Без тебя ненавижу

— Это твое дурацкое магловское пристрастие, Поттер. Не понимаю, почему я должен терпеть даже сейчас? Нас найти могут в любую минуту, а мы тут... что мы делаем, кстати? Драко сегодня очень ворчливый. Наверное, это все снег, что сыплет за стенами их квартиры, укрывая магловскую улочку толстым пушистым ковром. Там так холодно, что и носа наружу не высунуть в их волшебных мантиях на рыбьем меху. Ладно, малфоевская подбита мехом, кажется, горностая — невелика разница, если и пар, вылетающий изо рта, в мгновение льдинками замерзает. Согревающие чары сейчас ой как пригодились бы, да вот только колдовать им сейчас — все равно, что махать палочкой перед носом хвостороги в гнезде, как на четвертом курсе во время Кубка. Но тогда хоть оставался шанс уцелеть... — Мы Рождество отмечаем. Помнишь, праздник такой? Перед ним в Хогвартсе еще Святочный бал во время турнира проходил, помнишь? А еще к этому дню в гостиных факультетов наряжают огромные ели, под которыми утром каждый студент находит подарки... Мадам Розмерта в "Трех метлах" варит глинтвейн и обязательно кладет в стаканчик дольку апельсина, а еще печет имбирные пряники. В "Кабаньей голове" варят грог, правда, вместо рома используют огневиски... Драко фыркает не то возмущенно, не то с какой-то обидой и прячет вечно мерзнущий нос в воротник рубашки героя. Он все еще колючий и едкий — его слизеринский хорек, любит показывать зубы и даже цапнуть как следует может. Вот только теперь Поттер точно знает, что этот хорек — лишь для него. Как бы ни пыжился, ни выпендривался и ни задирал свой холодный аристократический нос. — Это же самый главный праздник в году. Знаешь, я даже когда жил у Дурслей, ждал Рождества, как настоящего чуда. В эту ночь какое-то чувство особенное накрывает. И веришь, на самом деле веришь, что магия существует... — Она и существует, дубина. Ты сам — волшебник, забыл? Или опять с этой лестницы своей раскладной навернулся и приложился башкой так, что все мысли — долой? Знаешь, Поттер, она у тебя хоть и пустая, но все же не непробиваемая... поберегся б... Брюзжит, поджимая губы, а руки точно живут своей жизнью, уже ощупывают героя тревожно на предмет повреждений, крутит его так и сяк, убедиться хочет, что жив и здоров. Невредим. Его Гарри. Не Гарри Поттер — национальный герой и легенда, спасший магический мир. Просто Гарри, у которого заусенцы на пальцах и дурацкая привычка грызть кончик пера, от которой Малфой пока не отчаялся его отучить. Гарри, который кофе пьет только со сливками и терпеть не может липовый мед. Гарри, который, оказывается, печет самые вкусные в Англии /а, может, и в мире/ блинчики с вишневым сиропом, но так и не научился готовить ни одного путного зелья, как ни бился с ним Снейп... безнадежно. Гарри, который вовсе не состоит из легендарного шрама, зеленых глаз, лохматых волос и победы над Волдемортом. Он — Гарри, который может дрыхнуть до полудня или подскочить до рассвета и долго сидеть на подоконнике. Обхватить колени, глядя, как небо постепенно светлеет на востоке, расцвечиваясь позолотой, будто по волшебству. Думать о чем-то так сосредоточенно, что Драко каждый раз подбирается незамеченным и долго смотрит, как первые лучики солнца путаются в черных ресницах, как прыгают на нос, дразня и тормоша, прогоняя непонятную тревогу, топя оцепенение, словно пригоршни снега в теплых ладонях... — Ты не понял, это всего лишь... образ такой. Волшебство как аллегория, как выражение чего-то невозможного... невозможно-прекрасного, недостижимого, как та вон звезда. Видишь, за ветками? Яркая, точно кто-то люмос зажег. — Сам ты звезда. Это просто свет отражается от стекла. Снег же валит, будто там где-то вверху твой Хагрид засел и со скуки распотрошил пару школьных совятен... или подушки решил просушить... Хм... говоришь, алерго... тьфу же ты, пропасть. Мандрагоры новорожденные приятней орут... язык скорее сломаешь словечками этими магловскими. Поттер, просто заруби на своем грифиндорском носу: невозможно-прекрасный у тебя — это я. И просто целует, даже говорить не закончив. Как с башни — шаг вниз. Как бладжером — по затылку. И Гарри давно бы должен привыкнуть, но каждый раз это — точно тонкий лед Черного озера вдруг хрустнет под ногами, и летишь в стылую бездну, холодея от страха... ужаса, что все может закончиться. Или окажется просто сном. Немилосердным кошмаром, нашептанным Волдемортом. Что, если главная битва еще впереди? И Драко — до сих пор в рядах пожирателей с уродливой меткой на такой тонкой, такой чувствительной коже... — Ты что? — шепнет в самые губы, собирая языком тихий выдох. Ресницы дрогнут, приподнимаясь, и взгляд пьяный, шальной, зачарованный — поплывет, утягивая за собой в непроглядную пропасть. — Опять? — Прости. Сейчас... сейчас все пройдет. — Может, патронуса? — Для чего? Не дементор же, просто... просто нехорошие мысли. Давай я лучше сварю нам какао. — Вот зря ты отказался перед нашим... кхм... отъездом... захватить хотя бы одного домовика из мэнора. Мы хуже каких-нибудь нищебродов с тобой. — Драко, прекрати, зато вместе. Без этого надзора и постоянных перешептываний за спиной, без проклятий. Они же возненавидели сразу, как только узнали... Я порой думал... кто-то даже пожалел, что в последней битве я остался в живых. Этот позор. Я должен был умереть за их мир, Драко, а когда нашел свое счастье, оказалось, что за меня уже все решили. Джинни — в жены, пара-тройка детишек, должность в Аврорате, скучные семейные вечера и все праздники — непременно в Норе. Обязательные министерские приемы и чинные колдо, разумеется, с сияющим Шеклботом под руку и галстук на шее, как удавка... Замолчит так же резко и внезапно, как и сорвался, смахнет едкие слезы с лица. Почувствует, как злость... нет, не уходит, лишь приглушается под касаниями этих рук, этих губ, что позволяют не забыть, но забыться. — А твой отец... как только Люциус нас отыщет... — Моему отцу придется смириться, Поттер. И точка. Хватит уже, я прошу. Рождество сегодня или что там? Кто обещал мне прогулку под этим снегом и горячее магловское варево с этой... корицей? Пряники какие-то там... Живые скульптуры... хотя чего в них примечательного можно найти, даже не знаю. Это, конечно, не Хогсмид... Но, в конце концов, нам еще своими руками наряжать это чудовищное дерево. Без магии, Поттер! Я даже пальцы не смогу залечить после того, как они все будут исколоты этими иголками. И я совсем не уверен, что там не таится какой-то заразы... Малфой еще долго будет продолжать — про ценность домовиков и неприемлемость подобной вот жизни. Бережно укутает при этом своего Гарри серебристо-зеленым шарфом, натянет перчатки им в тон и шапку — до самых глаз. — Не хватало еще, чтобы ты заболел, а мне что делать прикажешь, если бодроперцовое кончилось, да и вообще большая часть зелий уже на исходе. У маглов же не купить.... даже мало-мальски пригодных ингредиентов, где я тебе рог двурога раздобуду, к примеру?.. * Снег тихо скрипит под ногами и падает сверху, запорошивая двух жмущихся друг к другу волшебников, один из которых даже снизошел до того, чтобы натянуть под изысканную мантию теплый свитер грубой вязки работы Молли Уизли. "— Нет, ты же сам сказал, что нечем простуду лечить..." "— Ты... да как ты... чтобы Малфой напялил на себя этот ужас?.. Да я скорее..." "— А если заболеем мы оба, придется-таки пробовать магловские лекарства. Слава Мерлину, метаболизм у нас почти что не отличается, и побочные действия, наверняка будут минимальны..." "— Дракл с тобой, Поттер... давай сюда это убожество". Над головами качаются лохматые белые ветки, а на пустынных улочках тихо-тихо. Так, точно за вздох до какого-то важного чуда. Так, словно прямо здесь и сейчас он настанет. Миг волшебства. Того, в которое верят лишь маглы и, наверное, маленькие дети. От которого точно крылья растут за спиной и все непреодолимые трудности кажутся пустяками. — С Рождеством тебя, Драко. — Счастливого Рождества.