Нотами под кожу

POV Тихон Проснуться в одной кровати с тем, по кому так безнадежно скучал, кого так сумасшедше хотел и думал о нем каждую минуту, отсылая нахуй мысли обо всех, кроме него… прекрасно до жути. Вот так повернуться и смотреть на занавешенное длинными смоляными прядями лицо. На бледную кожу плеч и спины, неприкрытой одеялом. На редкие родинки и шрам, едва заметный, бледный, выцветший, который рассекает идеальную белоснежную гладь. Авария… она оставила на нем след, а у меня так и тянется рука разгладить его. Стереть пальцами, сцеловать с полюбившегося тела. Зализать, как кот, его старую рану. Но я беспомощен. Я вообще, блять, беспомощен в своем помешательстве, в своем диком дурмане рядом с ним. Мне чертовски мало его. Я слишком сильно скучал… Близость с ним — какой-то ядерно-отравляющий коктейль, сладко-горький, перечно-жгучий. Каждое касание медленно убивает, каждый его стон, поцелуй. Это невыносимо. Настолько невыносимо, что тянешься к желанному телу, ласкаешь, лижешь, не в силах прекратить это испытание для собственных нервов, что тонкой нитью в узлы, нахуй, скручены. Эта любовь убьет меня, высосет, опустошит, выпотрошит, а я не смогу уйти, я позволю все этому кареглазому демону… идиот. Кусаю больно, впиваюсь в мягкую плоть зубами, как животное. Дикое. Неподконтрольное. Делаю больно, потому что мне было плохо без него этот месяц… это месть, глупая, неуместная, но месть. Оставляю метки на плавящемся подо мной теле, чувствуя его предел, то, как дрожит он, как задыхается, шипит и стонет. Мазохист чертов, и меня таким сделал уже… Этот оргазм был дозированным, как для наркомана. Ровно столько, сколько нужно, чтобы перетерпеть денек-другой, а после бежать и вкалывать новую дозу. Подсадил. Блять, как?! Мне дурно от этих мыслей… Меня ведет в стороны, мозги киселем, дебильным, густым месивом в голове тягуче перетекают. Я же как безумный, влюбленный по уши, конченный зомби. Кривлюсь, глядя на себя в зеркало, пытаюсь привести в порядок волосы, за которые этот сученок так самозабвенно дергал. Растираю на коже багровый огромный засос, прямо, сука, на шее. Благо рубашкой прикрыть можно. Не то, чтобы мне это слишком помешает, но я же гребаный руководитель крупной фирмы, а мне непозволительно выглядеть помятым. Непозволительно, а я такой уже не одну неделю. Позорище. Выхожу из душа, непонимающе разглядывая на кровати Германа, который, похоже, и вправду собрался добивать мое тату. Я так-то не против, просто в постели? Серьезно? Охуенный сервис, я вам скажу… Я кончил меньше часа назад, да и до этого было весьма изматывающий марафон. Но… но, сука, стоило его пальцам даже в гребаной латексной перчатке дотронуться, как меня прошибает. И в жар, и в холод, и дрожь, и возбуждение. Плыву. Задыхаюсь от близости, от него, почти на моих коленях сидящего, от запаха геля для душа и его собственного, чуть терпковатого запаха. Рассматриваю немного светлее, чем сами, выкрашенные волосы, ресницы, губы потемневшие, кровью налившиеся после остервенелых поцелуев. Его внешний вид сейчас — «официально пиздец какой оттраханный». Так и веет недавним сексом. Да от него постоянно им веет. Афродизиак на двух длинных стройных ногах. Красивый. Искушенный мной и искушающий теперь меня. Блять… Интересно, рядом с ним я думать смогу? Хотя бы через пару месяцев? Непрерывной ебли… я имел в виду. Что-то мне подсказывает, что даже спустя год я буду наркоманом липнуть к нему и глотать вязкую солено-горькую сперму, как вкуснейшее лакомство. Я не могу допустить того, чтобы белесые капли стекали на неблагодарные простыни. Он мой. ВЕСЬ. До последней гребаной капли: слюны, спермы, крови. Неважно. Просто мой. Только он об этом пока еще не знает, видимо. Интересно, как он обозначит то, что теперь между нами? Взаимное желание давно доказано, этап пройденный, а что дальше? Полюбит? Прогонит? Или дальше в полуподвешенном состоянии, в неопределенности, что как леденящий мороз медленно убивает, сразу тебе жутко холодно, после ты немеешь и… засыпаешь. Милосердно с одной стороны, если смерть по определению можно назвать милосердной. Уж лучше так, чем отказ… наверное. Что за мысли… Ш-ш-ш, ауч. Дергаюсь, почувствовал болезненный укол иглы в месте, где кожа тоньше и кость выпирает сильнее. Кажется, действие мази прошло. Мило. Терплю, хотя по правде даже благодарен, это отвлекло меня. Выдернуло из болота ненужных сейчас размышлений. Зачем сушить себе мозг, все равно скоро узнаю, что к чему. Куда мы приплывем с ним. Вариантов-то не так уж и много, а точнее, всего два: мы вместе или вообще нет никакого «мы». Хочу ему улыбаться. Тепло и по-настоящему, так как никому и никогда. Для него… Цепляюсь за удивление чайных глаз, вылавливаю, как сачком из аквариума эмоции, проскальзывающие так быстро, что не успеваю понять, к чему они и для меня ли… или из-за меня? Сложно. Хочу, чтобы он сказал: «Останься. Пробудь со мной весь день, пропитай еще больше постель собой, испачкай полотенце, тарелку, кружку. Выкури полпачки моих сигарет. Просто будь здесь, со мной, я скучал…» Но он молчит, и то ли в шутку, то ли всерьез выгоняет. И я уже одеваться собираюсь, заклеив предоставленным пластырем и салфеткой свежее тату, как кто-то приходит. Он с кем-то живет? Кому настолько много позволено? Кто занимает столько места в его жизни? А это больно. Ревновать. Тонкими иголочками, как крючки на концах подкрученными прямо в сердце и обратно вытаскивать, отрывая маленькие ошметки плоти. Прямо в душу, оставляя крошечные дыры, так медленно стягивающиеся. Девушка. Красивая и именно она в первый мой сеанс в салоне была на нем верхом. Это ей он улыбался так искренне и тепло, что меня выворачивало. Кто она для него? Что она делает здесь? Почему кричит, словно тот ей что-то должен, и размахивает рукой, на которой как на манер кольца ключи висят с уродливым ярким брелком. Его ключи…. У нее есть, у меня… будут ли? Блять. Стою, не зная, как поступить. Пойти дальше одеваться? Или подождать? Глупо, но когда он утыкается в меня, а после, не отстранившись, так и стоит, опираясь, я и не думаю даже двинуться, только перебарываю в себе резко вспыхнувшее чувство собственника. Сжимаю руки так, что им обоим не видно, в кулаки, чтобы не прижать Геру к себе, перехватив поперек живота, и не зарычать как последний дикарь: «МОЕ, ТВОЮ МАТЬ!» А девка не промах, вопросы как выстрелы ровно между глаз. Рубит наотмашь, зыркая любопытными глазами. ЧТО?! Да ладно, он вот так с ходу сказал, что мы трахались? Смело и мне спокойнее. Выкуси, мелкая. Закусываю изнутри щеку, сдерживая злорадную ухмылку, только вот то, что он меня выставляет, не нравится мне, но я зверь неприхотливый сегодня. Перетерплю. Он ведь такой, да? С ним сложно, но одуренно, и другого не хочу. Дай за дай. Месть сладкое ощущение и не всегда холодное и долго вынашиваемое. Тяну к себе, думая, оттолкнет ведь, Оля его стоит и смотрит, а он целует в ответ. С той же дикостью, грызет мою бедную губу, руками сжав мои бока, так что явно синяки останутся. Да, пожалуйста, пусть кусает. Лижет. Сосет. Целует. Делает все, что только хочет. Я даже сопротивляться не буду. Вытолкал за дверь. Сучка. Именно сучка, не сука, не кобель, не козел. А сучка, раскрепощенная и громко стонущая, МОЯ сучка. Педаль в пол и на скорости домой. Блядский костюм, гладко выглаженный, на тело. Начищенные туфли и тяжелые часы на запястье, что как кандалы висят, красиво? Да. Удобно? Нет. Зато престижно. Ага…. Компания. Честно, я сейчас с удовольствием отдал бы руль другому. Ведь в голове бардак, в душе раздрай. Как мне это все, блять, решать? Когда не варит башка совершенно. Еще и папка, в которой досье на Геру и его семью… исчезла. Мистически. Кому ж она нужна-то? Хотя, тут догадаться в принципе несложно, кто, как, зачем и для чего роет под меня, всеми мыслимыми и немыслимыми способами. — А тебе-то что надо от меня многострадального? — устало спрашиваю, подняв трубку неугомонно орущего в шестой раз подряд мобильного. — С друзьями, настоящими друзьями, которых у тебя нихуя, кроме меня нет, так не разговаривают, Тихон Игоревич. — Лех, не заводись. У меня пиздец по всем фронтам. — Я тебе говорил еще в прошлое нашествие сатаны в юбке запечь ее в психушку, даже подсобить мог, это ж ты не захотел. — Мне проблемы с ее папашей ни к чему, даже с тем раскладом, что я их проглотить и переварить могу с моими связями. Они же моя… родня. Блять, как ругательство звучит, ей-богу. — С такой родней — врагов и не нужно. Просто будь осторожнее, ладно? — Ага, папаш. — Кстати о нем, ничего не слышно? Может, мне все же отца попросить помочь? — Не люблю долги, Леш, не люблю. Куда денется мой старик-то? Ты вот мне скажи, куда? Может, пьет где с братвой своей или просто захотел исчезнуть, подкопив денег, которых я немало каждый месяц отваливаю, и уехал. Если он пропал, значит, посчитал нужным так поступить. Если ему насрать на то, что я, пусть и не любимый им, но волнуюсь, он же сука, отец… Не береди, Леха, просто не трогай, болит. Как гребаный нарыв, столько лет жду, что прорвет, а он лишь распухает. — Заеду к тебе вечером, лекции привезу, что ты благополучно проебал. — На том и порешили, давай. — Откидываю телефон от себя, теперь немного успокоившись. Леха странный. Он скрытный. Чаще всего молчаливый, но преданнее собаки. Он один из тех для меня, за кого я бы отдал все, если бы поставили выбор. Он не просто друг, он как рубашка. Своя и ближе к телу. Максимально близко допущенный. И знающий меня, наверное, даже лучше, чем я сам. … Возле двери домофонной стою. Ночь. Холодно. Ветрено. А у меня куртка нараспашку, и по голой коже горла ветер лезвиями острозаточенными щеголяет. Зачем я приехал к нему сам? Всего-то полдня прошло, а я готов собакой, побитой шавкой скулить без него. Противно от самого себя, но тянет так, что сопротивляться не в силах. — Впустишь? — без предисловий на сонно хриплый голос из динамика. В ответ молчание, лишь оповещение, что дверь открыта. И на том спасибо, что впустил. Я так отчаян? Похоже на то. Жалкий. Уже бегать начинаю за ним, за бабами так никогда не ходил, да вообще ни за кем, а к нему как питомец на задних лапках, и язык свисает изо рта. Животное…. — Дверь закрывай быстрее, холодно, — ворчливо, шаркает босыми ступнями в комнату, ежась от прохлады в квартире. У него тут градусов пятнадцать от силы. Дубарь, а он босой и в одних спортивках. Безголовый пацан. Ей-богу, безголовый. Стягиваю с себя одежду, пока не остаюсь только в джинсах, и залезаю к нему, уже дремлющему и скрутившемуся под одеялом. — Иди ко мне, согрею. — Тебя каким, собственно, ветром ко мне занесло? — спокойно себе залезает на меня полностью. Утыкается лицом в шею. — Мешаю? — Глупый вопрос, не находишь? Особенно тогда, когда я на тебе лежу. Удобно. Тепло. Мягко. Нет, не мешаешь. — Как твоя задница поживает? — Недееспособна ближайшие дни. — Хуево. — Ага, — зевает и ерзает. Специально или нет, не интересуюсь, подхватив пальцами подбородок, приподнимаю его лицо и целую. Как-то до непривычного для себя же трепетно, с несвойственной мне нежностью. Прижимается сильнее, хотя куда уж там, и так вдавил собой в матрац, даже дышать тяжело стало. И уж лучше задохнусь вот так под ним, чем отпущу. Страстью нежность прогнана. Поцелуи выпивающие, высасывающие. Тела напряженные. — Сука ты апельсиновая. Спать же теперь не смогу, — шепчет в губы, а я лица его не вижу, темно. Глаз выколи. — Сможешь, — перекатываюсь, подминая под себя, запускаю руку в его штаны, сжимая в руке рвущийся из одежды на волю стояк. Как же легко его завести. Льстит. Он ведь со мной такой. Именно со мной. Глажу вздыбленную плоть, скольжу ладонью во влажной длине. У самого крыша едет, медленно, но верно. — Вместе, — расстегивает нетерпеливо джинсы мои. В моей руке наши члены, горячие, трущиеся друг о друга. Его рука на моей, темп задает, его губы на моих с рваными вдохами. Дрожит. Чувствительный до сумасшествия. Стоило обдать горячим дыханием влажную от поцелуя шею, как выгибается сильнее, резко рванув рукой сверху вниз и плавно вверх подняв. Так мало нужно, чтобы взорваться. Как мало нужно, чтобы чувствовать себя цельным. Рядом с ним цельным. И как правильно вот так кончать вместе. Когда сперма, смешанная, по рукам стекает. Хочу быть с ним всегда. Хочу его всегда. МНОГО. Рядом. К себе. Приклеил бы, обмотал бы пластырем вокруг наших тел, как в куколку. Я и он. Остальное нахуй. — Салфетки на нижней полке в тумбочке, возьми, я не дотянусь. Достаю и вытираю его руку, свою руку. Лежит, раскинувшись, даже штаны назад не натянул. Скотина наглая. Наклоняюсь поправить его одежду и, не удержавшись, облизываю уже опавшую плоть, слизав капельки семени, а после надеваю спортивки. — М-м-м, вкусно? — Дать попробовать? — С твоих губ? Давай, по-другому — нет. — Брезгуешь? — Сосать не мужское дело. Не то, чтобы противно, просто дико и неправильно. Не представляю себя с членом во рту. — Узко мыслишь, — не став спорить, поднимаюсь к его губам. У всех свои заебы, и некоторые со временем уходят. Нет? Так нет. Минет делать никто не обязан. Я захотел — я отсосал. Он не хочет — он не сосет. Все проще простого. Пусть хоть так, главное — рядом, главное — подпускает. — Целуй и спать. Так и поступаю, укрыв по самые уши его. И еще долго не могу уснуть, хотя он давно тихо сопит мне в плечо. Думаю ни о чем. Просто мысли витают далеко-далеко. Пытаются будущее усмотреть, что невозможно…