Нотами под кожу

POV Тихон Довольно странная ночь. Не скажу, что я не спал вообще, но сон был какой-то муторный. В таких случаях обычно говорят: «Проще было и не ложиться вовсе!» На пробежке собираю мозги в кучку, перебираю ногами в такт музыке, предусмотрительно не забыв плейер, что частенько случается со мной. Мысли разного рода настойчиво насилуют мой мозг. Во-первых, мне дико интересно, почему Филатенковы не ладят, сын и отец. Странно все это, очень странно и крайне подозрительно. И, судя по всему, один из близнецов и мать всё-таки погибли, так почему же тот единственного сына, причем живого сына, тоже схоронил, хоть и мысленно? Хотя, чем мой родитель лучше-то? Во-вторых, я начинаю всерьез сомневаться, что браться за это дело и помогать вытащить в прошлом преуспевающую фирму — хорошая идея. В-третьих, я до чертиков боюсь себе признаться в том, что образ Геры мелькает много чаще, чем положено, у меня в голове. Не то, чтобы я боюсь влюбиться, как бы ни было сие банально. Просто быть зависимым от кого-то не хочу. Не хочу и сходить с ума в ожидании отклика. Не хочу терять интерес ко всему вокруг, чтобы лишь один-единственный человек стал центром моей вселенной. Я до дрожи боюсь быть в чьих-то цепких лапах, быть чьим-то. Это ненужная ответственность. Слишком уж привык я получать все в рекордные сроки, по взмаху руки, по быстро оплаченному счету. Привык, что как появляются, так и пропадают очередные пассии, что у меня нет постоянного партнера или партнерши. Я и отношения редко крайне строил, а тут… Немного даже дико, ведь обычно ко мне искали подход, пытались пойти на сближение, а тут у меня появляется совершенно безумная идея — соблазнить новенького. Ну, не дебил ли я? Ну симпатичный он, ну не такой, как все, ну есть в нем червоточинка, изюминка. Ну как заноза в мозги мои влез, но не значит же это, что мне надо, как идиоту, обдумывать план действий по его окучиванию? Блять, это смешно. Добегаю до дома, проскальзываю с равнодушным лицом мимо своей охраны и, зацепившись за коврик на крыльце, задрав ноги, падаю на задницу, шиплю под нос недовольно, встаю, кинув грозный взгляд на тех, кто узрел это недоразумение. Как же все, блять, вовремя. Мне вот только синяка на филейной части не хватало, ага. Герой, мать его, любовник нашелся. Соблазнять он будет, синюшной жопой, что ли? Странно, что по пути ничего не произошло. Обычно, с таким-то началом утра, по классике жанра все должно лететь к ебеням. Ан нет, я спокойно, даже без лишнего торможения на светофорах, приезжаю к положенному месту. Универ. Обитель зла это, на самом деле. Тут все слишком цепляются за предрассудки, за чужое мнение, за то, каков ты в глазах остальных. До одури боятся показаться не такими в глазах других, ходят по струнке и сливаются с общей массой. Если ты всем, а в частности мне, понравился — повезло. Не понравился — лучше в другое место иди сразу, иначе со света сживут нахрен. Парни привычно ждут у входа, глядя жадными глазами, как я паркуюсь. Зависть — одна из причин дружбы, одна из причин и ненависти, к сожалению. Почему возле меня много народа крутится, ответ ведь очевиден, как и то, искреннее ли их отношение к моей персоне. Я знаю, что в великую дружбу тут верить глупо, им просто выгодно быть рядом со мной до тех пор, пока они сидят за партами сего заведения. Да и мне, по сути, плевать, есть они или нет их, я один могу быть вполне авторитетной единицей, к которой будут прислушиваться и потакать. Войдя, замечаю столпотворение у стенда, нагло распихиваю народ, а кто-то и сам отскакивает с пути, и иду на афишу, что ярким пятном, словно кляксой на белом полотне, влечет к себе. Будь там что-то другое, я бы мимо прошел, но это же ФИЛ! На цветастом фоне, с группой за спиной ОН, невероятный, фантастический. Сжав микрофон, с ухмылкой на алебастровом лице и чертовыми чернющими кругами вокруг глаз, что, словно впадины из чистейшей тьмы, способны поглотить. В губе и носу пирсинг, от колечка, что в ноздре до колечка в ухе тянется тонкая цепочка. А на голове привычный небрежный взрыв. Он как демон, гребаный демон, который вызывает во мне кучу почти щенячьего восторга. Вожделение животное, дикое. Если бы мог я добраться до него, прикоснуться к этому желанному телу, что местами, как светлые лоскутки шелка, виднеется из-под одежды. Только вот это все внутри, все эмоции плещутся водоворотом в глубине, внешне же я практически полностью равнодушен, лишь с улыбкой смотрю на дату концерта. Не буду же я, как девица, тут выпрыгивать и брызгать слюнями, что безумно рад любимой с недавних пор группе в своем же городе? Не буду. Я вообще сделаю вид, что мне не особо интересно, а потом попросту куплю себе лучшее место в зале, а еще лучше — созвонюсь с владельцем клуба, который, к слову, мой очень давний и хороший знакомый. Ненавижу, когда первой парой у нас гуманитарная херня. Еще больше ненавижу молодого преподавателя на этом предмете. Он такой, блять… сложно объяснить, просто есть люди, которые отталкивают, едва открывают рот. И он типичный представитель данного контингента. Отворачиваюсь к окну, бесцельно скользя взглядом по посеревшей, осенней улочке. Перед универом у нас красиво. Резные древесные лавочки черного цвета с плавно выгнувшимися спинками, железными ножками и поручнями. Рядом фонари, старые, но по-своему красивые, придающие романтизма скверику, что находится рядом со строением. Только вот дорога с другой стороны не вписывается, совсем. Бывший директор нашего учебного заведения, женщина, ушедшая на пенсию, была не в меру придирчива к внешнему виду территории университета. В этом были плюсы, в этом же прослеживались минусы. Хотя лично мне жаль, что теперь, когда бразды правления взял бывший ее зам, всей этой красоте уделяется много меньше внимания. Так уж сложилось, что я безумно люблю природу. Не знаю, служит ли тому причиной то, что я всегда жил в частном доме, может, и так, но я не представляю себе свое существование в блочном доме с постоянно гудящими соседями за стеной. Это же каторга! Я вообще люблю уединение, и ненавижу всякого рода стеснения. Моя душа порой выдает пируэты, прося экзотических гуляний, и где как не в собственном огромном доме воплощать это? И я очень сомневаюсь, что в квартире, какой бы большой та не была, я бы смог сотворить все, что захочу. Что-то отвлекся я, да еще и на какую тему… Повернув голову, вижу того, о ком последний час и думать забыл, погруженный в разного рода глупые размышления. А тут, понимаете ли, сидит, поминутно шмыгая носом и морщась, виновник моего душевного смятения. Сидит он за партой, параллельной моей, трет глаза, зевает, и вообще выглядит, как побитый котенок, не иначе. Ссадина на лице, пухлые, зализанные вконец губы, отекшие глаза и красноватый нос. Что еще больше меня убивает, так это то, что и глаза у него мутные, но тут явно не наркота или выпивка — он болен. Скорее всего, довольно сильно, тогда какого туза он тут сидит? Спросить самому мне слабо. Ну, серьезно, я что, сяду к нему и, как заботливая мамаша, начну нотацию читать? Я кто такой ему вообще? Никто. Хотя меня аж подергивает от желания присесть рядом и спросить, как он. Или вообще утащить его с пары и собственноручно «отлечить» по самое не хочу? Идея весьма заманчива, но как-то… Наблюдаю за ним, с каждой минутой все больше наполняясь решимостью утащить на перемене его хотя бы в медпункт. Пусть выпишут больничный, и я с чистой совестью отвезу его домой, даже прогуляю ради такого случая. Скребу парту от нетерпения, порываясь не единожды поднять руку и утащить пацана из аудитории, ибо тот явно в кумаре, щеки-то вон как румянцем залились. У него точно температура. И где он успел, интересно мне? Вчера он выглядел неважнецки, но там другое виной, а тут резко сопли ручьем, глаза навыкат, голова как факел. Где же он был после? С кем… А дело-то мне какое? А я все сижу и смотрю. Мысленно уже прижимая его к себе и гладя по взъерошенным волосам. Чувствуя, как он утыкается, несмотря на жар, ледяным кончиком носа в мою шею и хрипло дышит. Как руки спокойно ложатся на мою талию, и он оседает в моих руках расслабленно. И да, я идиот мечтательный сейчас… И до звонка еще, блять, целых двадцать минут… Нудная монотонная читка лекции, шуршание тетрадных листов и скрежет ручек. Недовольные вздохи, ерзания на старых стульях, что противно трещат при движении. Девятнадцать минут. И чего время, сука, вдруг стало идти неимоверно медленно? Да у меня уже глаз дергается, еще пару минут — и я не выдержу и точно выволоку его отсюда, подальше. Может, ему свою куртку на плечи накинуть? Он вроде как подрагивает. Или это мне чудится? Резко дверь в кабинет распахивается, и под широко открытые рты и глаза к нам быстрым шагом влетает высокий длинноволосый парень. Абсолютно знакомый всем по плакату хотя бы на первом этаже, ведь он ударник той самой группы, и зовут его Макс. Оглянувшись, находит того, кто, видимо, ему нужен, подходит к Герману, который закатывает глаза и ухмыляется. Вытаскивает его из-за парты и закидывает того к себе на плечо, еще и прихлопнув в придачу его по обтянутой черной джинсой заднице. Пиздец… — Сука, Макс, пусти, — слышу хриплый тихий голос, только вот черноволосому совершенно похрен на сопротивление. Он уверенно двигается по ряду между партами, подходит к выходу и лишь тогда решает осведомить нас о, так сказать, мотивации своего поступка. — Пардон, он с температурой, справка будет, — кивает преподавателю, тот, кстати, в таком же шоке, как и все вокруг. Выходит после, захлопнув ногой дверь, и мы все в полнейшей тишине слышим удаляющиеся шаги и ругань с рычанием Геры. Жаль, слов совсем не разобрать… Девицы же, бедные, пороняли свои блески, зеркальца, ручки, тетрадки, телефоны. И воистину «тихим» шепотком начинают задавать один и тот же вопрос, но вот с разной формулировкой. В аудитории словно улей завелся, огромный такой, с пчелами-мутантами. — Это он? — Тот самый Макс? — А откуда он знает новенького? — А может, они братья? Вы видели, как они похожи? — Ой, а можно нам выйти? Я автограф хочу, ну пожалуйста-пожалуйста. — Он такой крутой! — Он только что мимо меня прошел, боже, я не верю. — Вы видели, какие у него сильные руки? — Он еще выше, чем я думала! — Да заткнитесь вы все! Что вы как нелюдимые, — недовольно рявкаю на весь класс. Мне бы самому ответы узнать, а, по-хорошему, догнать и спросить, что все это значит. Только вот пояснять это мне никто не обязан. Более того, меня, скорее всего, тупо пошлют. Дергаю ногой и поглядываю в окно, ну и где они? Спустя десять минут их нет на крыльце. И спустя пятнадцать тоже. Так куда же утащили Геру, если из универа он не вышел? Подрываюсь со звонком, киваю своим, и мы вместе выходим из класса. Я изо всех сил стараюсь не рвануть по коридору, глядя по всем углам и аудиториям. И так некоторые особо внимательные заметили мое немного странное поведение. Зайдя за угол, почти влипаю в Геру, что тихо сползает по стенке, точнее по Максу, к которому он прижался спиной и стоит, прикрыв глаза, а ударник что-то быстро объясняет нашей зав. отделения, обняв поперек груди Германа. — Вы уверены, что нет необходимости вызвать неотложку? Он совсем больным выглядит, и эта ссадина, кто-то напал на вас? У вас же охрана… — Я уверен, что смогу сам о нем позаботиться, не впервые, — терпеливо отвечает парень, постоянно косясь на того, кого обнимает. — Гер, скоро идем, — как маленькому, шепчет и чуть заметно поглаживает. А у меня крыша отъезжает. Столько заботы во взгляде парня. Столько нежности, что меня выворачивает. А Герман, тот самый, что шипел и отскакивал от меня в салоне, расслабленно себя чувствует в руках мужика. И я-то пидор после этого? Злюсь. Распаляюсь в мгновение ока, отгоняя жалость и ниоткуда возникшие нежные чувства. Черта с два! Я тут голову ломаю, мозги себе, блять, сушу, не сплю толком… а он тискается стоит. У меня даже совесть проснулась впервые, ну ладно, не впервые, но все равно редкое это явление. А ему моя помощь совершенно не нужна, ему и так пиздато, с этим хмырем черноволосым. И похуй мне, что это ударник из моей любимой группы… Ревность? Нет, это нечто иное, дикое и неконтролируемое. Мне хочется вырвать его из рук другого, отвести, блять, домой. Он что, не видит, что ему хреново настолько, что тот почти сползает на пол? Хочу выдрать его из захвата брюнета, обнять так же, мать его, хочу! И в морду дать хочу, только кому из них, пока не знаю. Якобы гомофобу или его дружку? — Тих, че с тобой? — Нормально все, не выспался. — Да ты всю последнюю неделю не высыпаешься, — хмыкает мой типа друг. Какой он внимательный. Может, поощрить его? Пинком. А то слишком много эмоций бурлит, и не по делу причем. — Да ты чего как заведенный? Не думаю я, что ему из-за нас так плохо. У меня что, на лице написано, о чем, а точнее, о ком я думаю? Сжимаю руки в кулаки, чтобы не впечатать собеседника в стенку. Просто, нахрен, не размазать его по ней ровненьким таким слоем, как масло по кусочку батона, сука. — И я так не думаю, я вообще не об этом думаю, у меня на работе запары, а ты ко мне с этим чмом облезлым в голову лезешь, — хмыкнув, отвечаю, а перед глазами так и стоит картинка увиденного ранее, почему меня это зацепило? Как будто не смогу я себе найти кого-то, да легко, этим сегодня же и займусь. Плевое дело, стоит лишь в клуб зайти. — А-а-а, ну так бы и сказал. — Вечером в клуб идем, — ставлю перед фактом и выхожу на улицу. — Сигарету дай. Тянет мне пачку, чуть сузив глаза, он один из тех немногих, кому походу пофигу совершенно на мои деньги, у самого такого добра хватает. Плюс ко всему парень не тупой, что не может не радовать. Но не в данный момент. Его проницательность сейчас совершенно не к месту. И внимательные серо-голубые глаза будто в мозгу у меня копошатся. Натягиваю улыбку в пол-лица, затягиваясь. Горло с непривычки выдает спазм, но я давлю внутри кашель. Дерет, сука, крепкие ведь Леха курит, а я, дебил, забыл. Снова втягиваю в себя горький терпкий дым, прикрыв глаза, выдыхаю, тупо — знаю, но стало чуть спокойнее. Совсем капельку, но уже руки не так подрагивают, и сердце успокаивается. Будто не хватает мне и так проблем, сестрица вон приехать должна, не сегодня завтра. Контракт один, правда, подписан, только вот не зря ли? И в голове каша, сумбур полнейший, а такое к добру не ведет, особенно меня. Столько вопросов… Не привык я к такому, надо выяснить, что к чему, сегодня же попрошу нарыть досье на новенького, и на его отца желательно, надо же знать, с кем дело имею, и стоит ли его, собственно, иметь вообще.