Часть 22 (Джордж/Фред)
25 февраля 2017 г., 19:19
Примечания:
Джордж/Фред
«Торжественно клянусь, что замышляю только шалость!»
Рука в руке, бегом до потайного прохода. Слыша тихий радостный смех близнеца, впитывая его пряный запах, его лучистую улыбку.
Люблю.
Свериться напоследок с картой. Шаркающие шаги Филча затихают за поворотом, любопытный Пивз свешивается вниз головой с огромной люстры, раскачивается, выплевывая грязные малопонятные ругательства.
— Бр-ратцы Уизли! Мерзкие оборванцы. Куда собрались, сладенькие?! Филч, Филч, где тебя носит, мерзкий ты сквиб?! Твои тут побег готовят. В подземелья бы их, в кандалы, как в старые добрые годы...
— Брысь отсюда, несчастный! Или от Барона давно не улепетывал? Так он сюда направляется...
Хлопок, и полтергейст исчезает, взорвавшись в воздухе пригоршней шутих. Джордж хихикает, и его пальцы на плечах брата сжимаются, поглаживают, не то успокаивая, не то приободряя, не то просто делясь нежностью.
— Если нас застукает Снейп, пары сотен баллов Гриффиндор точно не досчитается, и тогда не видать в этом году факультету победы.
— Не застукает, — возражает близнец и прерывает сам себя звонким мелодичным смехом, как тонкий перезвон колокольчиков.
Мерлин, я так люблю тебя, братишка.
— Могут и исключить.
— Если бы я не знал тебя, подумал бы, трусишь. Фредди, боишься чего-то?
Глаза голубые, прозрачные, и кажется, что там, в глубине расходится туман, как утром над рекой в свете первых солнечных лучей. В месте, что они нашли давным-давно, еще на первом курсе.
Безбрежное поле — море колышущейся на ветру травы, и там, за зеленящейся нивой — плещущиеся холодные волны, что так ласково опутывают тело, когда голышом ныряешь с берега в глубину, а потом под водой ищешь на ощупь губы брата. Дышать — друг за друга, сплетаться руками и ногами, сливаться телами. Как в первый раз, как в последний.
Чего я могу бояться, дубина? Если вот он ты — такой теплый и домашний, солнечный. Твои манящие губы и желанное тело, так послушно изгибающееся в руках.
— Почему маглы никогда не ходят сюда? Так красиво...
Когда первый порыв страсти стихал, они купались, ныряли, барахтались на глубине, пока не синели губы, а кожа не покрывалась пупырышками. И только потом выбирались на берег, валялись на солнышке, лениво накладывали друг на друга согревающие чары. Бездельничали, разглядывая белоснежные облака с розово-лазурными отсветами, что проплывали в высоком небе.
Иногда трансформировали их в гиппогрифа или мантикору, хвосторогу или огромного недовольного садового гнома...
— Жаль, что нельзя зачаровать этот уголок так, чтобы холода никогда не пришли сюда. Кажется, еще дней десять, и трава засохнет, и дождь уже не будет легким и освежающим, превратится в серую муть, разведет здесь мерзкую слякоть.
— Почему мы не можем? — Джордж перевернулся, устраиваясь подбородком на животе близнеца, лизнул языком. — Мы не такие уж плохие маги, братишка.
— Это мир маглов. Не думаю, что подобное чудо они не заметят. А с нас потом директор три шкуры спустит, и отцу прилетит. Угроза магическому миру и бла-бла-бла...
— Мы могли бы придумать что-то еще... Маскирующие чары для посторонних...
— Еще подумаем, братишка. Пора возвращаться...
И снова назад — по тайным проходам Хогвартса, поминутно сверяясь с картой, а потом долго целуясь в пыльных сумрачных переходах уже ноющими губами, прижимаясь друг к другу, даже сквозь мантии чувствуя жар такого необходимого, такого родного тела.
Запирающее — на двери их спальни. Одна кровать на двоих под темным тяжелым балдахином. Уже сонное сопение близнеца куда-то в шею, взмах палочкой перед тем, как отрубиться до утра и тихий шепот в сторону мгновенно трансформирующуюся в кусок старого пергамента карты:
«Шалость удалась!»
И чувство, что так будет всегда. В мире, над которым не нависла темная угроза. В мире, где Том Реддл никогда не рождался.