***
Юре двенадцать и он уже как больше шести лет проводит на катке по четыре часа, желая стать лучшим и немного обманывая себя. Но дедушка раз за разом твердил, что «хорошие мальчики не предают и не лгут». И Юра пытается быть хорошим. Виктор, недостижимый, прекрасный, талантливый Виктор смотрит на него во время тренировок и улыбается так, что внутри расцветают коты. (и мечты) Виктор, самый лучший фигурист, Никифоров пожимает его ладонь своей, а Юре кажется, что он на несколько секунд забыл, что такое — дышать. — Ты очень талантлив, Юра. У тебя большое будущее, если ты, конечно, не будешь бросать. Обещаю, твоя программа во взрослой лиге будет самой лучшей, ведь я не забыл. И Юра верит, свято в это верит. А на спине у него — двадцать четыре хаотично расположенные родинки, но выглядят они лучше, чем созвездия Большой медведицы или Андромеды.***
Виктор больше не хороший мальчик. Юра приезжает из Японии и ему хочется себе вырвать сердце, но Виктор, сука, Никифоров всё равно его вставит и непременно заставит болеть. Всё, что доселе их связывало, разбито на тысячи осколков, как зеркало в сказке для детей. (И взрослых) Осколки разлетелись по всему миру, пеплом оседая на лёгких и отдавая острыми ударами под ребра. Юра учится тренироваться без Виктора, жить без Виктора, дышать без Виктора. И это не-вы-но-си-мо, потому что все фотографии в Инстаграме давно выучены наизусть, а воспоминания очерчены в памяти и вырезать их невозможно. Юре пятнадцать, за ушами у него В.Н., а родинок на спине ровно двадцать семь. И знаете, если это совпадение, то Юра не хочет быть фаталистом. Юре плохо/обидно/больно. Всё это кажется синонимами, но таланты пропадают в пепле резаных вен и нищеты. У Плисецкого внутри — подохшие коты, а таблетки, увы, не спасают от сердцебиения. Плисецкий — трудный, блять, подросток, который почти атеист, но каждую ночь шепотом в пустоту твердит: — Господи, если ты есть, спаси меня. Но тот не спасает, и Юра теряет смысл кататься и побеждать.***
Виктор приезжает за два месяца до соревнований. (Но лучше бы не приезжал, так было бы легче, верно, Юр?) Для подростка он больше не дядя, Витёк и даже не Витя. Юра отдал бы всё, лишь бы не помнить слишком красивого, слишком любимого и слишком не его Никифорова. Но, Боже, о чём он думал? Что взрослый мужчина будет смотреть в его сторону, в сторону пятнадцатилетки? Этому не бывать. Юра улыбается до боли в груди фальшиво, отчего в глазах рябит. Виктор подходит ближе к бортику катка и ожидает чего угодно, кроме полнейшей отрешенности. Не самая лучшая реакция. — Привет, котёнок. Я скучал. Юра скалится и фыркает. Видимо, Виктор думает, что, появись он тут такой во всей своей ахуенности, скажет привычное «котёнок» и всё? Все обиды и слёзы забыты? Если он действительно так думает, то, блять, как же он прав. — Мне похуй. Прости, но у меня тренировка. И отъезжает, поворачиваясь спиной и желая скрыть краснеющие щёки и сбившееся дыхание. А Витя всё такой же улыбчивый, красивый и такой не его. Юра старается в несколько раз сильнее, потому что рядом Никифоров, и у Плисецкого, кажется, появился стимул побеждать. (И смысл жить)***
В квартире у Юры тепло, но Плисецкого это ни капли не согревает. Виктор пьёт зелёный чай и закусывает вафлями, которые по счастливой случайности оказались у подростка в шкафчике. У фигуриста миллионы вопросов к Виктору, но он сдерживается, откидываясь на спинку стула и даже не притрагиваясь к чаю. А Никифоров, наверное, ждёт. По крайней мере, Юре так кажется. А ещё Юре кажется, что Витя ровным счётом не изменился ни на грамм. — Юра, ну как ты? Подготовил программу на Гран-При? И после всего этого он ещё спрашивает: «как ты?». Юра сухо улыбается и хрипло смеётся, но этот смех похож на кашель, а за ушами начинает жечь, после долгого затишья. «Ахуенно» — думает про себя подросток и на секунду поднимает взгляд на Виктора. Ах, да, он же задал вопрос. — Нормально. И в этом нормально горечи больше, чем в шоте с лаймом, солью и текилой. И в этом нормально лжи больше, чем гигагерц в криках Юры по ночам из-за кошмаров. И в этом нормально скрывается фраза «нихуя у меня не нормально, Вить». Но Юра решает из вежливости (из интереса) задать хоть какой-то вопрос, но задаёт тот, который больше всего беспокоит и болит. — Как там твоя жирная свинья? Лёд не треснул под ней? Виктор смеётся, а пепел осколков в душе Плисецкого, кажется, исчезает. На самом-то деле, это была обидная фраза, но Виктор всё такой же эгоист, поэтому ему и смешно. (А ещё Виктор немного нуарный и между ним и Кацуки, вроде как, что-то есть). — Как грубо, котёнок. Нет, представляешь, не треснул. Не будь таким злобным, дорогой. — Не будь таким уёбком, мудак. Вырывается. Юра прикрывает ладонями рот, а глаза начинает щипать. Виктор не реагирует ровным счётом никак. Виктор улыбается своей шикарной улыбкой, встаёт и подходит к нему. Виктор присаживается на корточки, отодвигает руки Юры и смотрит прямо в глаза. И этот взгляд долго-мучительный, от которого перехватывает дыхание, а из глаз начинают течь слёзы. И Юра не хочет расплакаться прямо перед тем, кто причинил ему слишком много боли. Не хочет, но, блять, рыдает. — Я пусть и мудак, но я ведь тебе нужен. — Да… Тихо и лаконично. Виктор прижимает Юру к стене и мягко целует. Губы у Виктора со вкусом зеленого чая и вафель, сладкие и манящие, такие нужные и важные. И Юра понимает, что он, как ебаный наркоман, попробовав раз, не сможет больше без них жить. Если это так, то можно Юра умрёт, но завтра? Желательно, с Виктором, но им не судьба встретиться в Раю. Хорошие мальчики не предают, не врут и не трахаются с друг другом. Юра отчаянно хочет быть хорошим, но что-то идёт по пизде. Юра прижимается к груди Виктора и вкрадчиво стонет в губы. Кладет руку на светлые волосы, зарываясь пальцами в мягкие пряди. Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы этот момент никогда не закончился. У Никифорова сбившееся дыхание и растрепанные волосы. Он подхватывает подростка и усаживает на стол, отодвигая кружку с чаем. Как это банально просто. Виктор горячо обжигает поцелуями-укусами шею, снимая толстовку и джинсы с подростка. Юре это ожидание кажется невыносимым. Им вместе хорошо, жарко и душно. Плисецкому кажется, что у него на шее/на губах/на ключицах — горячий зелёный чай. Юра прижимается сильнее, когда пальцы Никифорова растягивают его изнутри. Это немного больно и неприятно, но от осознания того, что его талантливый, красивый, ахуенный Виктор Никифоров дышит несдержанно и утыкается эрекцией в бедро, становится похуй на весь мир. Виктор рычит, входя несдержанно и грубо, но Юре это нравится. Юра стонет на всю квартиру и царапает короткими ногтями спину Виктора. Внезапно взгляд цепляется за ключицу, где серебряным шрифтом выписано Ю.П. Подросток, может, и не фаталист, но в этот момент ему отчаянно хочется поверить в Бога. Потому что у Юры всё так же двадцать семь родинок на спине, а за ушами — В.Н.***
— Ты знал, что я твой соулмейт, да, Вить? — Да, котёнок. У меня шестнадцать родинок и Ю.П. Таких совпадений не бывает. Виктор мягко целует подростка в щёку, укрывая одеялом. Хорошие мальчики не предают, не лгут и не трахаются друг с другом. Виктор — плохой мальчик. Юра — тоже. Кстати, Гран-При выигрывает всё-таки Юра, оставляя для Кацуки второе место, но тот, кажется, совсем не расстроен. Виктор улыбается широко, обнимая подростка. У них, наконец-то, всё хорошо.