Без тебя ненавижу

— Ма-альчик мой, внимательнее. Посмотри, видишь что-нибудь? Ну же, не молчи, мы все хотим знать... Гнусавый дребезжащий голосок Трелони пробивается сквозь плотный и громкий гул в голове. Драко моргает с усилием, отодвигаясь от подернувшегося мутной мглой хрустального шара. С подозрением смотрит на ерзающего на соседнем стуле Забини. Его рук дело? Или, может быть, шуточки Пэнс? Точно не Гойла, слишком уж туп, но... — Ми-илы-ый, — Трелони пищит рассерженной пикси, вынуждая почти половину класса, скривившись, зажать уши. — Не хочешь поделиться с нами видением? Видением?.. Драко глотает насухую, гоня от себя вид припухших губ и больше обычного взлохмаченных вихров на голове, и глаз таких задумчивых под стеклами дурацких круглых очков, и тихий-тихий шепот раскаленной иглой под свод черепа: "Люблю тебя. Только тебя и люблю. Всегда... Драко...". Наверное, Сивилла бормочет что-то еще, потому что Блейз незаметно пихает под партой локтем, призывая очнуться. Драко вздрагивает, испуганно отдергивая пальцы, которые зачем-то прижимает к губам, все еще, кажется, хранящим фантомный вкус... — Не было никакого виденья. Я просто задумался, — и опрометью — прочь из класса, от ехидных шепотков, из-под насмешливых взглядов, подальше от одного-единственного — ярко-зеленого, чуть рассеянного и задумчивого. Не смотреть, не видеть, как щурится в немом подозрении, как закусывает невольно губу, не помнить... забыть, что он знает... уже знает их мягкость... их вкус. Мерлин, да что же такое-то... >... ...< Зелья. Драко умудряется почти расплавить котел под монотонное бормотание Снейпа, все время спотыкаясь взглядом о лохматую макушку и поблескивающие тревожной зеленью глаза из-под нелепых очков. Эти взгляды снова и снова. Робкие, осторожные, быстрые, как мечущийся над квиддичным полем снитч. Какого боггарта ты пялишься, мальчик-который-выжил? ЧТО. ТЕБЕ. НАДО?! Во имя Мерлина, Поттер. Быть может, — в больничное крыло к Помфри? Какая-то настойка или зелье. Но как объяснишь? Нелепое видение из хрустального шара на Прорицаниях? Из шара, который всегда привык считать не больше, чем глупой стекляшкой. Видение, что теперь преследует и наяву, заставляет дрожать пальцы и мысли путаться клубком тех самых странных лиан из оранжереи Стебль. А еще губы пересыхают и трескаются от желания... Желания попробовать наяву. И будто кто-то незримый (или скрытый под мантией-невидимкой?) все время будто шепчет прямо в затылок. Шепчет и шепчет хрипловатым как ото сна голосом: "Драко. Дра-ако". Гарри Поттер, как же я тебя ненавижу. Почему Темный Лорд так просчитался и не смог покончить с тобой раз и навсегда? Еще тогда, годы и годы назад? Это было бы почти счастье — Хогвартс без Поттера. И его, Драко, жизнь без вечных стычек и ехидных насмешек? Без непожатой руки. Без ярких немигающих глаз близко-близко, когда сгребает за ворот мантии, прижимая к стене, когда смешиваются дыхания, и раздраженное шипение сливается воедино, как губы в поцелуе. Хогвартс без Поттера. И сразу без перехода зачем-то — острая ноющая боль и странная тянущая тяжесть где-то внутри. Драко морщится, прикусывая губу. Просто это было бы очень скучно. Пресно и серо. >... ...< Хогсмид. Наверное, он выбирается из Хогвартса, потому что за стенами замка - настоящая метель воет раненой хвосторогой, и холодно так, что зубы выбивают дробь, а тело коченеет и моментально теряет чувствительность. Долго бредет сквозь вьюгу, потом давится кислым сливочным пивом в "Трех метлах", зачем-то заглядывает в "Сладкое королевство", но быстро сбегает, заметив прижимающуюся к Забини Пэнси. Не до них сейчас. Вот совсем. В маленькой лавочке с древними свитками и пыльными книгами с истончившимися хрупкими страницами пахнет воском и пылью. А еще здесь так тихо, что звенит в голове, и Драко выдыхает, прислоняясь затылком к одному из стеллажей. Можно поискать здесь те самые книги по трансфигурации, о которых рассказывал отец, а еще легенды про древних драконов, что когда-то, еще в детстве, слышал от крестного... Можно попробовать просто не думать о том самом... Том самом, что шагает из-за угла, потирая рассеянно свой легендарный шрам и совсем не глядя по сторонам, потому что налетает грудью прямо на Драко, сбивая с ног, впечатываясь всем телом. Руки по инерции обхватывают худое тело врага, на секунду прижимают. И Драко больше не дышит. Совсем. — Малфой, - испуганно, с вызовом, вздергивая подбородок. И так похож на топорщащего крылышки крошечного дракончика, что хотелось бы смеяться, если бы так не ломило пальцы от желания сомкнуть на этой смуглой шее и давить, сжимать... гладить, ласкать, пока не закроет глаза, пока не выдохнет его имя гортанным стоном... Отшатывается, отдергивая руки, пряча дрожащие пальцы в карманы мантии. Цедит высокомерно: — Чего тебе, Поттер? А тот близко-близко и пахнет так, что Драко дуреет. Пахнет чернилами, какими-то травами, и самую чуточку (почему-то) — лакричными палочками. Губы искусанные, припухшие, и весь он так близко, что можно рассмотреть каждую пору на коже, каждую по-девчоночьи загибающуюся черную ресничку, каждую черточку на радужке. — М-малфой, т-ты ч-чего? — Драко не понимает, почему вдруг начинает заикаться этот гриффиндорский придурок, как вдруг обнаруживает свою руку, разглаживающую чужую мантию на плечах, скользящую по груди, подцепляющую кончиком пальца пуговку на рубашке... Мерлин всевышний, может быть, Забини незаметно подлил Дурманящей настойки в тыквенный сок за завтраком, а он не заметил? Поттер дышит рвано и глубоко, а потом чуть качается вперед. Так, что сухие губы на мгновение, не больше, прижимаются к губам, и словно молнию пускают вдоль позвонков, и колени слабеют. И сил хватает только на незаметный шаг назад, чтобы исчезнуть в серебристом вихре аппарации. >... ...< Хогвартс. Ветер на галерее пугающе завывает, темные тени по углам кажутся затаившимися Пожирателями, что нагрянут в школу со дня на день и сравняют все тут с землей. Каким-то чудом продрогшему слизеринцу удается не заорать, когда одна из этих теней действительно отделяется от стены, преграждая дорогу. — Ты никуда не пойдешь, пока мы не выясним все, — хваленая львиная храбрость, безрассудная отвага в действии. Драко гулко глотает, опуская ресницы. Уйди, Поттер, просто уйди. Пока я могу, пока я держусь. — Поттер, исчезни, — звучит как-то просяще и жалко. Кривится брезгливо, но мальчик-легенда, кажется, не замечает. Или игнорирует. Будто ему просто плевать. Будто все это — так же естественно и легко, как сигануть на спину гиппогрифу и умчаться на нем за облака... — Драко... Имя, выговоренное этими губами, как удар бладжером в спину с размаха. Выбивает мысли и воздух, почти лишает сознания. Поттер, уйди... — Мне не могло показаться, и ты сейчас не сбежишь. Не после того, как я в ледышку почти превратился на этом сквозняке, не после того, как ждал... Не надеялся даже, но ждал. Что там лепечет этот очкастый придурок? — Мне не могло показаться, — повторяет упрямо, ступая ближе. Почти что вплотную. И правда замерз, как-то отстранено думает Малфой, чувствуя чужие пальцы, скользящие по шее. Но дыхание на губах — обжигает. И губы, Мерлин, губы... лучше, чем в видении. Вкуснее, ближе. Настоящие. И в голове плывет от касаний рук, поцелуев, от громкого захлебывающегося шепота куда-то в краешек рта. Сводящего с ума, пьянящего, заставляющего сомневаться в реальности происходящего: "Только тебя, Драко, всегда... Не смел... и не думал. Ну же, Драко, ответь. У тебя сейчас сердце из груди вырвется, так стучит". "А ты поймаешь, ты же ловец", — крутится какая-то глупость на языке, и Драко зарывается-таки пальцами в темные волосы, раздвигает языком искусанные губы. А другая рука хватается за плечо, будто пытается удержаться, не дать улететь высоко-высоко. Та самая рука, которую Гарри Поттер однажды, давно-давно, отказался пожать.