But I can't live it like I'm living I can’t live a lie I'm giving up more than I should Forgive me for my frail love And I can't live it like I'm living I can't wait up nights So tell me once and it's enough Forgive me for my frail love
После ее слов, он углядел преображения. Виктория поправилась. Совсем чуть-чуть. Он понял, почему походка её была иной, почему лицо было бледным сейчас и отдавало неестественной зеленой в те редкие мгновения их встреч, он понял, почему она реже появлялась публично последнее время и иногда, будто так и надо, дотрагивалась до живота. Он замечал, но не придавал большого значения. Он - глупец. Самый сумасшедший глупец на свете. Но не жалеет. Он - бессовестный глупец - думается ему. Его сорочка мокрая от её слез. Она, сотрясающаяся, от каждого удара своего сердца, такая нежная и хрупкая, нуждающаяся в нём, в его объятиях и силе. Лорд Мельбурн мог бы стать её официальной второй половинкой, её опорой и поддержкой - её всем, если бы... Если бы тогда не наплёл чепухи о грачах. Они бы сейчас плакали вдвоём, от счастья. Виктория, вдруг, отпрянула, подобрала тонкими пальчиками готовые разбиться о пол слезинки. Не моргая, сосредоточенно вновь обхватила его лицо ладошками, заставляя Мельбурна чуть согнуться. - Я не жалею, нисколько, - всхлипы не давали ей закончить предложение разом, - о том, что между нами было. Вы подарили мне самые счастливые часы, о каких я и мечтать не могла - с её раскрасневшегося личика никак не сходили слёзы; каждое слово с усилием пробивалось сквозь удушающий поток слёз. Уильям слышал правду в словах, вновь и вновь поражался такой большой силе в таком крохотном, на вид нежном, как гардении, теле. Собрал её руки в свои и целовал. - Прошу Вас, простите меня - взмолилась она, отступая назад. - Господи, за что Вы извиняетесь? - искренно не понимал такой самоотверженности он. - Я виновата, в том, что мы не сможем воспитать наше дитя вместе - вложив в местоимение "мы" как можно больше эмоций и смысла, выдала Виктория и чуть пошатнулась. Сильная рука мужчины не дала ей сделать ни одного неверного шага, - я не даю Вам возможности растить ребенка. Громовой тучей над ними разверзлось молчание. - Но знаете - Виктория перешла на решительный, холодный тон. Тон, от которого Мельбурну всегда казалось, будто девушка готова броситься в бой, голыми руками рвать всех не приятелей:всех, кто угрожает её стране, её семье, её счастью, - всё можно исправить. Дети же рождаются мертвыми. Уильям ровно дышал и не был слишком удивлен, продолжал придерживать Викторию рукой, словно она упадет, если её отпустить. - Одно Ваше слово - точь-в-точь повторила она его интонацию, - Альберт вместе со всей своей, моей семейкой и скотным двором парламента всё равно потребуют еще детей, а Вы - она набрала побольше воздуха в грудь, чтобы сказать то, что говорить будет больно, - уедете с малюткой. Я помогу Вам, Уильям. Мельбурн улыбнулся. Аккуратно усадил её на софу, присел сам. - Помните Виктория, Вы говорили о том, что не можете дать большего - голосом молочной теплоты спрашивал мужчина, - Вы сказали, что хотите стать моей - он дождался её уверенного кивка головой, - Виктория, Вы, как и я Вам, подарили мне то, о чем я и мечтать не мог. Вы подарили мне частичку себя, у которой, наверняка, будут Ваши глаза и мои кудри - улыбка осветила его лицо. - Или ваши скулы - предложила Виктория, так же не сдерживая улыбку. - Может быть - согласился Мельбурн, неловко кивая, ощущая прикосновения к своим скулам, - но, Виктория, я, как показывает жизнь, не умею ценить рукотворное искусство, постоянно его теряя, не могу удержать при себе - объяснял он, а её носик морщился, ей не терпелось замотать головой, отрицая, - не думайте о моих страданиях, прошу. Я буду счастлив просыпаться с мыслью, что наше общее чудо учится уверенно сидеть, ползать, ходить и говорить "мама". Растите его вместе с Альбертом. Так будет лучше, поверьте. Виктория вновь разрыдалась, проникнувшись его словами. - Нет-нет, не нервничайте - погладил он её по голове. На прощание Виктория горячо, отдавая себя всю, сгорая во всех слоях атмосферы, поцеловала Мельбурна. Так, как целуют, когда прощаются на всю жизнь. Жизнь без любимого человека. Ее тихий, безмолвный силуэт быстро скрылся за дверями, не обернувшись. Они точно знали, что этого не стоит сделать, потому что во второй раз кто-нибудь бы не сдержался. Второй раз отпустить "навсегда" оказалось сто крат больней, чем в первый.***
Когда пришла пора рожать, Виктория отправила придворного мальчишку сообщить об этом Уильяму. Премьер-министр тяжелыми шагами мерил комнату: беспокойство за Викторию ядовито змеилось под сердцем - ему не пережить её потери. В ее крики была вложена вся физическая боль; все страдания, таящиеся на протяжении тех месяцев; муки невозможности держать за руку любимого человека в ответственный момент; страх умереть или родить мертвого ребенка. Тело сотрясала рвущая боль, ноги и руки брало судорогами, кости будто разбивали молотками, воздуха не хватало, реальность исчезала из ее глаз, но Виктория цеплялась похолодевшими, влажными пальцами за каждый обрывок этой действительности. Она слишком сильная, слишком желающая жить; ей стоило через чур больших трудов не прогнуться под короной; и те мгновения, проведенные с Лордом М были поистине прекрасными - всё это, действительно, важно для нее, чтобы вот так просто отдать свое тело и душу во время родов. К счастью, несколько часов мучений закончились более или менее благополучно для Виктории и её новорожденной дочери. Густой, звенящей поздравлениями толпой собрался народ у Букингемского дворца. В тягучую массу влился и Мельбурн. Незаметный и серый, как большинство. Как бы не клубилась обида на судьбу, в тот момент он был счастливее всех людей. У него вновь есть причина жить и хоть изредка улыбаться. Несколько дней спустя Мельбурн получил всё от того же мальчишки послание. " Малышка родилась здоровой и не слишком крикливой. Я не знала, как ее назвать. Альберт предложил дать ей имя Виктория. Я одобрила. У нее насыщенно-карие глаза и волос почти что пока нет. Она самое чудесное существо на свете. Я так сильно люблю ее" Уильям, разумеется, узнал о появлении на свет девочки раньше, чем пришло послание, но, читая, эмоций сдержать не мог. Ему представлялось, как Виктория держит, укачивая, крошку на руках, целует лобик, щечки. Сердце его теплилось, билось благодаря этим строчкам; в миг позже стекленело, обрастая инеем. В течении нескольких следующих лет Мельбурн получал письма, узнавая о маленьких подвигах двух самых главных женщин в его жизни. За каждым отправленным тонким листком стояла толстая пелена слез и темноты, в которой Королева писала письма. Только безмолвные тени, имеющие хозяев, но на деле абсолютно одинокие, как и она, знали о её слезах. За каждым полученным листком бумаги - мимолетная улыбка и сотрясение в дрожи от мыслей, что это послание последнее. Они не виделись: Уильям отошел от государственных дел и почти все дни проводил в Брокет-холле, наблюдая за птицами и проклиная каждого грача. Он жил размеренно и не спеша; те дни, когда мужчина каждый день целовал нежную ручку Королевы, оставались всё дальше и казались всё светлее, будущее - всё глубже уходило в беспроглядную тьму. Виктория реже думала об Уильяме, утопая в государственных делах; время безропотно неслось вперед, готовясь разорвать ленту, преграждающую им путь в новый век. Альберт уже не так раздражал, как раньше: появились дети и от него. Настоящее, казалось бы, немного налаживалась. Будущее, дьявольски смеясь, раскидывало объятия, приглашая ее.