***
Тем временем Тэхёна обхаживали гости, преподносили дары и поздравления, произносили тосты в его честь и увлекались играми, пищей, музыкой и, конечно, наркотиками разного сорта. Очарованные избавлением от нищеты, они подумали, что час расплаты миновал, и младший Ринцивилло, выполнив обещание, расчистил им дорогу для свершения прежних мерзостей. А мафия снова на пьедестале, удостоена почестей. Простой расклад одних и тех же игральных карт на все века: лишения посменно заменяются удовольствиями. Сидя в кресле уединенного от общего помещения уголка, романтически затенённом бархатной шторой, Тэхён неспешно потягивал вино. Следовало признать, что в этот блестящий праздничный вечер Вико Ринцивилло любили по-настоящему. Людишки, так долго перемывавшие ему кости, скалившиеся за глаза и судачившие о позорном разрешении судебного процесса в Палермо, едва ли не падали в ноги. Пожалуй, ещё немного и он бы сдался перед очарованием взяться за будущее острова, посчитав, что начать заново, уповая на веру в лучшее - весьма вероятно, а прощение эти уроды могут и заслужить. Марко бы наверняка пошёл по благоприятному пути, дав несчастным второй шанс и посоветовав не проецировать личные обиды на испорченных, но всё же живых. Но вот мило улыбнётся Чонгук, напоминая о пытках, вот попадётся на глаза намазанная маслом шлюха и пристающий к ней брюхатый усач, в одном укромном местечке передадутся из рук в руки веселящие шарики, а в другом станется приторная сцена взаимного лизоблюдства. И Тэхён, скривив рот, пресекает фантазии на корню. С набором безвозвратно утерянных персонажей ничего в меру идеального не создать. Всё равно, что добавить к хорошему торту просроченные сливки. Не бывать и условий равенства и братства. Не бывать крепкой семьи, когда сам её почти не видел. Бредни и чушь. Чонгук прав. Признаваться в этом неприятно, но Тэхёну не так страшно проиграть в битве убеждений, как скатиться к выбору иного пути, искать который он даже не намеревался. Просто покончить со всем побыстрее и исчезнуть, как оговорено. Братство больше походило бы на правду, составляй толпы расфуфыренных синьорит и синьоров кто-нибудь наподобие Чимина и Чонгука. Он просел в вопросах нравственности, терял что-то важное. Рассудок, наверное. Ничто не мешало им покинуть поле всеобщего обозрения и забыться сеульским сном. Разве что упрямство Тэхёна, которое безоговорочно поддержал Чонгук. Достигнутое - фальшь. Кровь. Вода. И деньги. Всё это легко смывается и передается из поколения в поколение. А по убеждениям Тэхёна - должно передаваться другое. Традиции и заветы. Вроде кодекса, читаемого отцом. Кусался ещё один вопрос. Ржавый и холодный, точно монетка, положенная под язык. Почему за Чонгуком не приставили ангелов отмщения или мстить действительно некому? Его спокойствие заразительно. Как и возбуждение. Прислонившись к барной стойке спиной, Чонгук потягивал виски и вызывающе поглядывал на Тэхёна, раздевая его послойно. Весь вечер они держали дистанцию, избегая ненужных подозрений и лишних вопросов. Тэхён так красив и безупречен, как ни крути. Из него вышел бы отличный Папа. Из Чонгука - Папочка. И оба лучше Марко. Потому что жёстче и надёжнее. Надёжнее могли бы предаться ветру, уснув под последней дозой героина. Чонгуку очень хотелось напасть на него исподтишка, задавить и запустить ладонь под резинку обтягивающих брюк, взять за член и слушать срывающееся дыхание. Что-то его останавливало. Возможность налюбоваться издали, какой он часто пользовался раньше. Но теперь и Тэхён видел его, строил глазки, приманивал жестами. Одной пространственной игры в сантиметры недостаточно. Нужны ощущения. Нужна боль. Или потери неизбежны. Держался Чонгук молодцом. Выглядел озадаченным. Тэхён не переживал, только изредка поглядывая на часы и подливая в бокал ещё алкоголя. Облизнув губы, Чонгук показательно толкнул языком в щёку, и Тэхён в ответ расстегнул воротник. Всего лишь. По-сволочному ухмыляясь, провёл раскрытой ладонью по груди и животу. Все медленно пьянели в полутьме, так напоминавшей ту, влекущую, пресыщенную стонами. В ней рождалось много идей и открытий. Где-то глубоко Чонгук всё ещё питал слабость к оргиям и публичным выражениям инстинктов. Где, как не в них открывается сущность человека? Предаться забвению, сливаясь со всеобщим желанием, вперемешку с твёрдым и реальным ощущением собственных линий. Тэхён дарил ему чувство необратимой реальности, насыщенной всевозможными искажениями, выстроенными ими подетально. Причина подойти к нему была веской: один из мужчин надолго задержался рядом, распинаясь в похвалах. Резко поднявшись, Чонгук двинулся к ним, и похититель внимания Тэхёна тут же испарился. За гранью ревности в Чонгуке свирепствовала жажда покончить с любой помехой, возникающей между ними. — Что за хер с тобой был? — Какая разница? — Тэхён смотрел не моргая. За задёрнутой шторой внимательным соглядатаем ловить нечего. Ухватив Тэхёна за волосы, Чонгук приложил его губами к своей ширинке. Он мог бы часами любоваться изящными руками, какими Тэхён нарочито долго возится с замком и ременной бляшкой, но не стал ждать и вошёл в его тёплую, расслабленную алкоголем глотку, громко выдохнул. Ногти Тэхёна прочертили полосы по прессу, он увлёкся, и Чонгук разворошил уложенную шевелюру, наслаждаясь гортанными звуками и содроганием мышц. Ебать его в рот - занятие сладкое. Главенствующий и доступный для других, для Чонгука - не повелитель, но владелец всех его наклонностей. Глубоко. Повезло же тем, кому посчастливилось быть с ним активом. Наверное, Чонгуку стоило вызубрить их имена и стереть. Заалели щёки. Размашисто и мощно толкнувшись, Чонгук потянул пряди так, что у Тэхёна проступили слёзы. Он кончил в него, доведя до конвульсий задыхающегося. Получив свободу и яростно вздохнув, Тэхён сглотнул остатки спермы; затрепетали мокрые ресницы, краснотой налился рот. Чонгук наклонился к нему, мягко, почти бережно прижимаясь к влажным губам. Рука Тэхёна по-прежнему сжимала основание и ласково поглаживала сочащийся член. — Вкусно? — Чонгук горячо шепнул ему на ухо, нажимая на поднявшийся бугор ткани его брюк. — Знаешь, как здорово, когда кто-то глотает тебя? Безраздельное владение каждой его клеточкой. Ты знаешь это на уровне, недоступном для простых смертных, наполняешься любовью, осознаешь свои низменные слабости и узнаёшь себя настоящего. Ты будто его родной брат, помнящий детский запах пелёнок и присыпки, которую вытряхивал на мягкую кожу и слизывал, пока не застукает мать. И улыбки у вас одинаковые до безобразия, и взгляды, помнящие похоть до начала времён. — Да… — Тэхён сдавленно выдохнул. Чонгук налегал, надавливал, травил. — А если напрямик, подумываешь, не сделаться ли тут богом? Он принял позу виноватого: опустился на колени между ног Тэхёна, поднял красноречивый блядский взгляд. Чонгук не смотрел так уже много лет. Не был хорошим мальчиком, но и плохим тоже. Он - это Тэхён. Нигде не угадывалось точное отражение в тех же контурах, как при взаимном интимном притяжении. — Имеешь в виду, остаться навсегда? Нахер. Хотя, есть соблазн. И резон тоже. Мы бы сделали из них шёлковых. Здесь можно пободаться, если держать всех в страхе. — На страхе всё и держится, детка. Чонгук своё дело знал, коснулся головки губами, чмокнул несколько раз, и Тэхён немного выгнулся навстречу, прикрывая веки и запуская пальцы в его волосы. Отвлекаться на его голос в такой момент - походит на преступление. — Говори… — Зачем продолжать то, что на роду написано?… — Чонгук начал мастурбировать ему и помазал губами по стволу снизу-вверх и обратно. Несколько чёртовых трепетных раз, из-за которых Тэхёну стало ещё жарче. — Дела отцов - их дела. Я ведь не стал ебучим бизнесменом, прогоревшим и попавшим в немилость к коллекторам из мафии. Он заглотил, и Тэхён упростил ему задачу, двигаясь навстречу. Просто удивительно, как за пару лет до тридцатника особенно чувствуется, где твоё и не совсем. Без передышки, быстро, Чонгук подхватил его за бёдра и взял в рот по основание. Тэхён нервно заколотил по его плечам и, больно царапнув тонкую нежную кожицу за ухом, несколько раз сильно толкнулся, зарычал. Тогда Чонгук привстал, упершись коленом в мягкое сидение, и Тэхён, пропадая под градом развязных поцелуев, обнял его. Чонгук то душил, то кусал, завалившись и придавив собою, продолжая яростно двигать рукой соприкасающуюся плоть. — Испачкаешь… — Тэхён вскинул подбородок, изливая стон. — Сукин сын, испачкаешь мой костюм… Верным движением руки Чонгук открыл его шею и, одичало сжав челюсти на бронзовом изгибе, ослабил хватку. Ему бы хватило сил прокусить насквозь. Не стал. Вместо того - сковал рукой глотку, прочно, до красных следов после, в неполной попытке придушить и донести славное предсмертное ощущение, а затем под оргазм смазать с губ сладкую пелену оборвавшегося стона. Запястье упёрлось Чонгуку в грудь, он поморщился. Да, зачем они вырезали этот знак?... Тэхён не спросил, его ли желал заполучить Чонгук или какой-то оригинальный? Но возражений не поступало. Приходя в себя, они воспользовались салфетками и плевать хотели на пятна, долетевшие до ткани пиджаков и рубашек. — Тебе ведь всё равно на эту нашу с Чимином клятву, да? — Тэхён помассировал челюсть. — Как сказать. Это забавно, — Чонгук улыбнулся, выражая больше, чем безразличие. — Но что мне интересно: как ты ему её вырезал? Он хоть и терпеливый, но не настолько отбитый, чтобы просить подарить такое, скажем, на Рождество. Это в нашем стиле, но не в его. — Это было давно, — Тэхён порывался подняться, но Чонгук осадил его, их взгляды встретились. Рано или поздно сказать предстояло бы. Сдался. И поведал в паре-тройке предложений, хотя и клялся сдержаться. Чонгук неожиданно заинтересованно переспросил о подробностях. — В самом деле, детка? Трахнул его силой? Противная и тяжёлая улыбка. Тэхёна словно ткнули в лужу с его же мочой. Так непрерывно и странно смотрел Чонгук, не совсем обвиняя, не совсем восхищаясь, подспудно проклиная и одновременно благословляя. Затем он встал, заправил рубашку, выждал с минутку и с разворота ударил Тэхёна в челюсть; его сшибло под стол. Россыпь крови плеснула на подлокотник и плитку, подбородок. Тэхён стёр следы белым манжетом рубашки и, поднявшись, замахнулся в ответ. Чонгук перехватил удар. — Подумал, будет кстати, — он мило улыбнулся и лизнул его разбитую губу. Вдруг зацепился за нравственную сторону бытия, и Тэхёну расхотелось биться. — Я бы вот врезал своему отцу, если бы он изнасиловал мою мать. Да и ты тоже, а? Мы, конечно, не золотце, но я убеждён, что такими вещами нельзя играть. Стебался ли он или нет, Тэхён заметно поутих, сочтя нужным выслушать. — Не заливай. Чимин нам не мать. — Зато ты ему неплохо её заменяешь, — иронично заметил Чонгук. — Признай, что считаешь Чимина лучше нас. Всегда считал. Наша палочка-выручалочка, а? Агнец пресвятой. Всякий раз, когда тебе нужно было показать себя настоящего - ты шёл ко мне и мы еблись до потери сознания, но я не культивировал твою доброту. За этим ты бежал к Чимину. За блеском в его глазах. Бля, мы оба на этом выросли, отчасти я понимаю. С одной оговорочкой: я его не трахал. Если тебе так нужна компенсация ущемленного детства, какого хрена ты здесь делаешь? Будто бы он предупреждал его о чём-то и вынуждал взбунтоваться. Однако Тэхён не слышал подтекста и предпочел оставить вопрос без ответа. Градус принялся разжижать сосуды, и все претензии звучали очаровательно. Чонгук прав наполовину. Тэхёну не удалось элементарного: стать человеком, принимающим однозначные и независимые решения. Его тормозила двойственность и биполярность, тормозило царившее в мире лицемерие и славно протекающая жизнь в минуты, когда кто-то непременно страдает. Пока его мучали в подвалах, миллиарды никогда не слыхавших фамилии Ринцивилло, ходили по земле. Но ему не хватало смелости после взглянуть на это с другой стороны. Пока он ходил по земле, его не заботили умирающие другие. Да что там, его редко волновали чужие заботы. Писаные принципы ничтожны, если не подпитываются собственной в них убежденностью. Тэхён вёл Чонгука, но и Чонгук держал в руках поводок. — Я просто… — Тэхён вернулся к оправданию. — Да, я переборщил в тот раз. Иногда я перегибаю палку. Нет смысла обсуждать это сейчас. — Лады. Не мне тебя судить, я далёк от норм. Но могу я удостовериться? Действительно ты хочешь их убить? — Чонгук обволакивал его, задевая бёдрами и указывая на огоньки, танцующие за шторой. — Или этого хочу я? — Мы сделаем это вместе. И они сделали. На сцене возник свет. На стульях просыпались связанные бандиты. Шестеро. Щурились и нервно вглядывались в алчно зыркающую толпу. Нечего надеяться на прощение, они - те последние, что прислуживали Эльмазу. Эпатажное действо, нашёптанное Чонгуком, вселяло в Тэхёна какое-то неумолимо отвратительное предчувствие, разбавленное непонятным возбуждением. Загубленная привычка циркового животного ко вниманию публики. Жажда одобрения, приятия, стремление ощутить себя незаменимо важной единицей. Внушающая бурю эмоций близость к Чонгуку, разделяющему понятия, одобряющему и дышащему в унисон. Чувство вины тает, и следует избавление от параноидально-надоедливой мысли, что не являешься хозяином своему телу и поступкам. Это то, чего Тэхёну хотелось, избрать из двух зол - меньшее. Без вступительных речей и долгих предисловий, Тэхён и Чонгук совершили публичную казнь на глазах у ахнувшей толпы, поочерёдно прострелив по три головы и встретившись в центре сцены. До появления основного героя Тэхён предложил соучастникам внизу побаловаться десертом. Сладенькое перед смертью - звучит весело. Спустившись, Чонгук пылко взглянул на Тэхёна. — Мы не виноваты, что стали такими, — сказал он, зная, что Тэхёну понравилось. — Мы виноваты, что не попытались стать лучше. Но какая нахуй разница? Тэхён пожал плечами. Не сожалел, не убивался совестью. Чуть погодя, он отправился в уборную, где его стошнило. На днях мог складывать сложные цифры в уме, а тут не в силах определить, что им движет. Всецело приятное чувство благодарности к Чонгуку сменяется тяжёлым отходняком. Эйфория начинает спадать, и единственный способ вернуться к ней - занять тело. Поджимало время появления Юнги, но он запаздывал. Чонгук нервно царапал ногтем бокал. — Где его носит? — Не знаю. Может, позвоним? — Тэхён взял телефон, и Чонгук надавил на его колено, отнимая игрушку. — Давай лучше займёмся чем-нибудь поинтереснее. Пожав плечами, Тэхён согласился. Им, кажется, некуда деться от волнующего голода. Он не помнил, как вышел в узкий обшарпанный коридор, стены которого ровно наполовину - чёрные. Там кто-то обжимался и предавался страсти, некоторые курили, ленясь выходить на улицу. До конца шоу их должно было держать главное - восхождение Тэхёна. Он же спускался по ступенькам вниз. Чонгук неотступно следовал за ним. Помещение подвального типа. Здесь прохладнее, свет приглушён. И сырости много больше. Чонгук оттолкнул Тэхёна к старому бильярдному столу и, пихнув галстук ему в рот, содрал брюки.***
Они ехали в сторону клуба, и у них не было никакого плана. По крайней мере, Юнги молчал, а у Чимина в голове всё смешалось до такой степени, что он с трудом определял, какие улицы они проезжают. Юнги выглядел бледнее обычного, часто дышал, и Чимин волновался, как бы он не отключился прямо за рулём. — Юнги, куда мы? Почему нельзя просто позвонить газовикам, чтобы перекрыть там всё к ебеням? — Я не сказал? Потому что мы в принципе не можем позвонить, Чимин, — Юнги повернул лобовое зеркало так, чтобы он смог увидеть две машины, следующие за ними. — Помнишь, что устроил Чонгук в Палермо? Если возьмёшься за трубку, наше дерьмо долетит до самой луны. Видимо, он ругался из-за отчаяния. Быть пришпиленной бабочкой в коллекции каких-то ублюдков - последнее, на что бы он хотел сгодиться. Довоевался до погонов в виде монумента на кладбище. Прискорбно, что не свернуть и не высвободиться. Рисковал Юнги поголовно всеми и даже за себя переживал, боясь не дотянуть до Хосока, не рассказать, как ему не хватает его тепла. Выпрыгнуть из машины на ходу тоже вариантом не рассматривается. Юнги не потянет, и это бесило его больше всего. Его словно намеренно долго выводили из строя, как одного из самых опасных игроков. Смазанные мысли всколыхнулись. Как только они минули перекрёсток, земля словно содрогнулась, и раздавшийся позади грохот, скрежет и звук разбившегося стекла, слившийся в адскую какофонию, вынудил Юнги съехать на обочину. Грузовик снёс их преследователей, смял напрочь. Сомнений в том не оставалось. Чимин побледнел и сглотнул, Эльмаз смотрел, приоткрыв рот. Юнги велел всем срочно покинуть заминированный автомобиль. Перевернувшиеся и сплющенные куски металла в отдалении вспыхнули, и в округе снова зазвенели призраки сирен. Чимин с огромным трудом выпросил у мимо пробегающей женщины телефон и после службы спасения набрал аварийную, требуя срочно перекрыть газ в указанном районе. Конечно, если он уже не выпустил достаточное его количество… Не растерявшись, Юнги застал готовящегося жать на педаль водителя и убедил дать им машину напрокат. Во имя всего, блять, святого. От напряжения падре готов был резко перейти на нецензурщину. Недолго думая, Чимин сел за руль. Юнги обходил машину спереди, а Эльмаз остановился позади и сдвигаться не собирался. — Садись, живо! — прикрикнул Юнги. — Я вам сильно нужен? — спросил Эльмаз и кивнул в сторону брошенной тачки. У Юнги в глотке застрял ком. — Нельзя это тут оставлять, люди кругом. Пока сапёры приедут, кто знает - что случится?! — Рехнулся? Ты едешь с нами! — Юнги подскочил и схватил его здоровой рукой за плечо, потряс. — Развяжи меня! Падре отрицательно помотал головой. — Рядовой Мин, время идёт! — рявкнул Эльмаз. До боли закусив щеку, Юнги на мгновение стушевался, приобнял его, похлопал по спине и рванул узлы. — Чтоб тебя!… Вывези эту колымагу в пригород и беги оттуда так быстро, как только сможешь. Понял? Гарантий у них не было, не было и времени спорить или долго прощаться. Юнги вытащил его как-то раз точно таким же, напуганным и обиженным щедрой на сюрпризы жизнью, но готовым бороться. — Береги его, — Эльмаз широко улыбнулся, в уголках глаз заблестела влага, — мой друг. Они пожали друг другу руки. Встав в стойку, отдали честь и бросились прочь. Разминувшись, обе машины набирали скорость.***
Беспокойный секс, не такой, как всегда. Занывшая поясница - полбеды. Кончив, Чонгук ударил его… Сильнее обычного и похоже, с тем же намерением, что и в венесуэльских джунглях. Тэхён нашёл в себе силы блокировать удары, но атаки сыпались безостановочно, резко, с расчётом на безоговорочную победу. Крики Тэхёна, ровно как и просьбы - не достигали его ушей. Затем Чон рубанул выключатель, и один на один в кромешной тьме они искали друг друга по испаряемому кожей теплу. — Тэхён, всё решено. Нам не дадут выбраться. Поэтому они закончат здесь, вместе со всеми. Но Тэхён так не договаривался. Двигаясь вдоль стены и задержав дыхание, он искал путь к выходу. Чонгук стоял именно там, перекрыв руками проход. Тэхён снова ушёл вглубь комнаты, его не покидало ощущение, что Чонгук видит в темноте. Казалось, он мог распознать его и в космическом вакууме, разобранного на атомы. — Даже если мы избежим уготованной участи, нас пришьют. Выследят и пришьют, — вроде бы он достал нож и черканул им по металлической решётке. Холодящий душу звук. — Есть ситуации, из которых нет выхода. Прятаться не имело смысла. Тэхён пошёл прямо на него и, прежде чем Чонгук успел опомниться, схватил за шею. Лезвие полоснуло чуть ниже груди. Но Чонгук не отбивался и больше не изображал хищника, готового к нападению, зато вписался в образ подневольной жертвы. — Ты обещал, что мы заставим их пожалеть! — Тэхён сдавил его горло до хрипа. — Ты обещал помочь мне, так какого хрена…?! О какой ещё уготованной участи пошла речь, когда мы почти закончили?! — Всё очень плохо, Тэхён, — он говорил медленно. — Ты будешь выставлен, как предатель. Марко и ты. Легенда такова: Ринцивилло помогали Стидде. А меня назовут преемником четы Баретти. Мы с тобой типа два сапога пара, которые спелись и довели Сицилию до лихорадки, сечёшь? Нас размажут по стенке. Мы козлы отпущения. — Почему только сейчас сказал? — у Тэхёна затряслись руки. — Почему молчал?! За минутную тишину Тэхён сорвался и крепко вмазал ему. Нож отлетел. Чонгук сплюнул кровь. Получил ещё один удар. Они свалились на пол, и он наконец охрипло заговорил. — Вообще-то, я сам только что догнал. Может быть, ошибаюсь, но вряд ли. Методы мне известны. К тому же, ещё при мне пихали в телестудии соратников и ворошили твоё генеалогическое древо по самые ебеня. Они и меня обдурили. По идее, я должен был довести тебя до этого пункта. Но потом, как и оговаривалось - уйти без шума. Нам бы хватило бабла на всю оставшуюся жизнь, Тэхён!... Тэхён держал его за лацканы расстёгнутой рубашки, склонился к губам. — Дальше что? — Сегодня утром, когда я возвращался на виллу из борделя, наткнулся на дохлую собаку, порезанную на фарш. На нашем языке это знаковая подпись, — Чонгук громко вздохнул. — Вроде как - всё предрешено. Я не сказал тебе, потому что это расстраивает. И потому, что мы не можем ничего изменить. Полчаса назад, когда мы постреляли на сцене, я заметил среди гостей тех, кого в братстве именуют мясниками. Их никогда не посылают на мелкие события, знаешь ли. Неверный шаг - и нам конец, не говоря уже о тех, кого ты ценишь. — Ты же разобрался с ними, Чонгук, — процедил сквозь зубы Тэхён. Он тихо и затравленно рассмеялся. — Очнись. Кто я такой, чтобы снести головы всей секте?... — Что ещё? — Тэхён закрыл глаза, слушая, как отбивается эхом звучащая наверху музыка. — Нас не должны были подставить. После разрухи все бы поделили остров пополам. Коза-Ностра, правда, уже не та будет, но что сделаешь. Версия, где мы двое - главные преступники страны, как запасной ход. На случай, если Ватикан нарушит соглашение и выкинет финт. Мы изначально под их защитой. Вернее, одной группы, созданной Марко, конечно. Он позаботился о том, чтобы Ринцивилло однажды вышли сухими из воды. Но кое-что, Тэхён... Кое-что помешало соглашению отработать гладко, и теперь Стидду ничто не сдерживает. Догадавшись, Тэхён вздрогнул. Чонгуку необязательно было произносить вслух. — Чимин. Чимин убил Анжело. Меньше всего там ожидали, что робкий мальчик сорвётся. Как и я. — Почему ты не подумал об этом раньше, когда мы только нашли его?! — Тэхён ухватил его за волосы. — Я надеялся, что они закроют на это глаза, записав на мой счёт. Что одна оплошность сигналом не послужит. Но факты говорят за себя. Им бы и искры хватило. Судорожно вздыхая, Тэхён уткнулся в шею Чонгука. Он думал, как им выбраться, но наверху уже поджидали, а снаружи их ожидала участь и того хуже. Он чувствовал тяжесть в затылке. — Я люблю тебя, — Чонгук приник с поцелуем, и вкус запекшейся крови остался на языке. И это то, с чем ты не можешь поспорить и чему не можешь противостоять. Тэхён ослаб. — Так ты хочешь, чтобы мы закончили в этом треклятом клубе, как два бесполезных червя? — Ну, фактически они не в курсе, что у нас столько информации. И будут дожидаться, пока приедет Юнги с Эльмазом. Так что... — Чонгук велел подняться. — Мы просто начнём немного раньше. И гораздо раньше закончим. После того, как они вывернули конфорки на кухне, последнее, что помнил Тэхён - дуга, описанная в воздухе монтировкой. Очнувшись, он обнаружил одну из рук прикованной к трубе, а себя голым - угадывалось по быстро охладевающим дрожащим конечностям. Обступила липкая, беспросветная темнота. Плотный полиэтилен мешал ему дышать. В панике у Чонгука, вероятно, случился приступ, забрасывать седативными который он не собирался. Или уже не мог справиться. Тэхён узнал его по частому рваному дыханию. — Чонгук, ты здесь? — Конечно, — он прикоснулся губами к его плечу, показался уменьшенным в несколько раз. — Что ты делаешь? — Ничего. Скажи, ты жалеешь о чём-нибудь? Да нет, было хорошо. Столько лет ждали и вот тебе, пожалуйста. — Мы должны выбираться! — Нет, мы никуда не поедем. Это опасно, Тэхён. Они уже готовят выпуски новостей. Я не хочу, чтобы ты тащил на себе чужую вину. Не хочу, чтобы мучился ещё больше. Пусть мы умрём здесь, но, по крайней мере, всё ещё людьми. Возможность уйти почти безболезненно, лишь бы не раздельно и не запачканными. Чонгук не мог позволить Тэхёну прочувствовать на собственной шкуре мощь всемирного потопа, человеческой ненависти. Закружилась голова. Чуть тухловатый запах продирал горло. Чонгук прижимается к нему, и Тэхён ощущает, как он, ласково целуя в шею, водит зажигалкой по его животу. — Представь-ка. По легенде, мы отправимся туда, к Баалу. Будем правителями целого мира. Царствовать вечно. Там намного круче, чем тут. Вечное всё. Даже наркота. Я буду любить тебя столько, сколько мы не успели здесь… — Чонгук, пожалуйста… — У Тэхёна заканчивались аргументы. И кислород. — Я твой принц. Или ты мой? — засыпая, он поводил ладонью Тэхёна по своему бедру и ласково, совсем как в детстве, засмеялся. Он тоже обнажён. Они пахнут мускусом. Друг другом. Тэхён взмок. Воздух пропитался газом. Тэхён уже не знал, стремился ли он к смерти с прежней охотой или она, проглотив, пыталась выплюнуть его обратно. Напрасные попытки вырваться. Чонгук явно улыбается им и гладит Тэхёна по спине. — Босс, передайте моему брату привет, хорошо? Мы наконец-то привели вас на Голгофу. Тэхён узнал далёкий глухой голос Гаспара, вызванного в последний раз. Оцепенение мешало говорить. Кишки словно кромсали на кусочки. Вода скапливалась в пакете: Тэхён плакал. — Не надо, Тэхён, — Чонгук держал его за руку и ластился к щеке. — Успокойся. Расслабься и чувствуй. Гаспар, слышишь? Мы почти пришли. Всё будет хорошо. Появилось ощущение усталости, словно позади недели бессонных ночей. На рвоту не осталось сил. Тэхён закашлялся, покрываясь холодным потом. И тихо умолял Чонгука выпустить его, одуматься. Прижав к себе дрожащее тело, Чонгук прошептал: — Нет, Тэхён. Хватит с нас, — отстранившись, добавил: — Гаспар, огня.***
Здание клуба оставалось целым, но на безопасном расстоянии вокруг - оцепление машин экстренных служб. Юнги и Чимину не дали пройти за ограничительную линию: люди в форме оттеснили их назад и приказали не приближаться. Бригада в защитных масках выносила наружу пострадавших на носилках, большинство из них не подавали признаков жизни. Чимин в ужасе рвался туда, и Юнги едва ли удерживал его одной рукой. Но он всё равно высвободился и побежал, что есть мочи, прорвался через оцепление и ринулся ко входу. Юнги закричал вслед, но с места не сдвинулся, увидел только, что за Чимином кто-то уже отправился. Шатнувшись, Юнги осел на землю и, держась за сердце, завалился на бок. Без маски внутрь лучше было не заходить. Чимин где-то уже видел всё это. Его затошнило, в глазах помутнело. Охватила непонятно откуда взявшаяся дрожь. Повсюду валяющиеся без дыхания тела, мельтешащие фигуры врачей. Его сердце сделало кульбит и заколотилось так быстро, что он побоялся потерять сознание. На сцене всё ещё сидели трупы, по-кукольному глупо свесив пробитые головы. Он искал их глазами, но нигде не видел. Лёгкие стиснуло огнём, по щекам потекли слёзы. Ему не дали пройти далеко. — Кто впустил гражданского, чёрт подери?! Немедленно выведите его отсюда! Чимина срочно выволокли на улицу, а он в беспамятстве спрашивал о двоих, не видел ли кто-то двоих молодых мужчин в хороших костюмах. Нет, они не видели. Они не слушали его и передали врачам. Он не нуждался в их помощи, просил проверить все помещения, но кто-то огрызнулся, что с минуты на минуту тут может произойти масштабный взрыв, делают, что могут. Ничего они не делали. Ничего полезного. В панике Чимин заехал одному из докторов по физиономии и, стянув костюм, напялил на себя. Двигаться стало тяжелее, но внутри его уже никто не останавливал. Он чувствовал, что они где-то рядом. Спустился в подвал и прошептал помочь... Именно прошептал: для крика не хватило сил. Развалившийся у ног хозяев Гаспар выпустил из рук предположительно неисправную зажигалку. Не теряя ни минуты, Чимин сбил цепи наручников лежавшей рядом монтировкой. Концентрация газа велика. Ни на что особо не надеясь, Чимин попробовал обхватить обнажённые тела, но они оказались слишком тяжелы. Он тянул то Тэхёна, то Чонгука - попеременно, дотащил их так до лестницы и, припав к стене, ощутил размягчившиеся, ватные мышцы. Снимать маску, чтобы вырвать - и то не мог. К счастью или нет, но кто-то видел, как Чимин спускался вниз. Их вытащили. Не успели спасатели отъехать и на пару километров, как позади прогремел взрыв: Гаспар ненадолго очнулся и добрался до запасной зажигалки. В тряске Юнги приоткрыл глаза. За руку его держала Эсперанса. Безумно красивая, даже в этом дурацком искусственном освещении, но почему-то заплаканная и встревоженная. Юнги был уверен, что попал в нужный рай. «Господи, спасибо», — подумал он…***
Разрушительные новости сметали всё на своём пути, пожирая добрую память о тех, кто, возможно, приложил намного больше усилий для защиты острова, чем кто-либо ещё. Учёные и не очень умы говорили без умолку, обсуждали, спорили и искали объяснение необъяснимому. Стране, как и миру - явили политических преступников, признанных одними из самых опасных за историю государства. Последний акт кто-то из телеведущих даже приравнял к пыткам газовыми камерами времён фашизма. Вся семья Ринцивилло оказалась погребена под пеплом позора. В Катании это восприняли с особым сожалением и скорбью. Находились и те, кто не верил галдящим СМИ, но таких всегда меньше. Фотографии Вико Ринцивилло и Анжело Баретти (имеющего лицо Чон Чонгука) долго не сходили с таблоидов, первых полос газет и сетевых ресурсов. Стидду представили крайней, но на этот раз о ней сказали открыто, показали шокирующие видеоматериалы, составили такую массу сценариев для долгих лет расследований, что сомнений не оставалось ни у кого: им не дадут вернуться, ведь нашлись те, кто ответит за всё сполна и понесёт наказание. Пропавшего без вести Эльмаза явили острову, как человека, отчаянно пытавшегося бороться с сектой. Немудрено, что отношения Турции с Сицилией наладились в мгновение ока, а новоиспеченный мэр Чон, принявший активное участие в установлении порядка по всей Сицилии, закрепился в Катании, как знаменосец справедливости. Падре из церкви святой Марии - Мин Юнги, также был признан преступником и должен был быть арестован за хранение и распространение оружия. В отличие от Вико и "Анжело", приговоренных к пожизненному заключению, Мин Юнги дали двадцать пять лет в колонии общего режима, смягчению послужила его полезная обществу духовная деятельность. Бордель "Полумесяц", как и многие другие элементы бизнеса бывшей мафии, перешёл в безраздельное пользование мэра. Таким образом, все ужасы, какими был поглощён остров, удачно списаны на террористическую группировку и секту. Все деньги и имущество, утерянные или сворованные на момент конфликтов, утраченные жизни и господа, за них отвечающие, более не имели ценности, а значит, никто не обязывался возмещать потери. Кресла бывших хозяев пустовали недолго. Взамен прежних семей - пришли новые. И однажды, когда закончится мирное время, им так же предстоит бороться за право жить. Любая из падших империй возрождается снова, надевая другие лица, меняя маски. Это война за право держаться выдуманных правил во имя выдуманной чести, жаждущих и алчных, ревнующих и любящих из века в век. Это война людей. Поговаривают, что неподалёку от запустевшей виллы семьи Ринцивилло, проданной зажиточному чиновнику, спустя много лет зацвёл огненно-красный делоникс, и под ним будто бы видели чьи-то тени. Они словно вернулись из небытия, чтобы с холма полюбоваться полосой блещущего под апельсиновым солнцем моря.