Stop the clocks

Он приносит мне чай с утра, и это кажется чем-то эфемерным. Волосы торчат, глаза сонные, сияют, а брови заломлены – обжёгся. Я не могу не смеяться с этого существа. Нам нужно только так – спокойное утро и совместное завтра. Когда нет и проблеска мысли об упрёках, ссорах, когда хочется наплевать на обязательства и (не такую уж грозную) работу, оставаться здесь, в уютной мягкости простыней, чтобы зацеловывать друг другу лица и строить планы, которые обязательно выполнятся. На Рождество всегда будет теплее. Мы не религиозны, но как тут удержаться, когда сияние всего города прожигает даже то, что внутри нас. Ресницы белые, пальто заснеженно, ворохи шарфов покрыты маленькими белыми пятнами, а я всё смеюсь и только он знает, что за всеми улыбками прячу смущение и привязанность. Мы выбираем лучшие стеклянные игрушки. На ёлочной ярмарке измеряем каждое дерево в ширину объятий и покупаем самое большое – два с половиной, едва касаясь пальцами друг друга. Мы собираем коллекцию игрушек в детских наборах шоколада с сюрпризами, а после обязательно выставляем их на полках и радуемся как два нашкодивших ребёнка. Мы бьёмся новогодними подарочными носками для Санты, а потом нас побеждает единство – скучающие по губам шеи и одышка прямо на паркете в зале. Мы любим затуманенные сознания и редкие поцелуи в макушку, смотря фильмы в кинотеатрах. Мы любим улыбки знакомых, потому что наш вид вместе заставляет улыбаться даже самого озлобленного и грубого Юнги, которого вскоре рассмешит Чонгук, и вся серьёзность слетит в никуда. Мы любим по-семейному ужинать в джазовых ресторанах, и так ненавязчиво-робко касаться ногами друг друга, отлично воображая себе первое свидание. Мы любим заведомые осознания того, что каждый будет делать через секунду, потому что изучили до конца, до каждой родинки и исходной мысли. Мы любим моменты ясности, когда вдруг музыка обрывается, а влажные после душа тела теряют полотенца и происходит вязкая химия тишины – мгновенье, чтобы оторопеть во взглядах, а после снова засмеяться.

***

— Знаешь, почему я так люблю икуру с перепелиными яйцами? Вопрос, выбивающий из колеи. Намджун забирает еду и быстро очищает. Прожёвывая, нагло смотрит в упор и почти улыбается. Он резко приподнимается, наклоняется над столом ближе, ногой подбивая мою: — Потому что это как заниматься сексом. — Резкий томный бас возле уха. Завораживает. Щурит глаза, когда начинается новая песня – наверняка знает её. Эта стариковская подозрительность ему чертовски идёт. Как у некоторых людей получается сексуально даже жевать? Мысленно негодую. По моему лицу расползаются пятна румянца, и я ощущаю это как никогда отчётливо. Эти неизменные качества, когда он только начинает очаровывать всё в округе, делая такой непринуждённый вид, будто ничего не происходит. Манерность – вот, что не отнимешь у такого мужчины, как Намджун. Иногда чувствую себя девушкой, по причине чего хочу злиться, но никак не получается. Вскидывает бровями, бегло взглянув на меня и, заметив дискомфорт, стукается коленом с моим. Дальше ядовито улыбается и показывает лучезарные ямочки. Слабость опутывает меня, словно маленькую девочку-подростка. Вечером меня ждёт нечто маленькое, неказисто-напуганное и колючее. Зевает, расслабившись в руках и полностью раскрывается для тёплых поглаживаний. Намджун, не удержавшись, издаёт странный звук умиления, что совсем несвойственно. — Как его назовём? — Смотри-смотри, улыбается! — и Нам смеётся с моей реакции на счастье маленького комочка. Прижимается сзади, мажет носом по шее и медленно проползает рукой по моему надплечью – к ежу. Тот зажимается, как только чувствует чужие прикосновения. Прячет даже глаза. Совместная ванна подарит уединение. Вода теплая, согревает. Вдыхаю смешанные запахи гелей и нестерпимо хочу заснуть прямо тут. Джун гладит мои колени по бокам, мнёт и цепляется – сейчас он расслаблен больше, чем в постели. Это пограничное состояние расщепляет даже слова для речи, я тону не в воде – в его затягивающем успокоении. Он падок на такие прикосновения. Причиной служит придыхание от нового массажного движения. Мыть его голову и тело, а после помогать вытираться, как маленькому сонному ребёнку перед сном – квинтэссенция для чего-то нескончаемого. Я не устану думать о том, как он меняется, когда разморен. В рождественскую ночь мостится между расставленных ног, которыми я вскоре обнимаю и не выпускаю. Жмётся распаренными щеками к моим и так по-детски обнимает. Слабое мурчание подобно довольному коту; выдыхает в шею и благодарит. Ведь благодарить должен я!.. Меряется со мной ладонями, едва видя из-за немеркнущего освещения всех гирлянд. Между нами будто растекается воздушный разряд, который не позволяет отдалиться. Вот так лежать с ним рядом, когда чешет макушку и просто радоваться этому изобилию тепла. Глаза – терновые ягоды. Губы – нежные лепестки цветка. Его прошибает моя искренность, а меня накрывает от близости. Мягко-сладостно он разглаживает кожу, и я понимаю самые банальные вещи: я хочу быть рядом с ним, трогать то, что у него внутри. Ощущать эти чувства повсеместно. Когда улыбается, глаза отводит, словно смущается. Он думает, я не пойму знаков, но каждый раз расплывается в неге из моих поцелуев. Опрятный. Тихий. На самом деле – величественный и таящий внутри всё, что у нас есть. Там, за прижатой грудной клеткой, прямо там, под ладонью, – отбивается моя привязанность. Нам просыпается, подтягивает к себе, выдыхает в спину и знает, что я покроюсь мурашками, подобрав его ладонь выше. Поворачиваюсь, понимая, что родные ключицы рядом. Большего мне не надо. Цепляюсь за них, касаюсь губами и помогаю так же близко уткнуться в свои. В болезни проводится ещё несколько дней дома, как подарок для нашей обители. Работа подождёт и весь мир пускай остаётся за дверью. Важно только лечить его и не позволять ненужным вестям проникать в созданный домашний уют. На работе он хорошо зарекомендованный психиатр, замалчивает всё и сияет, как отбелённый алмаз, делая обход. В своём кабинете, только по щелчку защёлки – резвый и неподдающийся. Он легко может пробрать меня дрожью только осознанием того, что мы на самом рисковом месте. ...кашляет, возмущается и кривится, когда я помогаю допить лекарства. Ёж забавляет не меньше: если позволить полуночному звону стихнуть к нулям, можно услышать, как он фырчит и отбивает ноготками по дереву паркета. Он раскрывается для уже привычных ладоней, теперь может хоть часами лежать под тёплыми прикосновениями. Намджун, подобно хомяку, тычется в одеяло и улюлюкает крохе, тотчас расплываясь в улыбке ребёнка: нос красный, как и глаза, зато счастливый не меньше упавшего в нирвану Колюнчика. Когда заглядываю в спальню в третий раз, застаю картину, стоящую запечатления. Позже Джун рассматривает спящего себя и ежа прямо на грудной клетке перед лицом. Сегодня идёт снег. А я лежу в плену объятий Намджуна и вдыхаю тонкие ароматы имбиря и ванили, разящие из кухни. Совсем скоро он будет есть печенье и пытаться накормить им ежа. Солнечная улыбка и смех Нама заставляют меня покорно моститься рядом и смотреть смотреть смотреть. Когда белеют все шарфы, проспекты и дома, когда снежная пурга мягко заметает весь город в свою образцовую красоту, я хочу сиять вместе с ней. Рождественская палитра цветов поблёскивает в окне – плюсы жизни в центре города. Дети непослушные, радостные, раздетые. Бегают друг за другом, играют и смеются. Кто-то ведь обязательно тоже заболеет и будет лечиться семейным очагом. Я, будто пьяный, рассматриваю всё тепло и ловлю искры уюта в каждом углу. Наши прогулки отдадутся осложнениями, но закутать Джуна шарфами и одеть как следует – послужит спасением. Он хитро умолял меня выйти на снег. Ночью покупаем какао, ходим светлыми улицами. Намджун дарит мне новые довольные улыбки и, хрипя голосом и снегом под ногами, рассказывает о передозе эндорфином, а я сознаю, что уже не чувствую своё тело. Кажется, люди думают, что мы очередная пара пингвинов в смешных пуховиках или, должно быть, два ребёнка во внешности взрослых. Глаза лучисто заискрили во взглядах, это равносильный запал. Ощущаю скребущую тягу начать строить снежный дворец против его войска. Но мы, собравшись, решаем, что нужно прямо здесь и сейчас поклясться друг другу в обязательной покупке целого зоопарка, когда вырастем и разбогатеем.