Ashen crown

Серьёзная интоксикация газом утащила Тэхёна и Чонгука в кому и посадила на аппараты искусственной вентиляции лёгких. Юнги тоже не приходил в себя. Их не могли арестовать и передать следствию до тех пор, пока они хотя бы не очнутся. У палат круглосуточно дежурили полицейские, не впускали никого кроме медперсонала. Ту минуту, когда Хосок после долгой разлуки встретил брата, он вспоминает до сих пор. Это был человек, словно пропущенный через мясорубку. Чимин никого не узнавал, не признавал и спал на скамейке первого этажа больницы. То не было выражением протеста или попыткой приковать к себе внимание. Хосок нашёл его и обнял так крепко, как только смог. Им не нужно было обсуждать случившееся, они чувствовали одно и то же горе, не помещающееся в измученные сердца. Братья предстали перед законом абсолютно беспомощными младенцами, что вопреки нежеланию привело их к отцу. Чувствуя унижение, будто просили на паперти милостыню, они в два голоса просили его помочь. Он деланно выслушал их и посоветовал держать рот на замке во имя их же безопасности, якобы он отвоевал для них свободу, а с теми - другими, сделать ничего не в состоянии. Так предписано сверху. Чимину и Хосоку не на кого было надеяться. Первое время им приходилось туго. Но когда ты постоянно живёшь во страданиях, ежечасно вкушая плоды действительности, потихоньку привыкаешь. Не мог помочь и Леон. В один прекрасный день Чимин не нашёл его дома, в Катании и даже в стране. Возможно, испугавшись попасть под карающий меч, он поспешил покинуть остров. Чимин не держал на него зла и не обижался. В те дни он вообще испытывал мало эмоций: всё скомкалось в какую-то неодолимую боль. Несколько раз его напрямую посещала идея ворваться в палату ночью и отсоединить их от злосчастных трубок, свести руки вместе и кончить прямым выстрелом себе в голову. Дать им свободу и обрести её самому. И даже тогда, даже тогда - не пойти с ними, пустив вперёд. Они не были хорошими людьми, но и не заслужили той грязи, в которой их вываляли, как свиней. Под окнами больницы иногда собирались особо громкие и беспокойные товарищи и устраивали демонстрации, мол, смертную казнь ублюдкам, нечего их лечить за налоги честных граждан. Чимин не затыкал уши, Чимин велел им всем катиться подальше отсюда и иметь совесть не мешать тем, кто лечится за свой счёт. Он надломился изнутри, но не окончательно. Как и Хосок. Хосок жил надеждой на то, что им удастся победить обстоятельства. Плевать он хотел на беспардонные заговоры и тупики, посылал людей отца, зовущего вернуться. На пару с Чимином они заложили квартиру и обналичили все имеющиеся средства. Мэр поимел их бордель, но братья не сдавались, поселились в квартирке медсестры, с какой Чимин знаком ещё с юношества, и мало-помалу крепли духом. Хосок всячески вертелся и искал пути обхода, он будто знал, что им нужно, но никак не мог нащупать в пространстве. Вечерами они много говорили о происходящем, но не затрагивали ноющих ран. Телевизоры, радио или сеть вызывали у обоих приступы тошноты. Первым очнулся Юнги. Вероятно, намного раньше: просто тянул время, зная, в каком положении оказался. Узнав об этом от персонала, Хосок мысленно обрадовался, но увидеться с ним так и не смог: на следующее утро Юнги забрали следователи. Взволнованный, Хосок снова налёг на поиски Намджуна. И тем вечером, когда они с Чимином перекусывали полуфабрикатом пиццы, ему в голову пришла неожиданная мысль-памятка. Облизав пальцы, он соскочил со стула и принялся копаться в шкафу. — Не верю я, что этот живучий шпион кони двинул, — прошипел он. — О чём ты? — Чимин отложил еду и внимательно посмотрел на брата, извлекающего коробку с вещами, от которых он вроде бы уже давно избавился. — Опять? Сейчас? — У нас мало времени, Чимин. Как только они вгрызутся в Юнги своими зубами, я за себя не отвечаю. Я эту тюрьму на камушки разберу. На дне лежало платье, в котором не так давно Чимин уже видел Хосока. Облачившись в наряд полностью, Хосок немного покрутился перед зеркалом и таинственно улыбнулся. Чимин толком не понимал, зачем он это делает и куда торопится, что им движет. Но Хосока редко обманывала интуиция, и Чимин верил ему больше, чем кому-либо. Он нашёл клуб, в котором когда-то танцевал, выпросил у тамошнего бармена адрес своей давней знакомой. Роскошная Джули всё ещё держала быка за рога и смотрелась много моложе своих лет, имела много поклонников, отличные апартаменты и по-прежнему высокие амбиции, она встретила Эсперансу тёплыми объятиями и богатым столом. Словно они не виделись какие-то несколько недель, а не лет. За чаем с коньяком разговорились, и "Эспи", как ласково называла иногда её Джули, обмолвилась об "особых гостях", что могли быть до неё. Прищурившись, Джули задумчиво кивнула. Да, был у неё один странный гость и говорил о некоем Хосоке, что может прийти за помощью. — Если такое случится, он велел передать тебе вот это, — Джули протянула маленький жёлтый стикер с номером телефона. — Верен себе, — вздохнула Эсперанса. — Ты ему нравишься? — Джули подалась вперёд, и в зелёных глазах сверкнули огоньки. — Не то чтобы... — Да брось, Эспи, милая, не помню ни одного человека, которому бы ты не нравилась. — Так или иначе, моё сердце уже занято, — и Эсперанса не могла не рассказать о мужчине всей её жизни. — Святой отец? — удивилась Джули. — Сам Господь перед тобой не устоял. Он и впрямь такой хорошенький? — Он лучший, — подмигнула Эсперанса. Хосок знал, что может положиться на Джули и её молчание. К тому же, раз Намджун доверился ей, то колебаться не стоило. Он позвонил в тот же вечер, но номер оказался занят. Хосок вернулся уставшим, обозлённым и немного разочарованным. В их комнатке уже не горел свет: Чимин спал, обняв какую-то толстую книжицу. Укрывая брата, Хосок подвинул его руку и увидел, что это фотоальбом. Вздохнув, он чмокнул его в щёку, погладил по голове и пообещал, что у них всё непременно наладится. Вскоре Юнги попал под серию допросов, а до Чимина дошёл слух, что Чонгук наконец-то пришёл в себя. Но что-то с ним было неладно. То есть, и раньше, конечно, в нём не наблюдалось нормальности, но говорили, что когда он увидел коматозного Тэхёна и окружающую обстановку, он кричал, буйствовал и, переломав мебель, выбил кому-то зубы. Врачи посчитали обязательным подержать его в корпусе психиатрии. Чимин продолжал переживать за Тэхёна. Прошло меньше двух недель, но сутки вытягивались годами, и за эти долгие часы ожидания складывалось впечатление, что мафия, разгулы, деньги, лившиеся рекой - иллюзия прошлой и бесполезной жизни, не принесшей ничего, кроме разрухи. Хосок дозвонился до Намджуна, но ещё до их встречи, он отправился в тюрьму: навестить Юнги. Чтобы до отца не долетали ненужные сведения, которые могли воспрепятствовать Хосоку после, он переодевался в Эсперансу. И делал это безукоризненно и эффектно. В тот раз на ней было чёрное кружевное платье, парик волнистых локонов и босоножки, меж грудей покоился дарованный крестик. У Юнги потеплело на душе. Значит, тогда не показалось. Но там, под веером ресниц и слоем матовых теней, был его потрясающий Хосок. Они увиделись через толстое стекло, в такой тишине, что Хосок слышал каждый свой вздох. Конвоир долго не мог отойти, вперившись в точеную фигурку, но после недоброго взгляда падре, отступил назад, и Юнги сел. Хосок расположился напротив и придвинулся на стуле поближе. Они приложили ладони к стеклу и странно, очень аккуратно улыбнулись, вежливо приветствуя друг друга. Во взглядах появилась нежность и немного грусти. Взяли трубки и первые две минуты просто дышали. Юнги не спускал с него глаз, Хосок тоже. Они не могли насмотреться. Ни одна из неотвратимых бед не могла отнять у них этого чувства. — Привет, любимый, — Хосок улыбнулся, и Юнги улыбнулся в ответ. — Привет. — Вот уж не думал, что наше следующее свидание будет в казенном доме. Они рассмеялись и затихли. — Как же мне тебя не хватает, — голос Юнги приобрёл ту тягучую привлекательность, от которой Хосоку сложно сосредоточиться. — И мне тебя. Они поболтали о сущей ерунде, вроде того, чем тут кормят, как обращаются, что они оба делают на досуге и только потом вернулись к страшному. Да, Юнги наслышан. Общественный адвокат-бездарь разъяснял ему то, что он и так знал. — Распинался тут, господи прости, пока я его не заткнул, — Юнги покачал головой. — Что там Чимин? — Потихоньку, — ответил Хосок. — Там Чонгук оклемался. В психиатрии сейчас. — А Тэхён? Хосок опустил глаза, и Юнги закусил губу. — Ясно. Ну, выкарабкается - сообщи. Охотно кивнув, Хосок уверил, что ни одна новость не останется сокрытой. Расставались они тяжело. Хоть и не подавал виду, но Юнги переживал, очень переживал за то, что с ним будет. Словно карма отца пришла по его душу. И хотя, с точки зрения закона, ему есть за что сидеть, с такой-то подачки - шло бы оно всё куда подальше. Юнги грозило двадцать пять лет. Он уже представил, как практикует проповеди и читает молитвы заключенным или часто проводит время в библиотеке. Его жизнь превратится в рутину, а приходящий Хосок станет единственной отдушиной и связью с внешним миром. И его кольнуло. А будет ли такой потрясающий человек, как он, посещать это гиблое место?... И захочет ли сам падре подписывать его на такие муки? Впрочем, быть заключенным, а не приконченным, наверное, лучше. Но с другой стороны, как много ждало лишений, с которыми Юнги никак не свыкнется. Когда взрастила сама свобода, о какой клетке может идти речь? ...И всё-таки холодными одинокими ночами он молился о том, чтобы ещё не раз видеть чистое небо.

***

Удар последовал позднее. Когда Тэхён открыл глаза. Он плохо фокусировался на происходящем, вяло разговаривал и почти ничего не мог удержать в руках. Доктора заявили о том, что поражение нервной системы в результате интоксикации могло вызвать осложнения, и этот криз может стать необратимым. Подвергать его транспортировке не решались. Хосоку пришлось давать Чимину успокоительное: он плохо перенёс эту новость, но ещё хуже ему становилось при одной мысли о том, что их с Чонгуком будут судить в таком состоянии или не взирая на него. — Мы что-нибудь придумаем, — всё ещё обнимая, Хосок взял брата за руку и уверенно посмотрел на часы. — Ну, мне пора. Я вернусь только с хорошими вестями. Жди. Намджун обещал прийти вовремя. Чимин обещал дождаться.

***

На третий день, как он оказался вдали от Тэхёна, Чонгук перестал конфликтовать с людьми в белых халатах, но и перестал есть. Его жевала тревога, постоянная и никуда не уходящая. Он дурно спал и сидел, забившись в угол. Одна медсестра пришла к нему в сопровождении нескольких мужчин, они пытались вколоть ему что-то. Чонгук не оказывал сопротивления. Он только ощущал позабытую прелесть иглы, влезающей в вену, но ничего не видел. Может быть, это плохое лекарство, подумал он. А может быть, с ним что-то не так. Озвучили грубо: атрофия зрительного нерва. Его мозг тоже немало пострадал, просто не слетел так же быстро, как у Тэхёна. Темнота накрыла резко, влезла под веки, и не желала проявляться светом. Разум всё ещё был при нём, и одно это давало надежду на благополучный исход. Ужасно потерять из виду очертания и предметы, которые знал наизусть. Но Чонгук не впадал в панику и смог привыкнуть к их отсутствию. Теперь его не раздражали лица, но раздражали голоса. Один из них, женский, переговариваясь с другим, резковатым мужским, сказал, что в такой-то палате очнулся "тот самый". Чонгук знал, о ком они. И знал, когда звенят ключи, на каком он этаже, сколько вокруг людей и когда сменяется пост у двери. Те годы, что его воспитывала Стидда, не прошли даром. Он заговорил с дежурной медсестрой. Так, как его учили: не слишком громко и не слишком тихо. Убедительно. Он чувствовал на что надавить и угадал верно: она из тех, кто идёт на поводу эмоций. Чонгук солгал о том, что Тэхён его брат, и что их нарочно оклеветали. Отчасти лгал, отчасти нет. Девушка, конечно же, смотрела новости, но вот его рука легла на её плечо, и прозвучала искренняя просьба. Она не понимала, что делает или не отдавала себе отчёта, но то, как Чонгук умолял - растопило бы любой лёд. В грядущую ночь она помогла ему выйти в другой корпус. Чонгука не заботило то, как ей удалось, меньше всего ему хотелось думать о заботах посторонних. Держа её за руку, он шёл и представлял лицо Тэхёна, понимая, что главное - не забыть ни одной черты. Это был другой мир, новый опыт, но слабостям он не подчинялся. Он должен был дойти до него и всё рассказать. Крайне нуждался в одобрении и участии. Оставив Чонгука, девушка разыграла волнение и уговорила полицейских у палаты Тэхёна срочно пройти с ней. У него была всего одна минута, чтобы войти внутрь, и он воспользовался ею. Комната казалась небольшой. Чонгук поводил перед собой руками и услышал неровное дыхание. Он пошёл на звук. Осторожно сел на край кровати и нащупал в ней спящего Тэхёна. Плечи, грудь, талию и бёдра. Затем лёг рядом и поцеловал в шею, взял за руку. Ему не требовалось больше ничего - даже будить его, достаточно было просто обнимать и знать, что они снова вместе. ...Тэхён проснулся до восхода солнца, ощутив теплоту, разлившуюся по телу. Далёкое и непонятное ощущение, уже случавшееся с ним когда-то. Но он не отреагировал. Чонгук услышал, как он копошился под одеялом, ощутил, как дёрнулись пальцы. Он не видел его, а Тэхён, смотрящий стеклянными глазами, его совсем не узнавал. И оба были на равных, но одновременно - помнили и знали, что это их. Полностью. Тэхён что-то промычал. — Что? Что ты говоришь? Тэхён?... Он пытался выразить словами, которых не стало, нелепо жестикулировал и, сдавшись, судорожно заплакал. Чонгук приложил его голову к своей груди и поцеловал в макушку, держа его дрожащие плечи. — Ничего, эй. Ничего страшного. Истеричный сдавленный вскрик, а потом... пустота. Он потерял его. Тэхён был где-то далеко и не здесь, не с ним. Не спасали ни поцелуи, ни прикосновения. У Чонгука в руках появился большой и тёплый камень. И всё равно он любил его больше всего на свете. Он отсчитывал минуты до того, как другая смена заглянет в палату, и целовал его безответные губы, ласкал тело и так хотел видеть, что с ним такое, но уже не надеялся. Он попробовал порезать его и выяснил, что кровь по-прежнему украшает тёмную кожу. Но своей кровью напоить не мог. Его отрывали от Тэхёна в четыре руки, и он не издал ни единого звука, ужасаясь тому, во что они превратились. Чонгуку удавалось сбегать снова и снова, и всякий раз его неизменно находили подле Тэхёна. Помимо порезов, укусов и царапин он оставлял на нём чёрные разводы: где-то достал гелевую ручку и рисовал на нём цветы с искривлёнными линиями, он говорил, что это поможет. Врачи твердили, что на самом деле он вменяемый, и цеплявшееся за это следствие пошло навстречу предложению оставить его при Тэхёне. Приходит время, когда ты понимаешь, что не уйти в определённый момент - худшее из наказаний. Расталкивая Тэхёна, всё яростнее, а потом измученно-медленно, Чонгук понимал, но никак не мог смириться. Если бы он так сильно не боялся жить, он смог бы, наверняка смог бы вытащить их всех. Однако, поздно.

***

На частной взлётной полосе никого лишнего. Несколько минут Чимин стоял спиной и не смел даже повернуться в сторону пришедших гостей. У него не находилось сил. Он так долго ждал, когда сможет увидеть их и так боялся. Внутри оборвалось всё. Смотреть на них было больнее, чем думать и предполагать, как это выглядит в натуре: когда один ослеп, а другой почти не шевелится. Когда один везёт коляску с другим, опираясь на трость. Чимин ринулся вперёд, он обнимал их обоих, целовал и боялся, что они растворятся в воздухе. До Тэхёна не долетали слова, Чонгуку они не требовались вовсе. Затихший Хосок стоял в объятиях Юнги, они сочувствовали им и привыкали заново к возможности соприкасаться. И мучительно осознавали, что убитый горем Чимин избрал неизбежное. В награду за годы мук и верности ему достались калеки. Чимин никогда не узнает, что стал одной из основных причин, приведших к трагедии. Но, наверное, подсознательно он чувствовал себя виноватым и смиренно принял свой крест. Благодарность Намджуну, давшему им всем возможность выйти из будничного кошмара с минимальными потерями, не описать. Но он сказал, что это заслуга Марко и его друзей. Оттуда же документы, билеты и двое суток на выезд и сокрытие следов. Новостные хроники покажут подставных персонажей, и никому не удастся выяснить, где правда или ложь. Но билеты у них всё же в разные стороны. У Юнги с Хосоком - на Аляску, а у Чимина - до Кореи. Да, он отказался лететь с братом. Не хотелось стеснять, да и знал: будет не то. Пока Юнги разговаривал с Намджуном, Хосок обнимался с Чимином и душевно просил передумать. — Нет, Хосок, спасибо... Здорово было бы повидать Сеул. Делать там ему было нечего, но и здесь уже ничто не держало. Его тошнило от здешних красот. Не тянуло на побег, на жажду избавиться от Сицилии поскорее, оторваться от клятв, родственных уз, бреда пережитых будней. — И всё равно, приезжайте потом к нам, — Хосок не выпускал его. — Предложение в силе навеки. Что ты там один делать собираешься? — Думаю, устроимся в приют, — он кивнул на Тэхёна и Чонгука, — буду там работать и ухаживать за ними. — Всю жизнь? — ахнул Хосок и зажал рот рукой. Тяжёлый вздох сменила улыбка. Чимин выглядел решительно. — Я так решил. Не переживай. В гости, может быть, и нагряну. — Я буду звонить каждый чёртов день, — Хосок чмокнул его в висок, услышав, что Намджун торопит с посадкой. Прощание вышло коротким. Святой отец перекрестил Чимина, нахмурился. Этим троим повезло встретиться и быть один к одному - целым. Отец, Сын и Святой Дух, разбитые на три плоти.

***

Следующий год Чимину пришлось несладко. Поселившись в приюте, он вкалывал, как проклятый, чтобы обеспечивать "братьев". Иногда болтал с Чонгуком - будучи в хорошем настроении, тот был единственным способным поддержать беседу. Несмотря на слепоту, он здорово помогал ухаживать за Тэхёном и никогда не просил о помощи. Инвалидность же Тэхёна впала в спячку: ни прогресса, ни регресса. Он остановился. Остановился бойкий характер, живой взгляд, миллионы желаний. Чимина не покидало чувство, что он на затянувшихся похоронах. Некоторые могли бы сказать, что это чудо, но позже случились первые шаги Тэхёна, первые слова, и Чонгук уверял Чимина - они справятся. Наблюдая за рвением к жизни, Чимин пытался понять, что же раньше толкало их к смерти. Выкурив очередную сигарету, он почувствовал себя старым и устойчивым к изменениям извне. Тэхён и Чонгук спали в комнате. Тэхён по-детски обнимал его руку. Действительно, иногда лучше ничего не знать. В какой-то степени, как бы плохо это ни звучало, Чимин радовался тому, что Тэхёну не пришлось столкнуться с несправедливостью злостного мира, что он разглядывает бабочек и цветы в саду, задаёт Чонгуку наивные вопросы и гладит его по голове в благодарность за ответ. После поражения нервной системы его интеллектуальное развитие будто отмотали далеко назад. Когда перебился с долгами, Чимин наконец исполнил для них обещание. Поводил их по площади Кванхвамун и всем местам, до каких смог добраться. Через несколько часов прогулки Чонгук почувствовал следы влажного ветра на своём лице. Поёжился. — Где это мы, Чимин? — Это река Хан. — Тэхён, слыхал? Река Хан. — Да, — Тэхён приоткрыл рот, глядя на развернувшиеся красоты. Он немного жалел, что Чонгуку не видно. — Она красивая, Чонгуки. — Помню, — сказал он, хотя память всё чаще подводила его. — Наконец-то, — он втянул воздух и, бросив трость, подхватил Тэхёна на руки, предупредил попытку Чимина остановить их. — Не бойся. Мы к краешку подойдём. Пусть подышит. Чимин присел и молча наблюдал, как Чонгук носит Тэхёна по краю берега и что-то ему рассказывает. Наверняка интересное и безболезненное. Он закрыл лицо руками и впервые за весь год дал себе слабину, слёзы душили его и рвались наружу тихими стонами вполголоса. Они втроём сидели под деревом и перекусывали прихваченный паёк. Чонгук вслепую шарил руками по длинной траве, нашёл корзинку, что Чимин прихватил для приюта и сплёл венок из красных азалий, почти торжественно водрузил на голову Тэхёна. Широко улыбнувшись, тот поблагодарил его простым и растянутым в гласных "спасибо". И перевёл взгляд на Чимина, долгий и жалостливый, как будто ему хотелось вырваться изнутри и прокричать, что им всё по плечу. Чимин бы одёрнул его и сказал, что им следовало бы просто дотянуть и больше не разбрасываться друг другом. Тэхён вдруг перестал жевать мармелад, который так полюбил, он знал, что Чонгук не мог видеть их, обхватил ладонь Чимина своей, приложил к груди. Застыл, словно впал в глубокую спячку. Вынырнул. — Per sempre... Вздрогнув, Чимин хотел переспросить, но Тэхён приложил палец к его губам, придвинулся ближе и нежно поцеловал его в лоб. То же самое он сделал с Чонгуком. И на его устах играла улыбка, бесконечно красившая Ким Тэхёна. Заняв место посредине, Чимин долго обнимал их за плечи и поочередно целовал в виски, утешая и красочно рассказывая истории детства. Он бережно хранил в памяти каждую деталь и походил на любящую мать, а они принимали его беззаветную любовь, как должное. И сломленные, вкусившие сгоревшей плоти, верили, что наконец-то обрели дом.