Возьми всю мою жизнь

— Шакира? — Неа. — Бритни Спирс? — Тоже нет. — Мадонна? Я только фыркнул. Не помню — кажется, я начинаю привыкать к непостоянству человеческой памяти, — кому пришла в голову эта затея. В любом случае, сейчас я сидел у лагерного костра с дюжиной полубогов, пытавшихся угадать, кто из знаменитостей был моим чадом. Лидировала Кьяра, назвавшая Тейлор Свифт. Она попыталась развить успех: — Джастин Бибер? Я ответил ей оскорблённым взглядом. Она пожала плечами: что, мол, такого. — Джимми Пейдж? — предположил Остин. — Нет. Но я был его, мм… музой. — И у вас были дети? — Остин оживился. Мне пришлось повторить оскорблённый взгляд. — Что, по-твоему, значит «муза»? Остин пожал плечами. — Мама часто говорила, что ты был её музой. Если честно, это было неловко. Я слишком долго (боги, всего несколько дней!) пробыл шестнадцатилетним подростком, чтобы без смущения вспоминать о том, как много романов крутил, будучи богом. Кроме того, даже когда моя память ещё была совершенной, она всё равно неохотно удерживала в себе имена моих многочисленных пассий. Что уж говорить о детях; почти каждый раз, когда кто-то называл имя, мне приходилось напрягаться, пытаясь вспомнить, встречался ли я с кем-то с такой фамилией, а уж потом предполагать, были ли у нас дети. — Майкл Дебейки, — сказал Уилл, и на этот раз я кивнул сразу. До того, как стать знаменитым на весь мир хирургом, мой сын Майкл был главным целителем Лагеря Полукровок, как Уилл сейчас. Впрочем, со «знаменитым на весь мир» я явно поторопился: остальные недоумённо переглянулись, и Кьяра спросила: — А что он поёт? Уилл, фыркнув, объяснил, а тем временем пришла очередь Валентины угадывать. — Элвис? Я внутренне поморщился. Она серьёзно считала, что я смогу опознать кого-то по одному имени? — А фамилия? — спросил я. Все уставились на меня так, словно я объявил, что на самом деле никакой не Аполлон, а, ну… Аид или типа того. — Ты что, много Элвисов знаешь? — фыркнула Кайла. — Эм… — Я нахмурился. — Ни одного не припоминаю. Теперь все таращились на меня уже со священным ужасом. — Элвис Пресли, — сказала наконец Валентина. Я только пожал плечами. — Наверное, я что-то пропустил. А что такое? Он что, взял все премии МТВ в этом году? Спел в «Джеймсе Бонде»? Кайла пихнула Остина ногой: — По-моему, у нас тут срочный случай. — Да сам вижу. — Остин уже со вздохом тянулся за гитарой. — Уилл, санкционируешь операционное вмешательство? Кто подпоёт? — Мне кажется, лучше тебе одному спеть, — заметил Уилл. — Тут нужен особый подход. — Да, пожалуй, — согласился Остин. — Ладно, чшш. И он запел. Ещё когда мы пели все вместе, я заметил, как красив его голос. Конечно, я понимал, что не пение его главный талант, и всё же даже в сравнении с Уиллом и Кайлой он был хорош, что уж говорить о тех полубогах, кто не был моими детьми. Но эта песня… Не знаю, как пел её загадочный Элвис, и не знаю даже, сумел ли бы я исполнить её лучше. Может быть, она просто была из тех, что в любом исполнении берут за душу. Может быть, моя смертность просто сделала меня слишком чувствительным. Но Остин пел: «Возьми мою руку, возьми всю мою жизнь, потому что я не могу перестать в тебя влюбляться», и моё сердце сжималось; оно сжалось ещё сильнее, когда я заметил, что Уилл и Нико, не глядя друг на друга, взялись за руки и переплели пальцы, а Кьяра тихонько опустила голову Дэмиену на плечо. Я вдруг ощутил себя одиноким, как никогда. Я знал, что у меня теперь есть семья, есть друзья, есть цель, но в тот миг мне казалось, что всё это ничто в сравнении с тем, что я так и не смог по-настоящему насладиться любовью — и никогда не смогу. Я чуть отвернулся в сторону, чтобы не бередить сердце видом счастливых парочек, и мой взгляд упал на Элизабет Рэйчел Дэр. Я тут же почувствовал себя невообразимым эгоистом. Вот уж кто был по-настоящему одинок; став моим Оракулом, она отказалась от любой возможности найти любовь. А теперь она и Оракулом-то не была по сути. И всё по моей вине. Какой любви я хотел для себя, если лишил её такого человека, как Рэйчел? Уж мне ли было не знать, что она достойна этого чувства как никто другой. Рэйчел была яркой, неординарной, исключительной. Даже когда я был богом, она занимала в моём сердце особенное место. Один факт её прибытия в Лагерь наполнил меня надеждой и верой. И сейчас, когда Остин пел о любви, а я смотрел на Рэйчел и не мог отвести взгляда, я как никогда отчётливо осознал, что принял верное решение, попросив её не идти со мной, а остаться в Лагере. Как бы мне хотелось, чтобы в грядущих испытаниях она была рядом! Но я и без того уже почти сломал её жизнь. Лучше ей быть от меня подальше. Песня закончилась, и повисла задумчиво-мечтательная тишина; я прервал её, хлопнув в ладоши и воскликнув: — Ну, песня хороша, слов нет, но, кажется, я здесь совершенно ни при чём! Волшебство рассеялось. Остин отложил гитару, и Эллис громко вздохнул: — Ну, кажется, моя очередь. Может быть, Адам Ламберт?