Нулевой километр

Стикеры получились классными. Рома так и сказал ему: «классные» – задумчиво перещелкивая на своем ноутбуке картинки – вперед, назад, снова вперед. Казалось, что он впал в какой-то гипнотический транс. По крайней мере, другого объяснения у Жени не было. – Все отлично. У них хорошая форма. Я думаю. Да. Мы нашли ритм. Привыкнуть к тому, как Логинов говорил, Женя так и не смог. Рома делал неуместные паузы, надолго замолкал, и в ту, их первую встречу почти два месяца назад уловить суть разговора было настолько сложно, что Гордеев почувствовал себя идиотом. Логинов изъяснялся формулировками, достойными рецензии на выставку современного искусства, и Женя долго не понимал, причем тут наклейки и вкладыши в альбом. Присутствие Григорьева помогало мало – женин арт-директор, похоже, не собирался переводить поток мыслей электронщика на человеческий или, хотя бы, дизайнерский язык, – и только когда Андрей показал ему референсы, задача немного прояснилась. Викторианская графика. Рыбы с ногами. Кони, собранные из элементов паровых машин. Женщины, чьи кринолины плавно переходили в раковины улиток. Как минимум, это было странно. – Я понял, – сказал Женя, посмотрев на Рому. – Чем безумнее, тем лучше? Логинов сидел напротив него, забравшись на кожаный диван вместе с ногами. Женя запомнил его со дня рождения Вадима другим – нервным, возбужденным, с блестящим взглядом. Сейчас Рома был спокойным. Женя сказал бы, даже, безмятежным. – Можно и так сказать, – кивнул Логинов. – Да. – Наверное, если упороться, получится офигенно. Женя пошутил – он никогда не пробовал ничего тяжелее травки, да и от той не было особого толка. Может, он что-то делал неправильно; может быть, в те пару раз, что он курил, он был и без того пьяным. О том, чтобы работать под стимуляторами, он и не думал – ему вполне хватало «Рэдбулла» и кофе. – Да, – Рома наклонил голову, не улыбаясь. – Это хорошая идея. Попробуй. Женя едва не спросил у него: «ты серьезно?». Но не успел – рассмеявшийся, в отличии от Логинова, Андрей сказал ему: – На работе только так не делай, окей? Сейлзы нас убьют за кислотные книжки. Как будто они говорили о том, что в офисе не стоит выпивать. – Лучше вообще так не делай, – Рома обхватил ладонями прозрачную кружку, принесенную официанткой, и заглянул внутрь, туда, где плавал чайный цветок. – Мы все обсудили, да? Потом Женя переписывался с Логиновым только в «Фейсбуке». Скидывал ему варианты, сделанные по тем эскизам, которые успел набросать Григорьев до того, как сломал руку, и те, что придумал сам. Ему нравились вещи, которые получались по итогам обсуждений; однажды Логинов отправил ему собственноручно нарисованную картинку с комментарием «не могу объяснить словами. типа того». Схематичный рисунок был нацарапан ручкой на линованном листке – рисовать Рома не умел совсем, и неуверенные линии складывались в малопонятный сюжет. Женя долго смотрел на фотографию в мессенджере, а потом заметил в углу кадра похожий на диаграмму черно-золотой значок. Он помнил, как выглядит логотип «Роснефти». Сам ставил его на обложку книги – давно, в какой-то другой жизни. Это все было неважно. Ни до, ни после этого случайного момента Стрелецкий больше не всплывал в их с Ромой общении даже косвенно; правда, в какой-то момент Женя все-таки дал слабину. Он просмотрел свежие фотки на странице Киры, и среди бесконечного потока кадров с вечеринок и выставок зацепил взглядом знакомые лица. Съемка была репортажной. Кира что-то рассказывала Стрелецкому; он пил вино. Ровно между ними, чуть позади, лицом к камере стоял Логинов. Но в кадр он тоже не смотрел – изучал что-то в своем мобильнике. Ничего особенного, на самом деле. Если бы Женя не знал их. Он старался не зацикливаться на этом, но мысли все равно лезли в голову – неосознанно, раз за разом, он сравнивал себя с Ромой, зачем-то пытаясь понять, что в нем самом было не так. – Мне все нравится, – Логинов перестал щелкать картинки со стикерами и мягко закрыл макбук. – Скинь мне номер своей карты, окей? Они снова сидели в «Просторе» – кажется, Рома любил это место, или, может, ему было просто удобно встречаться здесь. Вечером среды в клубе было спокойно; в соседнем зале показывали какое-то независимое кино на немецком языке с субтитрами. Стикеров на крышке роминого ноутбука не было. Женя обклеил свой так, что свободного места не осталось; иногда он лепил новые понравившиеся картинки поверх старых. Наклейки были у всех его друзей и знакомых – больше или меньше, или, хотя бы, одна. Даже у Григорьева. – Они отвлекают меня, – сказал Рома. – Ты же это хотел спросить? Он тоже смотрел на свой ноутбук. – А, – Женя кивнул, подумав о том, что не стоило, наверное, так пялиться на девственно-чистую, нетронутую поверхность макбука. – Понятно. Хорошо, я скину. – Я напишу тебе, когда альбом будет готов, – электронщик пожал его протянутую руку и улыбнулся. – Счастливо. На улице только прошел дождь. Женя остановился у входа в «Простор», копаясь в рюкзаке в поисках сигарет; они, похоже, провалились на самое дно, а курить хотелось ужасно. Он запустил руку поглубже, подперев рюкзак коленом, наткнулся на блок дополнительной зарядки, паспорт, какие-то фантики и мятую футболку, которую он искал сегодня с утра, но так и не нашел. Сигареты помялись под придавившим их ноутбуком, но не поломались, и Женя закинул рюкзак обратно за плечо. Осталось отыскать в карманах одежды зажигалку. Женя потратил на это еще немного времени, и, наконец, закурил, прислонившись спиной к влажной от дождя стене «Простора». Перед входом притормозила черная, идеально чистая восьмерка «Ауди». Машина была другой – не той, что осталась в памяти Гордеева, – но он почти не удивился, когда Стрелецкий захлопнул за собой водительскую дверь, и, обойдя капот, прикурил сигарету. – Привет. Женя поздоровался первым. Он понятия не имел, узнал ли его Вадим, когда подъезжал, и заметил ли вообще – но уйти молча, едва увидев Стрелецкого, казалось трусостью. Вадим посмотрел на него. Ничего не изменилось – на нем был строгий деловой костюм, тщательно подобранный галстук и тяжелые металлические часы на запястье левой руки. Женя не был уверен в том, как именно сейчас выглядит его собственное лицо, но по красивому лицу Стрелецкого ничего невозможно было понять. Как и всегда. – Здравствуй, – Вадим кивнул и поднялся по ступенькам, мельком посмотрев на экран своего телефона. Женя не был в курсе, знает ли Стрелецкий о том, что он делает стикеры для альбома Логинова. И это тоже было неважно. – Классная тачка, – сказал он, глядя на «Ауди». Кажется, он уже говорил это. Полгода назад. О другой машине. Вадим кивнул еще раз, выдыхая дым длинно и неспешно. Женя не думал, что встретит его когда-то еще – но, если такая вероятность все же существовала, он был уверен, что не должен будет ничего почувствовать. Но он почувствовал, и это было обидно. Не так сильно, как раньше. Не так неприятно. Наверное, надо было просто уйти – прямо сейчас, но вместо этого Женя сказал то, чего сам не мог до конца понять, но отчего-то знал, что так будет правильно. – Я рад за вас. Правда. Стрелецкий перевел на него нечитаемый взгляд. А потом усмехнулся – жестко, одними губами. – Ты не знаешь, чему радуешься. Глупо было ожидать благодарности. Но Женя говорил не ради того, чтобы ее услышать. – Конечно, я вообще ничего не знаю, – сказал он, потушив сигарету о решетку на урне. – Прямо как Джон Сноу. Стрелецкий пожал плечами. – Я не в курсе, кто это. Пересказывать Стрелецкому пять сезонов «Игры Престолов» точно не имело смысла, но Гордеев уже успел представить себе такой вариант – и от этого стало смешно. – Неважно, – он поправил рюкзак и улыбнулся. – Пока. Передавай привет Кире. Он махнул Стрелецкому рукой и, не дожидаясь ответа, спустился вниз и пошел по узкому тротуару в сторону метро. Чувство обиды сменилось чем-то другим – странным и неясным, но это было лучше, чем все, что он чувствовал за последние время. Он все-таки обернулся на перекрестке, у светофора – как раз в тот момент, когда Вадим открыл дверь своей машины с пассажирской стороны и сделал Роме широкий, наигранный приглашающий жест. В ответ Логинов обошел «Ауди» и сел за руль. Светофор переключился на зеленый. До дома Женя доехал в приподнятом настроении. Мама привычно сидела на кухне и смотрела «Безумцев»; на экране айпада Дон Дрейпер – Женя знал, как его зовут, именно потому, что каждый вечер оказывался слушателем очередной серии, – говорил, что счастье – это новая машина. Женя улыбнулся, закинув в микроволновку сваренные вчера макароны. – Ты в хорошем настроении, – сказала ему мама, не отвлекаясь от экрана. – Да, – ответил он. – Я доделал те стикеры. Заказчику понравилось. Он вспомнил о том, что Вадим сказал ему в конце весны, на тридцать шестом этаже многоэтажки на Юго-Западной. Что его родителям не нужно знать о нем всей правды. Если бы Женя услышал это сейчас, то обязательно спросил бы, а кому, в таком случае, ее еще знать? Но он не мог вернуться в прошлое – да и уже не хотел. И врать тоже – не хотел. Ни сейчас, ни после. Вот только говорить было все равно тяжело, хотя он прокручивал этот разговор почти каждый день, и каждый день у него не хватало сил – совсем немного. И сейчас – Женя верил, что это так, – они нашлись. – Мам, – он забрал из микроволновки тарелку и сел напротив, сжав пальцами горячий стеклянный обод. – Помнишь, ты спрашивала. С кем я встречаюсь. Возможно, это был не лучший заход. У Жени были другие варианты, но он забыл их все. Разом. – Но ты ведь уже не встречаешься? Мама посмотрела на него поверх айпада, поставив «Безумцев» на паузу. – Нет, – он покачал головой и уткнулся взглядом в желтоватые, посыпанные мелко покрошенным базиликом макароны. – Не встречаюсь. Но дело не в этом. На какое-то время в кухне повисла тишина. Запал, на котором Женя начал разговор, стремительно улетучивался, и он решил, что расскажет в другой раз – но мама вдруг коротко отозвалась: – Я знаю. Сердце глухо подскочило где-то в груди. К горлу. Мама смотрела на застывшего на экране Дрейпера. – Извини. Я видела. Когда ты ночью сорвался к Сереже. Я тебе не поверила, – ее голос прозвучал беспомощно и виновато, как будто она была ребенком, который нахулиганил, не сознался, и все равно был раскрыт. – Я же знаю, какая у него машина. Это же был не он, да? – Не он. Во рту было сухо. Женя отпустил тарелку с макаронами и потянулся к стакану, чтобы налить в него воды; ему нужен был перерыв, чтобы продолжить. – Я испугалась, – тихо сказала мама. – Знаешь, надумала себе всякого. Ты подорвался посреди ночи, соврал, уехал куда-то. На дорогой машине. С кем-то. Потом пропадал по выходным. И, много еще чего. Я же не слепая, Жень. Вода не лезла в горло. Еще много чего: он приходил с засосами и знал, что мама видит, но не придумал даже невинной лжи. Отвечал Вадиму на звонки, только выходя из кухни или гостиной. Не ночевал дома, отмалчивался, отшучивался, а потом все прекратилось – и что его мать должна была подумать? – Я записала номер той машины. На всякий случай. И попросила Толика узнать, чья она. У него же есть друзья в милиции. – И как? Узнала? Получилось грубо. Женя уже не был уверен в том, что он вообще чувствует – стыд, вину, облегчение, обиду на мать за то, что она вплела во все этого своего Толика, а не спросила прямо. – Узнала, – ответила мама. Они опять молчали. Под окном кухни с гулом проехала поливальная машина; потом по асфальту заскребли щетки уборочной. Почему они делали это в обратном порядке? Какой смысл сначала поливать, а потом мести? Женя тряхнул головой. Причем тут вообще была уборка улиц? – Ну, тогда, – он все еще не мог посмотреть на мать, и чувствовал себя от этого ужасно. – Тогда мне нечего рассказывать. – Я тебя не осуждаю, – мама поднялась с дивана и подошла к нему. Неловко положила руку на плечо, а потом вдруг порывисто обняла, так крепко, как в детстве – и тут же шагнула назад. – Я очень люблю тебя. И я хочу, чтобы ты был счастлив. Неважно, с кем. В глазах предательски щипало. Женя закусил губу, до боли, чувствуя, как закладывает нос, и сказал в тарелку с макаронами: – Я не мог рассказать все сразу. Прости меня. Пожалуйста. Он слез с табуретки и обнял маму – он делал это редко, и теперь ему казалось странным и неожиданно болезненным то, что ее голова едва дотягивалась ему до груди. – Все в порядке, – она вытерла мокрые щеки ладонью и неуверенно улыбнулась ему, глядя снизу вверх. – Все нормально. Думаю, я не буду досматривать эту серию сегодня. Женя тихо рассмеялся в ответ. Он почти доел холодные макароны, когда мама острожно спросила у него: – Ты думал про отца? – Да, – Женя посмотрел ей в покрасневшие глаза и сказал прямо – то, что понимал уже давно, просто не хотел признавать это. – Ему будет все равно, мам. Ты это знаешь. Ему всегда было все равно. – Ну и черт с ним, – ответила она. Женя отчего-то подумал, что они говорят не только про отца. Или он сам – имеет в виду не только его. И это было правильно. Как будто он наконец сложил из рассыпающихся картинок одну целую. Оказался в нулевой точке отсчета. Той, которую выбрал он сам.