Нечеловеческая жертва

         Аникита прислушивался к приглушенному разговору двоих мужчин в спальне, обжаривая на сковороде пельмени. Из-за шипения масла, бурлящего под замороженными маленькими пирожками из пресного теста с мясной начинкой, не получалось расслышать суть беседы, но различались разные виды интонации, сменяющиеся от вопросительной до восклицательной, иногда снижая тон голосов, а иногда повышая почти до крика.     Что собой представлял новоявленный друг Сэмюэля парень так и не понял. Они с такой скоростью сбежали в другую комнату, что он и глазом моргнуть не успел, едва выйдя из состояния полудрёмы.     Аникита колдовал над сковородой, переворачивая каждый пельмешек на другой бок и посыпая их душистым перцем и майораном. Он понятия не имел, какое количество готовить, рассчитывать на двоих или на троих, но на всякий случай высыпал всю пачку, плотно укладывая пельмени по всей тефлоновой поверхности. Однако вопрос разрешился сам собой, когда хлопнула входная дверь, и в кухню заглянул Сэмюэль без сопровождения.     – Я думал нас будет более, чем двое. Хотя такой расклад меня больше устраивает. Не очень люблю посторонних людей. Ты же не против такого ужина? – он подлил воды к подрумяненным полуфабрикатам и накрыл их крышкой. – Считай, это был риторический вопрос. Даже если и против, то кроме яиц больше ничего нет, а от них я скоро сам нестись начну, – сам спросил и сам ответил, вампир даже рот открыть не успел.     Сэмюэль заглянул в посудину через прозрачную крышку и отшатнулся от жара сгораемого газа, хлынувшего в лицо из-под сковороды.     – Что-то аппетита нет, – он отошел от плиты и посмотрел на шею парня отнюдь не сытым взглядом.     Аникита в это время расставлял тарелки по столу, находясь к мужчине в пол оборота, но всё-таки заметил боковым зрением скользнувший по нему взгляд. Не то, что бы это сильно напрягало, но немного нервировало странное поведение почти незнакомого человека.     – Как минимум сутки ты ничего не ел, с того самого момента, как оказался здесь, так что не отказывайся. Два раза предлагать не буду, – вилки присоединились к стоящим тарелкам, располагаясь по разные стороны, одна справа, как и положено, а другая – по левую сторону возле другой тарелки, подчиняясь правилам хозяина-левши.     Сэмюэль заметил эту особенность Аникиты, когда пользовался его ноутбуком. Видимо парень не любил использовать тачпад, и с левой стороны лежала беспроводная мышь, настроенная для работы левой рукой. Среди вампиров нет либо правшей, либо левшей, они по сути все амбидекстры, с врожденной равной развитой функцией обеих рук. Но, так как они живут в мире людей, преобладавшие их в численности, то пришлось приспособиться всё делать правой рукой, поскольку мир подстроен под правшей.     – Что это за имя такое необычное – Сэмюэль? Французкое? – Аникита дул на горячий пельмень и задал вопрос, лишь бы нарушить тишину. Он привык ужинать в одиночестве, а сейчас волновался от присутствия постороннего и, как обычно, что бы скрыть своё беспокойство он начинал болтать о пустяках, даже не задумываясь над смыслом разговора.     – Нет. Скорее современный вариант более старого древнееврейского имени. Сэмюэль это не истинное моё имя, данное при рождении, а видоизмененное по истечении прожитой жизни, – вампир так и не притронулся к ужину, вместо этого раскинулся на стуле, вытянув ноги вперед и делал вид, что с увлечением рассматривает интерьер кухни, при этом обдумывая завтрашнюю встречу. Это удавалось с трудом. Вроде бы он не был голоден, нормально так поев из пакета, но парень всё равно продолжал привлекать своим запахом. Ничего не могло его перебить. Хотелось уйти из кухни и не чувствовать его, но… Находиться далеко было еще хуже.     – Ты так говоришь, как будто прожил сотню лет, – Аникита не хотел разговаривать. Его не интересовал ответ, но слова вылетали сами собой. – На еврея ты не похож. И как же к тебе обращаться?     – Зови меня кратко Сэм или Саня, как иногда меня называют, но только не сокращай моё имя до краткого Муму, – вампир скривился и угрожающе посмотрел на парня, лениво ковыряющегося вилкой в тарелке, гоняя последний пельмень от края до края.     – Кааааак? Муму? – Аникита поднял взгляд на мужчину и сжал губы, сдерживая смех. – Причём здесь собачонка из рассказа Тургенева?     – Это не смешно. Один придурок так однажды меня назвал и после зубов не досчитался, – он умолчал, что заменил слово «конечностей» на слово «зубов». – Оказывается, это один из синонимов моего имени, но оно мне не нравится.     «И не важно, что меня тоже пытались утопить в реке, как эту самую псину. Наверное, я так же, как и она, кому то не пришелся по нраву» – размышления прервал звонкий смех парня. Аникита хоть и пытался держать себя в руках, но нервозность и напряг нашли способ выйти наружу таким способом, расслабляя и растворяясь в неприкрытом хихиканье. Вампира не устраивало, что над ним насмехаются, но он не смог долго сопротивляться неожиданному веселью и тоже поймал смешинку, отвечая улыбкой на улыбку.     Напряженная обстановка спала и последующие двадцать минут, пока Аникита убирал со стола, они провели в молчании, которое не тяготило, а позволяло каждому предаться своим мыслям.     Так как оба встали после обеда, а Аникита еще успел и вечером вздремнуть, готовиться ко сну никто не спешил. Сэмюэль расположился в спальне за компьютером, невольно закрепив эту комнату за собой, и продолжил переписку с Корином.     Хозяин же квартиры угнездился в глубоком кресле в зале с планшеткой и прикрепленным к ней листком белоснежной плотной бумаги для рисования. По вечерам или даже лучше сказать по ночам его часто посещало вдохновение. В такое время суток наступала почти абсолютная вакуумная тишина, и образы легко ложились на поверхность листа, складываясь в воображении в четкие линии. Он предпочитал рисовать только в чёрных тонах, используя графитный карандаш с мягким грифелем или прессованную угольную палочку для придания более выразительных жирных штрихов и лучшей прорисовки светотени, растушевывая их пальцем. Иногда он так увлекался, что в процессе весь измазывался угольным порошком, то почесав нос, то мазнув черными пальцами по щеке. Оксана всегда, когда видела его работы, возмущалась о наличии лишь скучного или даже, как она его называла, траурного черного и отсутствие радостных ярких цветов. А Аникита ей пытался доказать, что существует как минимум шестьдесят девять оттенков чёрного цвета и такое количество уже опровергает само значение слова «скучного». На что она парировала, что только мужчины могут отличить сотню оттенков чёрного, выбирая носки, а женщина красного, выбирая помаду. В результате они разошлись по разным углам, каждый остался при своем мнении.     Вот и сейчас он делал набросок легкими штрихами, не представляя, что получиться в результате, можно сказать, находясь в прострации и не контролируя движение руки.     Спустя некоторое время, когда часовая и минутная стрелки часов встретились на цифре, указывающей двойственную природу всего сущего: мужскую и женскую, инь и ян, добра и зла, Сэмюэль заглянул в зал к притихшему парню и увидел его спящим в кресле, удивляясь, как он смог так сам в себе запутаться и сложиться в такую причудливую позу, в которую нарочно не скрутишься. Планшетка валялась рядом возле кресла, а карандаш уютно устроился на груди Аникиты.     Вампир приблизился к нему и присел на корточки рядом с предметом мебели явно не предназначенного для сна. Рука парня мирно покоилась на подлокотнике и подтянутый до локтя рукав, открывал взору мужчины расслабленную кисть с аппетитно выпуклыми венами на запястье. Сэмюэль лизнул кожу руки и навострил клыки.