Нотами под кожу

POV Герман. Чувствую сквозь сон щекотное касание возле лопатки, прямо по старому шраму, едва заметному, что рассекает бледную кожу. Откуда? Остался после операции, так как мне в аварии неизвестно откуда взявшаяся железная балка вошла сантиметров на десять ниже правого плеча. Весьма удачно вошла, иначе я бы тут не лежал сейчас. Везучий сукин сын… моментами. Сдуваю челку, упавшую на глаза и откровенно мешающую, но глаз не открываю. Рука Тихона медленно скользит по моей спине, стягивая одеяло до самой задницы. Мурашки по телу… от прохладного воздуха в комнате вперемешку со щекотно-приятными ощущениями чужой ладони. Теплой. Гладкой. Умелой. Влажный поцелуй прямо у двух маленьких ямочек на копчике, а следом скользящий язык ниже, ныряя между расслабленных ягодиц… Героически терплю, делая вид, что сплю, хотя самого это все уже заводит, все давно стоит, но это, так сказать — «утренняя проблема», не он тому виной, наверное. Осторожно кружит пальцами между ягодиц, поглаживает чувствительную кожу вокруг входа. Чуть раздвигает половинки. Мягко, легко массирует. Целует выступающие позвонки, спускаясь от самой шеи. Чувственное удовольствие. Утонченное. Неспешное. Немного сонное. Ленивое. И до жути непривычное… Покусывает кожу на пояснице, вылизывает ямочки, но не останавливается привычно, ныряет между полушариями. Проводит языком медленно, словно смакует каждое свое движение. Необычная ласка, настолько, что прошибает удовольствием, как тараном. Твою мать… Руки дрожат, в ушах кровь шумит. Радуюсь, что он не видит моего охуевшего лица, что перед тем, как вырубиться, затраханный по самое не могу и еле волочащий ноги, я быстро принял душ, иначе бы сгорел сейчас от стыда. Умер бы нахуй от остановки сердца…. Что же творит, сука. С ума сводит. Медленно. Мучительно, крышесносно и дико томительно. Целует сморщенную кожу, проникает языком внутрь. Лижет. Обсасывает, раздвигая руками все шире ягодицы. У меня же дыхание сбивается, уткнувшись лицом в подушку, комкая ее же в руках, выдыхаю прерывисто. Приподнимаю попу навстречу его рту, неосознанно… Тело требует разрядки. До боли требует. Член пульсирует, елозя по влажному пятну на простыне от смазки. Я подобного не испытывал никогда, но это просто пиздец какой-то. Ласка захлестывает. Меня трясет уже практически от того, как руки умелые плавят, распаляют еще сильнее. Сна давно ни в одном глазу, но говорить ему об этом я не стану. Хотя догадаться несложно по характерному пыхтению, что я либо проснулся, либо на подходе, но посмотрим, насколько далеко он зайдет. Оу… в меня проникает палец. Влажный. Легко входит, ведь всего-то пару часов назад он здорово растянул мою многострадальную задницу и, по правде говоря, все еще немного саднит, хоть он и был аккуратен. Но это не ко мне, жопа по определению не предназначена для подобных забав. Второй палец входит тяжелее, но боли как таковой нет, лишь легкий дискомфорт вперемешку с приятными отголосками ощущений, мышцы слабо сопротивляются. Тихон старательно доставляет мне удовольствие, целует спину, лопатки, плечи. Дышит шумно, утыкаясь в мой затылок лицом. Гладит рукой, прижимает к себе ближе, перехватив меня поперек живота. Отчего я чувствую его член, что влажной головкой оставляет следы от вязкой смазки. Твердый. Горячий. Бархатистый. Заводит. Невыносимо. Хочется уже орать на него, чтобы прекратил пытку, потому что терпеть сил нет. Тело как пружина напряжено, скрученное уже до невозможности от желания. Подаюсь к нему назад, трусь об него. Мне правда насрать, что будет дискомфортно, возможно больно. С непривычки вообще нежелательно столько сексом заниматься, это даже травмоопасно, насколько я понял из наставлений Макса. Но у меня разве есть тормоза? Правильно, их нет, и никогда не было. Смазывает обильно и себя, и меня. Медленно сантиметр за сантиметром погружается, пульсирующий, огромный, если судить по ощущению охуительной наполненности. Прогибаюсь в пояснице, не понимая, чего больше хочу: отодвинуться или насадиться до конца. Но природный мазохизм, правда, легкой степени, побуждает двинуться навстречу. Пытаясь расслабить максимально сопротивляющиеся мышцы, впускаю полностью, сжимаю со стоном. Остро. Горячо, жжет и внутри, и снаружи. Похуй, удовольствие сильнее. Тону в ощущениях, теряюсь во времени. Становлюсь одним комком нервных окончаний. Во рту пересохло, и потому с губ только хрипы приглушенные слетают. Задыхаюсь…. Поджимаю пальцы на ногах и руках до хруста, впиваюсь в подушку до онемения. Хорошо, мне чертовски хорошо, и я даже не буду на него пиздеть за этот произвол. — Перевернись… Послушно укладываюсь на спину, раскинув руки в стороны. Смотрю вопросительно, нетерпеливо ерзая. Я как бы кончить хочу, а он пялится на меня, как на статую, блять, в музее. Хватаю за руку и тяну на себя, сам нахожу его губы, грубо, требовательно целуя. Всего шаг до оргазма, маленький такой шаг до провала в бездну, а он руки мои отводит, не подпускает к собственному члену. Что за хуйня? Пытаюсь возмутиться, но он ладонью мне рот закрывает, а взгляд с молчаливым приказом. Кусает за плечо, впивается гребаными зубами до боли, так что заорать охота, но лишь мычу в его руку, что заглушает мое недовольство. И вроде боль отрезвить должна, а у меня наоборот, крышу срывает и после полувскрика болезненного стон глухой вылетает. Пытаюсь суку эту спихнуть с себя и отомстить, но он сильнее, причем явно. Его зубам подвергается сосок, который начинает пульсировать, наливаясь кровью, ебаное мазохистское удовольствие. Я знал всегда, что боль умеренная удовольствие доставляет, но сейчас убедился окончательно в том, что я конченный извращенец, с мужиком ебусь и от боли кайфую. А он как раскусил? Второй сосок также истерзан. Руки, до сего момента осторожные, стали грубыми. Губы, мягко скользящие, теперь пиявкой в тело впиваются. А зубы метки оставляют, не сказать, что очень сильно, но достаточно для того, чтобы на денек-другой с отметинами остаться. — Нравится? — ухмыляется довольно. Возбужденный, с глазами отъехавшими. Мутными. Диковатыми. — Да пошел ты, — выстанываю после очередного укуса, теперь уже в зоне ребер. Бесцеремонно дергает на себя и, наклонившись, заглатывает мой член до самых яиц. Охуительное ощущение, особенно когда все на грани, когда еще немного — и взорвешься нахуй. Хватаю за волосы на затылке, насаживаю его на свой член, ритмично двигая еще и бедрами навстречу. Пара резких рывков, а после останавливаюсь, давая ему отдышаться. Слюна тянется от его рта к напряженной багровой головке, пиздец зрелище, правда. И я уже готов кончить, как он сжимает мой член у основания, не позволяя. Скотина… Вылизывает яйца, всасывая поочередно их в рот, а после кусает за внутреннюю сторону бедра. Шиплю, приподнявшись на локтях, а он усмехается довольно. И что с ним вдруг стало? Когда будил, нежничал, осторожный такой, страстный, но нежный, а сейчас зверье зверьем. — Озверина въебал? — Не делай вид, что тебе это не нравится. — После слов втягивает головку в рот. Играет с ней языком, скользя кончиком по кругу, втягивает глубже, как в вакуум, пока до конца не заглатывает. Я же злорадно нажимаю на затылок, не давая отстраниться, и кончаю. Сильно. Чертовски, мать его, сильно. На данный момент это наш с ним лучший секс. Откидываюсь на подушки, восстанавливаю дыхание, чувствую, как из задницы медленно вытекает смазка вперемешку со спермой, после того, как я пару раз сжимаю мышцы заднего прохода. Неприятно. — Я в душ, — сползаю с кровати, морщась от ноющей поясницы и саднящей задницы. Дотрахался, милок. Иду к ванной черепашьими шагами. Сука, Тихон, чтоб ему, блять, неладно было, заебет до смерти, дай только согласие. Моюсь долго. Сначала, изворачиваясь, вымываю многострадальную пятую точку, после тело, что пощипывает в местах укусов. Бреюсь, мажусь всякой херней, натягиваю джинсы, предусмотрительно захваченные мной. И шлепаю в комнату босыми ногами по холодному полу. — Ванная свободна, — бросаю чистое полотенце в лежащего на кровати парня и натягиваю чистую футболку. После же, распаковав новую пачку с носками, наконец, прячу от холода ледяные ступни и, нырнув в кеды, иду в салон. Где беру свою излюбленную машинку, перчатки, мазь обезболивающую и перекидываюсь парочкой слов с пацанами. — Готов? — плюхаюсь на кровать, скинув кеды. Кладу возле себя все необходимое. — Прямо здесь? — удивленно спрашивает и стягивает майку, сев напротив. — А разница, где? Придвигаюсь ближе, сажусь удобнее, практически к нему на колени залезаю. Натягиваю перчатки и поднимаю на него глаза. Открываю тюбик с анестезирующей мазью и аккуратно наношу, мягко втирая. Не понимаю я смысла его тату. Абстракции, линии, беспорядочные практически. Лабиринтообразная фигня на всю спину, маска какая-то на плече. В общем, смотрится вроде неплохо, но нахуя такое делать? Не понимаю. Вот и сейчас буду доделывать на ключице неизвестную мне хрень. — Для татуировщика у тебя на удивление чистая кожа. — Ну, у меня есть две татуировки. Просто они для меня, а не для всех, потому сделаны аккуратно и не слишком заметно, — пожимаю плечами, отложив тюбик. — Вот как, покажешь? Подношу к нему левую руку, где вдоль вены от локтя к запястью мелким почерком белой краской виднеется надпись «forever alone». Она практически незаметна на моей бледной коже. — Ее я сделал в память о брате, а эту, — показываю другую руку, где ровно в том же месте написано «My mom is my idol», — тут, я думаю, и так ясно. — Красиво, — проводит пальцами по моим рукам. Погладив сразу одну, а после другую тату. Как-то особенно. Излишне чувственно, и становится не по себе. Отдергиваю руку и, включив машинку, начинаю работать, чтобы уйти подальше от этой дикости и от мыслей о брате и матери. Это слишком больно, все еще больно и я не знаю, смогу ли вообще хоть когда-нибудь до конца смириться с тем, что их нет. Забыв о времени в своих раздумьях, не сразу улавливаю момент, когда тело передо мной напрягается от каждого движения иглы. Знаю прекрасно, насколько болезненно бить на этом месте тату, а он сидит и молчит, терпит. Герой, блять. — Больно? С хуя ли молчишь тогда? — Может, на сегодня хватит? Сколько за сеанс? Я расценки не помню. — Бесплатно, — отмахиваюсь, пытаясь отодвинуться, но он не позволяет, притянув еще ближе. — Дай хоть перчатки сниму, или тебя возбуждает латекс на руках? — ехидно спрашиваю. — Меня возбуждаешь ты. — Да ладно? Серьезно, что ли? — смеюсь и падаю на спину, как только он расцепляет за спиной моей руки. Смотрю на него снизу вверх, на волосы, что завиваясь на кончиках, рассыпались по его голым плечам. На парочку веснушек, еле заметных, около носа. И родинку, маленькую, но чертовски сексуальную, около уголка губ. Впервые настолько серьезно рассматриваю его, словно и не видел до этого… Я уже говорил, что эта зараза пиздец какой охуенный? Спортивное тело с хорошо выраженной умеренной мускулатурой, загорелое, правда, на плечах и спине веснушки… смешные, забавные. Волосы вечно взлохмаченные, грязно-пшеничные. Глазищи мутно-зеленые. Губы светло-розовые, аккуратные. И выглядит он сейчас таким… красивым? — Любуешься? — вздергивает бровь и расплывается в улыбке. Именно улыбке, а не привычной для меня наглой ухмылке… Чудаковатое ощущение. И какое-то неправильное. — Ну, ты же любовался мной неделями, надо ж и мне хоть разок, — не без сарказма отвечаю. — Я не виноват, что ты притягиваешь взгляд. Чертов демон… — наклоняется и, глядя прямо в глаза, облизывает мои губы одним быстрым движением. — Мне нужно на работе появиться. — Вперед, не держу. — И даже не предложишь позавтракать? Хотя уже скорее пообедать. — Пиздуй давай, работничек, — усмехаюсь, вынырнув из-под него, убираю все с кровати и, пока раскладываю на тумбочке, слышу щелчок входной двери. Так как Тихон еще даже не натянул на себя майку, Макс и Пашка в другом городе, то прийти может или Леха, или малая. Выхожу проверить, кого там принесло, и натыкаюсь на Олю. — Гера, сука! Приехал, тварь, и даже не позвонил! Мог бы зайти хотя бы, скотина блядская, — скидывает с ног кеды. Взметнув копной волос, грозно надвигается на меня, я же пячусь, начиная посмеиваться. — Привет, мелкая, — врезаюсь спиной в блондина, вышедшего из моей комнаты. Глаза Оли перемещаются от меня к нему, после обратно, и так раз пять. Картина маслом. Особенно если учесть, что он так и стоит сзади меня, а я упираюсь задницей в его причинное место. — А ты кто? — прямо в лоб задает вопрос моя подруга. Ну, она такое умеет. Чувства такта или чего-то отдаленно схожего в ней нет, не было и вряд ли будет. Не та порода. — Тихон. — Оля, — представляется с ходу. — А я тебя видела, ты тату приходил к нам делать. Гер, а хули он у тебя полуголый делает? — Тату доделывал, — как ни в чем не бывало, отвечает. — Это после того, как он меня трижды трахнул, — добавляю за ним, а малая сразу охуевает, после открывает рот что-то сказать, но захлопывает его, уставившись на меня а-ля «ты че мне тут пиздишь?». — Слышь, Петросян местного разлива. Это ни разу не смешно, — начинает, а после, глянув на стоящего позади меня парня, на полтона тише. — Я что, правда чему-то помешала? — Он, — тыкаю пальцем назад, — уже уходит. А ты проходи, не стесняйся. Шокированная девушка усаживается на диван, в то время как Тихон одевается. И я ее понимаю, новость еще та. Она-то не в курсе, что меня опедерастили еще с месяц назад. Перед уходом Тихон демонстративно притягивает рывком меня к себе, впечатав в крепкую грудь. Не сопротивляясь, отвечаю на поцелуй, однако злорадно всасываю нижнюю губу, ощутимо так укусив, а после отталкиваю, выпихиваю за дверь. — Это что сейчас, блять, было?.. — Поцелуй, Оль, поцелуй. — Ты в курсе, что он парень? — Не поверишь. — А ты, — тычет пальцем, начиная злиться, — гомофоб! И, по-твоему, нормально, что ты так резко соскочил к светло-синей братве?! Ты что, ебанулся вконец? Тебе толпищи баб, что хвостом ходят, мало? — Не ори, — сажусь рядом, набирая номер доставки. Жрать-то охота. — Давно? — Что давно? — не поняв, спрашиваю. — Давно ты с ним? — Я не с ним, мы просто трахаемся. И, по правде говоря, это был второй раз всего. — Я в шоке… Макс в курсе? — Я киваю в ответ, и в ее глазах вспыхивает привычная мне злоба. Сейчас будет пиздец, господа. — Вот как? Оля, значит, нихуя не знает о том, что Герка-то в задницу долбит парня какого-то. — Я закатываю глаза, отрицательно махая головой. — Он тебя?! Ну, еще, блять, лучше. Причитала мелкая долго. Обиделась смертельно. Хуями обложила стометровыми, но не ушла, так и проторчала у меня до полуночи, в итоге смирившись с тем, что мою задницу использовали. А я задумался. Кто мы с Тихоном? Не друзья, но и не пара. По крайней мере, для меня. А для него?