POV Дизейт:
Ледяные руки слегка пробивало тепло, струящееся из сердца. Грудь медленно и незримо наполнялась воздухом, понемногу создавая ощущение, что все-таки она жива. Но глаза были сомкнуты, словно она находилась в вечном сне, и неизвестно, был ли это кошмар. Прошло несколько недель с того момента, как ее душа воссоединилась с телом, но никакого прогресса за это время не предвиделось. Я все также следил за телом, как за трупом, не давая ему усохнуть, вводил в кровь нужные вещества, так как боялся, что пищеварение может уже не работать, но единственное, что давало надежду — сердцебиение. Размеренный глухой стук ее нового сердца внушал спокойствие и словно шептал: «Все будет хорошо…» Больше всего это помогало Тоффи. Он никогда не был таким взволнованным. Он знал, что мы еле успели оживить ее, потому что тело окончательно начало разлагаться, что могло сделать невозможным обратное переселение души. Мы успели в последний момент. Но успели. Дни беспощадно растягивались в недели, но ничего не менялось. Двадцать четыре часа в сутки я пытался не смыкать глаз, дабы увидеть ее робкое движение глаз, услышать ее голос и наконец понять, что все позади. Но этого не случалось. Лишь глухое и размеренное дыхание гложило, заставляя прокручивать День коронации раз за разом в своей голове. Недели перетекали в месяцы. Ее руки были настолько жестоко исколоты, что вводить инъекции уже было некуда, поэтому спустя множество исследований, я смог сделать трубку, соединяющую пищевод с «внешним миром» в надежде, что у него появилась способность хотя бы впитывать полезные вещества. Я стал питать ее организм разными отварами, которые могли восполнить настоящую полноценную еду, и у меня это получилось, но теперь хлопот была уйма. Однако, живя на Земле, я смог изучить и другие способы лечения и восстановления с помощью разных синтезированных веществ. Лет десять назад тут и от опухоли было невозможно вылечиться, но теперь на местную медицину можно было рассчитывать, поэтому часто ею пользовался. «Кормить» Стар теперь приходилось раз десять в день, вместо обыденных трех, потому что иначе ее пищеварение не выдержало бы. Но это был явный прогресс! Тело восстанавливалось почти из омертвленного состояния, и это не могло не внушать надежды. Около двух месяцев спустя сердцебиение стало учащаться, как и дыхание. Кожа заметно порозовела, что показывало, как улучшилось кровообращение, да и вообще! Кормить приходилось все так же: я не хотел экспериментировать, но порции немного увеличились, так как организм на восстановление теперь требовал намного больше. Я позволял себе отдохнуть, давая Тоффи последить за Стар. Он каждый раз сидел с ней, когда я дремал, и каждый раз держался за ее руку, чтобы почувствовать нарастающее тепло на кончиках ее пальцев. Он тихо говорил с ней, стесняясь, чтобы я не слышал, и голос его был как никогда нежен, без грубой хрипотцы и монотонности, которую он проявлял всегда. Если закрыть глаза, то можно было увидеть перед собой того самого Фидо, закрытого, сломленного, но осмелившегося открыться единственной наивной девчонке, сумевшей вытянуть из него всю теплоту и заботливость, воскресить погребенную любовь. Он разговаривал с ней словно с ребеночком, который еще не отошел от сна, спокойно, неторопливо, приглушенно, немного улыбаясь, веря в то, что эта улыбка поможет девушке проснуться. И так продолжалось еще месяц. Пока меня не разбудило тихое постанывание…POV Стар:
Отдаленные звуки, слабый запах целебных трав, колкое тепло и пробивающийся сквозь пелену тьмы луч солнца. Все казалось таким далеким, но ощущалось на кончиках пальцев. Я словно всплывала со дна пучины, все четче чувствуя пространство вокруг. Воздух непривычно разливался по легким, и мое горло, резко сжимаясь, преобразовывало поступающую струю в звук, похожий на скрежет, но вскоре окрепший до тихого стона. Звуки словно приближались, становясь все четче и четче, и теперь было слышно почти каждый шорох, что было словно в новинку. Веки все еще тяжело нависали над глазами, но с каждой секундой борьба с ними становилась все легче. Тяжелый топот, казавшийся для меня землетрясением, пронесся вокруг меня, от чего я невольно вздрогнула, заставив этот топот заглохнуть. Сил двигаться не хватало, и я лишь пыталась выдавить хоть слово в знак того, что я жива, но в итоге получались лишь какие-то хрипы, робкие щелканья зубами и стоны. Но вот с горем пополам мне удалось немного разомкнуть темноту перед глазами: сначала все передо мной было словно в тумане, но вскоре картина становилась все четче и четче. Вдруг я ощутила на своей щеке ледяную кожу ладони, которая немного дрожала. Присмотревшись в размытый силуэт, я увидела лицо того самого дядюшки, что всегда присматривал за нами, лицо, которое почти не изменилось, не считая пары морщин, лицо, по которому слезы стремились к этой яркой, но болезненной улыбке. Голос Дизейта прозвучал приятным бархатом, щекоча задеревенелые уши: — Все позади, солнышко… Но на самом деле все было только впереди… Мое сознание вернулось полностью лишь только через несколько дней. Я уже почти полностью могла брать контроль над верхней частью тела, я могла дышать, смотреть, говорить, думать; я спокойно сидела и пыталась делать все, что говорил Дизейт, чтобы полностью восстановить тело. Да, именно сидела: единственное, что никак не поддавалось моему контролю, были ноги; как бы я ни хотела, они не двигались, словно их отключили от всего тела. Дизейт осторожно объяснял мне, что это из-за того, что плоть уже начала разлагаться за столько лет, так что это даже было огромное везение, что мое сердце бьется, легкие дышат, а мышцы работают, хоть и не все. Но несмотря на это он говорил, что в скором времени все восстановится, и мне хотелось бы верить в это. Дизейт постоянно кормил меня какими-то кашицами и отвратительными похлебками, бубня, что на большее мой желудок пока не способен. Я грезила попробовать что-то вкусное, сочное, сладкое, вдыхая аромат яств, что постоянно бурлили на кухне, но получала в ответ только гневное: «Тебе рано еще!» Так что приходилось терпеть. Но это было лишь глупой проблемой на фоне всей моей бури чувств… С самого моего пробуждения я хотела увидеть его лицо… Его желтоватые глаза, возжелавшие вдохнуть в меня жизнь, его смоляные волосы, грубый неаккуратный нос, мощное тело, но элегантный костюм. Я хотела вновь увидеть Фидо. Но его не было. Делайла говорила, что он жив и хочет меня увидеть, да и Дизейт говорит то же самое, но открыв глаза, я видела только Ди. Лишь по ночам в полусонном состоянии я могла уловить его голос, ощутить что-то, что раньше всегда меня сопровождало, но пропало в одночасье, однако я не могла понять, было ли это явью или сном, так как граница между ними была настолько призрачна, что как только я якобы касалась его кожи, грезы сразу же окутывали меня. И так каждый день. И эти дни шли друг за другом. Плавно текли, засасывая меня в омут размышлений и беспомощности. Вскоре я смогла попробовать что-то из нормальной еды, но лишь на один зубок, чтобы не «перенапрячь кишки», как мне сказал Дизейт. А так ничего не менялось. Голос Фидо ночью — утро, утренняя разминка — завтрак, после завтрака — куча лекарств, лекарства — обед, обед — разминка, разминка — ужин, ужин — сон. И так день за днем. А ноги, словно не мои, болтались и вовсе не поддавались мне. Сначала это казалось нормальным после всего, что я пережила (восстала из мертвых), но теперь это становилось невыносимо. Порой я просто забывала о них, но не забывала привычки ходить, поэтому пыталась встать, но благополучно падала без возможности подняться. И таких случаев была уйма, и с каждым разом после падения мне становилось все хуже и хуже. Морально. Потому что всякий раз, когда я оказывалась на полу, я осознавала, что еще во мне не так. Ужасной длины волосы, потерявшие свой нежно-голубой, лунный цвет и окрасившись в темно-фиолетовый, правая рука, почти полностью поросшая фиолетовыми ветвями темной магии, и огромная дыра в виде полумесяца в грудной клетке, полностью почерневшая вокруг за счет маленьких и больших трещин, через которую можно было даже увидеть, как бьется мое новое сердце. С каждым днем мое существование гложило меня. С каждым падением мне все больше хотелось упасть навсегда. Я была настолько слаба после столь великой силы. Дизейт вновь и вновь поднимал меня с колен и успокаивал, говорил, что все будет хорошо… Но кто знает, будет ли. Тренировки хождения на костылях не давали своих плодов: я так и не чувствовала своих ног. И так день за днем. Прошло около двух месяцев. Я сидела ровно, тупя взгляд в стену, и слушала сиплый лязг ножниц, которыми Дизейт резал мои волосы. Я слышала его тихую ругань в сторону этих ужасно длинных и плотных локонов и мысленно соглашалась с ним. Голова немного дергалась от того, как Ди дергал за волосы, но я уже привыкла. В последнее время они действительно стали мне мешать, но отрезать я их не могла, так как для меня это было кощунство, но спустя множество уговоров Ди я согласилась. И вот я сидела на кресле, лишь слегка подергивая головой, слушая напряженный шепот. Скрежет ножниц бил по ушам, напоминая, кто я, но я игнорировала это и пыталась просто не думать ни о чем, что у меня получалось плохо. Огромная копна волос плюхнулась рядом со мной, развалившись на паркете. Я взглянула на нее, и она, словно змея, взглянула на меня в ответ. Я понимала, что это все в моей голове, но эти волосы, эта змея словно пронзала меня бурей воспоминаний. Темные, потускневшие, они обвивали вокруг моей шеи петлю, прерывая мое дыхание. Воспоминания… Точнее то, что от них осталось. Резкая боль в груди, а потом полное удовлетворение от мощнейшей силы, но через мгновение снова боль, слабость и Мун, идущая целенаправленно ко мне, чтобы убить меня. И эти черные локоны словно были нитью, связывающей один момент с другим, но я никак не могла уловить эту связь. Поэтому я просто смотрела на них в поиске ответа, но получала лишь лязганье ножниц и шуршание остатков волос, словно их крики о помощи. Дизейт растянулся, прохрустев спиной, и почесал затылок тупой стороной ножниц. — Почти готово. Я повернулась к нему вполоборота головой. — Хорошо, — улыбнулась я. Мой взгляд упал на зеркало. Бледная, усталая, болезненная, былой румянец давно погас, оставив темно-фиолетовые бубны на них. Улыбка изнеможенно сползла. Я видела перед собой не человека, а овоща, который только и мог, что сидеть, молиться за свое здоровье и слушать обещания врачей. Слабость. Такой контраст против ужасно мощной силы убивал меня. Неумение даже пошевелить пальцами ног сводило с ума. С каждой секундой, как я смотрела в эти потускневшие, болезненные глаза, я видела человека, который должен был умереть. Последний локон упал с моего плеча. Дизейт облегченно кинул ножницы на комод и выдохнул. Он осторожно взял меня за предплечья и развернул лицом к зеркалу. Улыбнувшись, он немного поправил мои волосы и мило, по-отцовски спросил: — Нравится? Волосы, длиною на ладонь больше от плеча, скорбно фиолетовые, и челки моей больше не было. Чистые, ровные, блестящие, но уже ненавистные мною волосы, облепившие мое лицо. — Странно… — все, что я смогла из себя выдавить в данный момент. — Почему? — Стричь волосы у нас считается кощунством… — я тронула прядь, подняв ее перед глазами, чтобы увидеть их снова и снова возненавидеть, — Теперь я знаю почему… Я тяжело выдохнула и, опустив голову, начала рыдать. Видимо это было все, на что у меня хватало сил. Дизейт сразу же замешкался, обнял меня за плечи и судорожно начал: — Стар, ты чего? Все в порядке? — Прости! Прости меня! Это все моя вина! Если бы я была более рассудительна, ничего бы этого не произошло! — кричала я сквозь слезы, поникнув головой, — Я просто пыталась восстановить справедливость! Но я не помню ничего, что я сделала… Прости меня… — я чувствовала, как взгляд Ди был направлен куда-то позади меня, но я не могла обернуться, так как стыдилась поднять эти полные слабости и вины глаза, — Твоя семья… Ты тратил столько сил и времени на меня, что из-за меня ты не видишься с ними… А я… Меня не существовало двадцать лет, и я понятия не имею, что стало с моей семьей… А Фидо… Его голос я слышу каждую ночь, но я не могу понять, мое ли это воображение или реальность?! Вдруг он уже давно мертв, а ты просто пытаешься меня поддержать тем, что он рядом?! — Рядом. Воздух застрял в глотке. Этот голос. Бархатный бас, тот самый, что вселял надежду на протяжении столь короткой жизни. Руки задрожали, зубы стучали от такого ужасного волнения. Я до сих пор не могла отличить реальность от вымысла. Я было хотела повернуться, но вновь услышала его голос: — Подержи ее, Дизейт. Что тот и сделал. Я была в таком ступоре, что не могла и пошевелиться. Я хотела посмотреть в зеркало в надежде, что там я смогу увидеть его, но в темноте я видела лишь его очертания, все равно не веря своим глазам. Но понемногу я стала приходить в себя. — Ты правда ничего не помнишь? — Это ты… — слезы беспрестанно лились по щекам, обрисовывая скорбную улыбку. — Стар… — Ты жив… Ты правда жив… — Стар, ответь мне: ты ничего не помнишь про День коронации? Я просто не могла и губами более пошевелить. Я пыталась всмотреться в темноту, чтобы вновь увидеть лицо Фидо, но чем сильнее я сосредотачивалась, тем сильнее затуманивался мой взор. Теперь легкие ладони Дизейта на плечах казались мне сдавливающей клеткой, которая не давала мне увидеть единственный смысл моей нынешней жизни. Я начала брыкаться, сбрасывать руки, но Ди держал меня до последнего, тогда я стала кричать; стул скакал на всех четырех ножках, выдерживая мою истерику. — Я отпущу тебя, если ты мне ответишь! — его голос разразился громом, отчего я моментально успокоилась, и он продолжил, — Повторю еще раз: что ты помнишь со Дня коронации? Тяжелое дыхание сбивало мысли и перепутывало все оставшиеся воспоминания. Но ирония была в том, что этих воспоминаний не было. Я провела рукой по волосам, забрав их за ухо, и потупила взгляд в пол, чтобы сосредоточиться на мыслях. — Помню утро, как все готовились. Помню, как открыли ворота, и мы поехали к Святилищу. Корона, пир, танцы… Потом… Палочка, заклинание шепота, мать кляла меня тогда, а затем я, получается, стала Беглой Пташкой. Я чувствовала столь ужасающую силу, но было так приятно… Но после этого пустота. Помню только, когда я вновь была слишком слаба и Мун, воспользовавшись этим, убила… меня. — Вот как… — еле слышно прошептал Фидо, — Все не так плохо, как я думал. Отпусти ее, Ди. — Думаешь, она готова? — Увидим. Руки Дизейта осторожно отдалились от моих плеч, и я резким движением развернула стул вокруг. Вновь пытаясь вглядываться в тень, я старалась разглядеть знакомого мне человека, но с каждой секундой я начинала сомневаться в том, что я вижу. Силуэт начал приближаться и дыхание, словно ударяясь об стены, постоянно прерывалось в глотке; глаза наполнялись слезами и причем так больно, что казалось, будто они питают кровь. Выйдя из тени, передо мной оказался почти под два метра ростом монстр: его серая чешуя, желтые глаза хищника и клыки, почти не скрываемые, породили во мне животный страх и скребущую ненависть. Увидев мой взгляд, он сразу же помутнел, будто испугавшись или же сильно разочаровавшись, но всем своим существом пытался не подавать виду, что так. Было ужасно больно, словно на каждую клетку моего тела забили гвозди. Горло сжало до такой степени, что приходилось вручную надавливать себе на грудь, чтобы хоть как-то дышать. — Прости, но теперь я не Фидо. Того Фидо больше нет. Я задыхалась. Я задыхалась от своей беспомощности. От своей слабости я ввергла столько жизней в эти муки. Слабость сейчас душила меня, она давила мне на глаза, пронзала все внутренности, рвала душу на части. Я была виновата во всем, но я никак не могла исправить этого. Я могла просто сидеть и молча смотреть на то, что я сотворила. Глаза начало жечь, а в груди все сжалось и пропиталось болью. — Прости, что тебе приходится видеть это, — сказал он это то ли с досадой, то ли с той теплотой и любовью, что могла остаться ко мне. — К-кто… — прохрипела я, — Кто это с-сделал с… с тобой? Он горько взглянул на меня, будто ища ответ на этот вопрос во мне. Казалось, будто он скрывает что-то, поэтому быстро пытается придумать причину, а может, это была простая забота, чтобы не травмировать меня еще сильнее. Он вздохнул и сказал: — Сейчас это уже не имеет значения. Если тебе будет легче, то… этот человек давно мертв. — Я ничего не помню… — процедила я, схватившись за голову, — Я никак не могу помочь… Не могу помочь… — я сжала горло из-за того, что дышать уже было невозможно. Фидо хотел подойти ко мне, но я закричала, пытаясь высвободить эту боль наружу, отчего тот пошатнулся. В груди все сжалось еще сильнее, а глазницы готовы были словно раствориться в собственных слезах. Я рванула со стула, упав на колени, и немощно пыталась встать, бив себя по ногам и подставляя их в нужное положение, но все было тщетно. Руки тряслись от злости и ярости, заполонившей мое сердце, мне хотелось в истерике придушить себя, но я лишь царапала себе руки. Фидо сразу же подбежал ко мне и пытался успокоить, но я оттолкнула его. — НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! — он жалостливо взглянул на меня, — Я НЕ ХОЧУ ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ ЕЩЕ СЛАБЕЕ! — я схватила себя за плечи и сжала изо всех сил, — Я УБЬЮ ИХ ВСЕХ! — в этот момент мой голос немного изменился, — УБЬЮ КАЖДОГО, КТО ВИНОВАТ В ТОМ, ЧТО С ТОБОЙ СТАЛО! ЧТО СО МНОЙ СТАЛО! — я немного забрала воздуха и вскрикнула еще громче, срывая голос, — Я УБЬЮ МУН! УНИЧТОЖУ ЕЕ, РАСКРОМСАЮ ЕЕ МИЛЕНЬКОЕ ЛИЧИКО НА КУСОЧКИ! УБЬЮ! Из глаз хлестали уже не кристальные капли, а совсем непонятная жидкость абсолютно черного цвета. Вдруг в сердце что-то так сильно ёкнуло, что-то так сильно ударило по нему, что все тело резко онемело, а в глазах потемнело. Вновь слабость окутала меня, и я, уже не контролируя все тело, рухнула на пол, потеряв сознание. Проснулась я только через сутки, как сказал мне Фидо, точнее… Тоффи. Он, пользуясь тем, что я спокойна, вкратце рассказал мне, что примерно произошло за эти двадцать лет: смерть моей матери, Сопротивление, которое было повержено, и прекрасная жизнь мьюманов после. Та самая девочка с желтыми волосами была дочерью Мун, моей племянницей. Она мне нравилась, как иронично… А также Делайла — тот самый Клен, что я предрекла перед смертью, хотя сама не знаю почему. Я не видела ее с момента пробуждения ни разу, но Дизейт говорил, что видеть ее опасно, поэтому обходил эту тему пока стороной. Я же вновь была беспомощна, но рядом был Тоффи. Он мог часами сидеть рядом со мной, держа мою руку, думая о своем. Его присутствие одновременно ласкало мою душу и уничтожало ее. Каждый раз, когда я видела его, чувство вины поедало мой разум, и хотелось просто умереть. Тишина и бой часов над головой вновь зачеркивали еще один день настолько бесполезной жизни. Я жила, но ради чего? Я тупила взгляд в потолок, глотая эмоции, словно раскаленный металл, и пыталась понять это. Пыталась. Но ничего не выходило. — Тоффи… — шепнула я. Тот сразу же поднял на меня глаза, не пошевелив даже головой. После приступа было сложно говорить, но я все же смогла выдавить из себя то, чего хотела узнать больше всего: — Почему ты просто не дал мне умереть?