* * *
Временами Саймону кажется, что уже никогда не получится согреться. Он лежит на кровати в своей квартире и настороженно рассматривает спящую рядом Алишу. Пальцы мягко скользят по нежной бронзовой коже. Нос зарывается в пружинистые завитки волос. Губы щекочут маленькое забавное ушко, и из пухлых женских губ вырывается сонное хихиканье. И все равно холодно. Холодно. Холодно. Она рядом, такая правильная, знакомая. Тщательно изученная за те месяцы чистого счастья, что были подарены им кем-то. Подарены им Саймоном из будущего, которому он так завидовал. Саймоном из будущего, которым он теперь стал. И все равно кажется, будто он предает настоящую Алишу. Ту, из его собственного времени, которая умерла на грязном полу Общественного центра. Будто сейчас он ей изменяет, лежа в одной кровати с ней же — и словно рядом с совсем другим человеком. Потому что это нечестно. Несправедливо. У него нет никакого права наслаждаться жизнью, когда его Алиша на самом деле мертва. Умрет, что бы он ни делал. Саймон рассчитывал, что все будет по-другому. Он помнит рассказы Алиши о том, другом себе. Никаких сомнений. Никакого страха. Чистая непоколебимость и сила. Словно супергерой, который сошел со страниц комикса. На деле все оказалось совсем иначе, и если бы рядом была та, его Алиша — она бы это увидела. Увидела бы боль. Страх. Неуверенность. Увидела бы мальчишку, который все еще там, в глубине серых глаз. Увидела бы монстра, который сидит там, на донышке его сердце. «Ты хочешь смерти, Саймон Беллами? — шепчет он. — Так умри же. Умри. Умри». И Саймон хочет смерти. Кроме Алиши он еще ничего и никогда так страстно не желал. «Забери меня. Умоляю. Забери меня к себе». Но лежащая рядом Алиша не понимает. Она не видит того Саймона, который скрыт там, за внешней маской спокойствия и уверенности — он же вопит, вопит так громко, что другая, погибшая Алиша оглохла бы. «Беги», — хочет крикнуть Саймон. «Алиша, беги так далеко, как только можешь. Спасайся. Ведь что бы я ни делал — я не смогу тебя спасти. Беги, пока не сможешь оторваться от меня, бегущего за тобой вслед». Но тот Саймон, роль которого он играет, никогда не сможет это выкрикнуть. На самом деле он слаб. Он зависим. Он эгоистичен. А у Алиши в волосах — солнце. Оно яркое и теплое, таится на самых кончиках прядей и там, в глубине пружинистых завитков. Нужно только взлохматить рукой эти волосы — свет вырвется на свободу и озарит собой всю комнату. Всю его жизнь. Саймон знает. Саймон уже видел когда-то. Но сейчас он только зарывается носом в волосы и крепко зажмуривается, чтобы не видеть этого. Саймон не может согреться, потому что уверен — у него нет на это права. Саймону холодно. Холодно. Холодно.* * *
Алиша плачет так горько, что каждое ее судорожное «нет» набатом отзывается в сердце Саймона. Раненном сердце, пронзенном пулей повернутого на компьютерных играх психа. Все-таки, Вселенная — забавная штука. У нее есть свое, извращенное понимание справедливости, и только сейчас он это осознал. Саймону суждено пережить смерть Алиши. Алише суждено пережить смерть Саймона. Чтобы на весах боли установилось равновесие, которое будет оставаться в таком положении, пока кто-то из них двоих опять не переживет смерть второго. И так раз за разом, цикл за циклом, ровно до тех пор, пока само понятие времени не будет уничтожено. Наверное, кому-то это может показаться романтичным и красивым, но самому Саймону остается лишь хрупкая надежда. Она расцветает где-то среди опутавших его сердце нитей паутины, состоящих из одной боли и обреченности. Потому что он любит Алишу — из настоящего, прошлого, будущего. Любую из них. Любит само воспоминание о ней. Любит мысль о том, какой забавной старушкой она могла бы стать. Любит ее упрямство. Любит каждое вырвавшееся из ее губ ругательство. Любит эти ее короткие, слишком короткие платья. Любит ее туфли, каждую из двухсот семидесяти пяти пар. Любит отплясывающих румбу в ее глазах чертей. Любит их нерожденных детей. Любит. Любит. Любит. До безумия. До умопомрачения. До бегущего по телу озноба. Саймон проживет еще тысячу жизней — и тысячу раз умрет ради того, чтобы в его жизни была Алиша. Чтобы спасать ее раз за разом — и терять ее раз за разом. Чтобы его сердце расцветало от нежности, часто билось от страсти, замирало от любви и крошилось, плавилось, выворачивалось наизнанку от боли. Чтобы вчера было сладким и сочным, чтобы расплывалось яркими красками в неизвестности, а завтра — кислым и мрачным, стынущим на зубах и выбивающим дыхание из груди. Чтобы сегодня было горьким, разрывающим внутренности на части и настоящим. Чтобы их жизнь текла в вечности гранатовым соком. И он знает — Алиша чувствует то же самое. Любая из Алиш. Даже та, которая считает его странным, а может и стукнутым на всю голову. Даже та, которая его еще не знает. Где-то там, в глубине ее сердца эта любовь спит, свернувшись маленьким котенком, который будет расти, расти, расти, пока не превратится в рычащего льва, способного бросить вызов времени. Саймон любит Алишу. Алиша любит Саймона. Они выцарапали эти фразы на полотне Вселенной, и никому не под силу их стереть. Сейчас Алише больно, сейчас Алиша не может представить себе, что способна полюбить того Саймона, Саймона из ее времени. Но она переживет эту боль, и она полюбит. Потому что это — их судьба. Находить друг друга и раз за разом влюбляться. Раз за разом влюблять. Саймону осталось еще несколько минут, и он плохо понимает, что именно продолжает из последних сил шептать Алише. Наверное — что-то важное, что-то правильное. Осталось еще совсем немного — и смерть наконец доберется до него. У смерти слишком длинные руки и слишком острые клыки в глумливо ощеренной пасти, чтобы от нее можно было так просто сбежать. Но Саймон и не собирается больше бежать. Он, наконец, добрался до конечной остановки. А может, до пункта отправления — это как посмотреть. Саймон еще раз прикасается к мягкой щеке, делает последний вдох и закрывает глаза, чувствуя разливающееся от кончиков пальцев тепло. Там, за гранью, его вновь будет ждать Алиша — и это лучшее из всего, о чем он может думать перед лицом смерти. «Забери меня к себе».