странные процедуры и он уже готов, Чанёль сказал, что всё равно они займутся сексом только после того, как он удостоверится в полной безопасности и всё такое прочее, а Бэкхён подумал, что никакой прелести в этом нет и так вообще неинтересно. А ещё он заметил, что всякий раз после этих постыдных (для него) сеансов Чанёль скажет что-то умное и запрётся в ванной, и один чёрт его оттуда вытащишь. Бэкхёну было интересно, чем же там Чанёль подолгу занимается, и в один из дней, когда Чанёль уже по привычке скрылся в ванной, он достал ключ и тихо открыл дверь снаружи. Чанёль, кажется, был занят, раз не услышал, тем более, стоял он спиной к двери, но Бэкхён увидел его отражение в зеркале. Он был весь какой-то взмыленный, всклокоченный, дышал прерывисто и тяжело. Бэкхён вылупился сначала и даже покраснел слегка, но вовремя понял, что может воспользоваться моментом. Он вошёл в ванную и со спины подкрался к Чанёлю, аккуратно положив руки ему на плечи: — Чем занят? — тихо-тихо спросил он. Чанёль замер, и было явственно слышно, как он шумно сглотнул. Бэкхён перегнулся через его плечо и, увидев бугор на домашних брюках, непринуждённо произнёс: — Мог бы меня попросить, я б помог. Ты всегда здесь этим занимаешься? — Нет... ты о чём? — спросил Чанёль голосом робота. — Об этом. — Бэкхён провел рукой по чужой ширинке. Чанёль медленно развернулся к нему всем телом, и Бэкхён увидел, что глаза у того мутные, но горят чем-то дико живым, сильным. У Чанёля дёргался кадык. Между ними висело напряжение, и они будто играли в безмолвные гляделки, кто кого первый. Не выигрывал никто, а воздух в ванне сгущался, электризовался, и Чанёль проиграл в этой борьбе первым. Он вдруг крепко поцеловал Бэкхёна в шею, оставляя на месте засос, прикусывая кожу, а Бэкхён ни капли не сопротивлялся, подставлялся под эти грубоватые поцелуи. Чанёль стал напирать на него, прижав к дверному косяку, но Бэкхён не был безвольной куклой в его руках; он мягко толкнул его в плечи, вытеснив в коридор, и обнял за шею, немного успокоив разбушевавшегося в нём монстра. При всём при этом Чанёль сумел мягко положить Бэкхёна на их кровать, снимая с него кофту, стягивая брюки. Бэкхён еле-еле смог избавить его от футболки и штанов, потому что Чанёль стал какой-то неконтролируемый, непробиваемый. — Чанёль, Чанёль, — позвал его Бэкхён меж поцелуями, гладя по напряжённой спине, — успокойся, ты слишком сильно реагируешь. А как ему не реагировать? Как ему спокойно дышать, когда причина твоей бессонницы и сотен раз постыдной мастурбации в туалете — лежит прямо под тобой, отвечает на поцелуи, подставляется под твои руки, которые так дико скучали по всему этому? Как держать себя в руках, когда ты почти полгода ничего, кроме руки, на своём члене не чувствовал, в то время твой личный афродизиак всегда рядом, на расстоянии вытянутой руки, но к нему никак не подступиться, только смотреть? А тут — бам! — и всё твоё, снова, как раньше, и можно снова вот так просто прикоснуться к чужой коже, вдохнуть запах, очертить каждый изгиб — ну разве можно оставаться спокойным, когда это происходит? — Просто... ты не представляешь, Бэкхён, как я тебя хочу. Он вёл носом дорожку от яремной впадины до пупка, спустился ниже, коснувшись пальцами ещё влажного после растяжки отверстия. Бэкхён не стал зажиматься, он сразу понял безмолвный приказ и послушно раздвинул бёдра шире. Чанёль нашёл в себе силы достать лубрикант, который не успел убрать далеко, и смазать им проход, осторожно толкнувшись внутрь пальцами. Бэкхён тяжело выдохнул, сжав в кулаках простынь, и подался вперед, насаживаясь полностью. У Чанёля чуть не закружилась голова от этой внезапной инициативы, и он вытащил пальцы, подставив головку возбуждённого члена к анусу. — Скажи, если будет больно, — шепнул он, и Бэкхён понятливо закивал, закусив губу, когда Чанёль наполовину оказался внутри. Пак замер, выслеживая любую эмоцию на лице Бэкхёна, но тот даже не жмурился, а потом прижал его разгорячённое тело ближе к себе и выдохнул на ушко: — Пожалуйста, продолжай. Чанёль подумал, что лучше бы Бэкхён этого не говорил, потому что остановиться теперь он вряд ли сможет. Он толкнулся до самого основания, замерев на мгновение, потому что внутри Бэкхёна было так до приятного узко и горячо, что он готов был кончить только от этого. Но всё стало хуже, когда Бён протяжно застонал, впившись ногтями ему в плечи. Чанёль двигался быстро, раздражая внутри Бэкхёна простату, из-за чего Бён быстро кончил, выгибая спину до хруста в позвоночнике. Из-за оргазма он непроизвольно сжал Чанёля внутри себя, и у того поплыли круги перед глазами; он успел выйти из Бэкхёна и обильно кончил ему на живот, чуть не упав сверху без сил. Сердце билось как ненормальное, воздуха было катастрофически мало, и он медленно упал на постель рядом с Бэкхёном. Они молча лежали, восстанавливая дыхание, а потом Бэкхён сипло спросил: — Всё нормально? Чанёль взглянул на него. Он был взъерошенный, покрасневший, на лбу выступил пот. На ключице и на шее уже наливались синяки от оставленных Чанёлем поцелуев, на плече зиял явный укус. Он почувствовал, что от этой жутко привлекательной картины снова возбуждается. — Абсолютно.:
Потом Чанёль оклемался, пришёл в себя и даже извинился, что потерял над собой контроль и, как он сам сказал, сделал их первый раз таким неромантичным. Бэкхёну, честно говоря, это романтика к чертям не сдалась, ему бы только Чанёля и больше ничего не надо, так что он заверил Пака, что ему жутко понравилось (и это было чистой правдой). Их жизненный уклад шибко не изменился: Чанёль надрывал спину в своём стеклянном офисе, Бэкхён писал статьи для газеты и перечитывал свои старые, понимая, что в этом он совсем не изменился, а Наруто каждый день лениво бродил по квартире, обижаясь на своих хозяев, когда те шумели в спальне. Порой Чанёль забывал, что у Бэкхёна амнезия. Честно сказать, он даже не помнил этого пресловутого названия, которое ему сказали в больнице. Это, оказывается, имело такое маленькое значение, что этот факт просто становился блеклым, незаметным пятном в их жизни. Чанёль любил Бэкхёна с каждым днём всё больше и больше, и выглядело всё так, как раньше, вот только теперь Чанёль это понятие не использовал — как раньше уже не будет никогда, потому что Бэкхён так ничегошеньки и не вспомнил, да и навряд ли вспомнит когда-нибудь. Но какая к чёрту разница? Какая, скажите, разница, если Бэкхён так заливисто смеётся, так влюблённо смотрит ему в глаза, так жмётся к нему во сне, так умопомрачительно готовит фрикасе, так ласково гладит его по волосам? Он не раз пытался рассказать Бэкхёну обо всём, что с ними происходило, ведь он имел право знать, вот только Бэкхён всегда безразлично отнекивался: «Зачем мне это?». Он понимал, что было между ними в прошлом что-то не очень приятное, исходя из некоторых рассказов Чанёля, вот только ему не суждено узнать об этом, потому что ему абсолютно плевать на всё то, что было в прошлом — куда важнее было то, что происходило с ним сейчас, каждый день. Бэкхён, конечно, порою чувствовал себя каким-то неполноценным, но эту дыру в нём с лихвой заполнял Чанёль своей любовью и каждодневным присутствием, и оттого Бэкхён не мог не чувствовать себя счастливым. Однажды, копаясь в шкафу, Чанёль обнаружил интересную находку: маленькую подарочную коробочку, внутри которой лежала открытка и жуткий галстук с принтом из покемонов. Это был подарок Бэкхёна много лет назад, который он подготовил для него, Чанёля, задолго до того, когда между ними произошла та роковая ссора. При воспоминании о том времени Чанёль невольно сморщился. Этот подарок передал ему Кёнсу, и Бэкхён так никогда и не узнал, что его подарок всё же дошёл до своего получателя, не знал даже до того, как потерял память, потому что Чанёль надёжно его спрятал и никогда не доставал. Чанёль надел этот галстук следующим утром, довольно осматривая себя в зеркале. Заходя на кухню, он застал Бэкхёна с чашкой кофе в руках. — Ты что, сам завязал? — удивлённо спросил он. Маленький секрет: Чанёль всегда умел завязывать галстуки сам. Но Бэкхёну это знать нельзя. — Да вот... вдруг случайно получилось, — улыбнулся Чанёль, надкусывая тост Бэкхёна. Тот странно посмотрел на него, но всё же поверил. — Эй... это что, покемоны? — ещё пуще удивился он, вглядевшись в галстук. Чанёль, занятый тостом, кивнул, надевая на руку часы. — Ты где его откопал? — Да так... — задумчиво сказал Чанёль, поправляя воротник. — Дарили мне давно. — Да? Кто? — Есть там кое-кто. — Он улыбнулся. — Ты его хорошо знаешь. Что, нравится? — Да, очень, — признался Бэкхён, дожёвывая тост. — Тебе идёт. Я бы сам тебе такой подарил. Чанёль быстро поцеловал Бэкхёна в щёку, бросив на прощанье, что уже опаздывает. Он вышел из дома в жутко хорошем настроении, решив, что должен купить Бэкхёну такой же, парный, как из окна квартиры раздался крик Бэкхёна: — Так ты скажешь, кто его тебе подарил? — А что, ревнуешь? — рассмеявшись, крикнул он в ответ. Бэкхён, высунувшийся из окна, вдруг покраснел. Он нахмурился и ответил: — Прям щас! — и захлопнул окошко, нырнув обратно в квартиру. Чанёль глядел в закрытое окошко с пару минут, никак не в силах снять с лица глупую улыбку, а потом, поправив галстук, двинулся к своей машине. Он купит ему такой же. Чтобы не обижался.— Конец —