***
Чимин широко улыбается, когда приветственно обнимает всех по очереди. Он выглядит просто потрясающе — сразу видно, что тщательно готовился к свиданию. На нем модная куртка, идеально сидящая черная рубашка и обтягивающие, порванные на коленях джинсы, блестящие волосы уложены волосок к волоску, а на глазах — тонкие линии подводки. Он похож на куклу, хочется запереть его под стеклом, как драгоценный экспонат, и сдувать пылинки, и у Чонгука перехватывает дыхание от ощущения, что вот этот потрясающий парень — его. Хотя Чимин, конечно, никаким экспонатом не выглядит — активно жестикулирует, рассказывая об огромной пробке, в которую попал по дороге, смеется шуткам Хосока и виснет на шее Тэхена. Чонгук задерживает руку на чиминовой спине, разрушая собственное «смотреть, руками не трогать», когда они толпятся возле касс кинотеатра, и бросает взгляд на стоящего рядом Тэхена. Вот уж кто точно не особо готовился к встрече: под пальто у него свободный светлый кашемировый свитер с высоким горлом, выгодно оттеняющий бронзовую кожу, и простые черные джинсы, подчеркивающие длинные ноги. Над укладкой он тоже явно не парился, и уж точно никакой подводки на глазах — она ему, впрочем, и не нужна совсем. Чонгук невольно сглатывает и, спрятав руки в карманы куртки, сжимает кулаки от совершенно нелепого желания дотронуться, проверить молочный кашемир на мягкость, сдвинуть вниз высокий ворот, ощутить атлас кожи под ним, растрепать каштановые волосы, огладить стройные бедра… в горле становится сухо. Черт, нет. Нет, нет, нет, стоп. Чонгук жмурится изо всех сил, прогоняя немыслимое наваждение. Что за хрень вообще? Он впивается ногтями в ладони — боль немного отрезвляет — и смотрит на своего прекрасного Чимина. Тот улыбается и спрашивает, не будет ли Чонгук против последнего ряда и того, что Хосок и Тэхен сядут ближе к центру. Чонгук не против. Ему вообще плевать на все, лишь бы из головы ушел этот ебаный кавардак и воцарился привычный порядок и любимый Пак Чимин. На что он подписался, Чонгук понимает позже, когда сидящий по правую руку Тэхен случайно задевает его колено своим, пока устраивается в кресле. Чонгук бездумно смотрит, как двигаются чужие губы, и лишь потом до него доходит, что обращаются к нему. — Что? — переспрашивает он. — Прости, не расслышал. — Говорю, ты не против, если я приткну сюда свой стакан? — Тэхен кивает на подставку у подлокотника. — А, нет, занимай, конечно. — Спасибо, — он приподнимает уголки губ, и Чонгук, поспешно кивнув, отворачивается к Чимину. Они обмениваются ожиданиями от просмотра, Чимин смущенно улыбается, и свет в зале гаснет, а Гук вздыхает с облегчением, предвкушая полтора часа свободы от дурацких мыслей. Он так ждал выхода этого фильма, что точно не сможет думать ни о чем другом. Разве что о сидящем рядом Чимине, что так трепетно накрыл его ладонь своей. Интересно, действительно ли тот пришел смотреть фильм, или все же…? Последний ряд ведь не был случайностью, правда? Тэхен в соседнем кресле случайно задевает его локтем, устраивая руку на подлокотнике, и тихо извиняется на ухо. Чонгук закусывает губу и откидывает голову на мягкое сиденье. Первые два трейлера проходят мимо.***
Тэхен и Хосок — очень активные соседи. Они постоянно дергаются, жестикулируют, словно и минуты не могут просидеть спокойно, наклоняются друг к другу, перешептываясь, смеются над чем-то, а Хосок еще и гладит Тэхена постоянно — то по руке, то по плечу. Бесят неимоверно. Некоторые тут, блядь, фильм пытаются смотреть. И плевать, что они делают все это почти беззвучно, ебучее мельтешение на периферии сильно отвлекает. Чонгук встречается с вопросительным взглядом Хосока и внезапно понимает, что его собственная шея повернута почти на девяносто от экрана. Блядь. Нет, конечно, он специально не следил. Кому, блин, надо вообще — следить за этими придурочными, Чонгук просто беспокоится за свое здоровье — от их телодвижений и эпилептический припадок получить можно. Интересно, с долей злорадства думает Чонгук, отвернувшись к экрану, где главный герой как раз задвигает пафосный монолог, знает ли Хосок о том, что у них с Тэхеном была связь, и что его парень сидит рядом с тем, кто прежде каждую пятницу — вот ирония — трахал его до потери пульса? Знает ли он, как громко Тэхен стонал под Чонгуком, как срывал голос, как выгибался на постели и просил не останавливаться? Отчего-то резко хочется просветить жизнерадостного хена, может быть, тогда эта уебищная улыбочка пропадет с его лица и перестанет так бесить. Чонгук вдруг осекается, вспомнив, что только что мысленно произнес. У них с Тэхеном была связь. Хах. Смешно, что он решил назвать это именно так, пусть и не вслух. Связь. Дурацкое слово, совсем не подходящее. Звучит так, будто бы Чонгук хочет, чтобы их простой, ни к чему не обязывающий трах казался чем-то большим, чем являлся на самом деле, а это совсем, совершенно, абсолютно не так. «Взаимопомощь» намного лучше. Гораздо точнее идиотской «связи», потому что Тэхен просто помогал ему справиться с тоской по Чимину, подставлял плечо под сопли-слезы и задницу под член, а Чонгук в свою очередь… он бросает короткий взгляд на тэхеновский профиль и впервые задумывается: а что делал он сам? Чем именно он помогал Тэхену — спасал от недотраха? Хороший вариант — был бы, будь тот каким-нибудь замухрышкой, на которого никто и не взглянет. Странно, что Тэхен ни разу ничего не просил для себя, не изливал душу, не плакался о проблемах, говорил довольно мало и о себе не рассказывал, а после секса так и вовсе норовил поскорее сбежать. С Хосоком он так себя не ведет, по этим двоим сразу видно, насколько близкие у них отношения. В голове как нельзя кстати всплывают обрывки разговоров. — Эй, выглядишь отвратно. Случилось что-то? — Да на работе прикопались, мой начальник тот еще козел, заявил, чтобы я… — Да ладно, херня. Вот моя начальница — это просто пиздец. Она сегодня… — Черт, все тело ломит. Я могу перекантоваться у тебя сегодня? — Я вызову тебе такси, хен. — Сегодня был просто чумовой день! Гуки, ты даже представить не можешь, что заявил нам профессор Сон во время семинара, это жесть! — Да-да, слушай, ты знаешь, у Чимин-хена есть завтра тренировка после пар? — Глаза красные, плакал, что ли? Выглядишь смешно. — Сестренка попала в аварию — дико пересрал, пока ждали, что решится. Слава богу, все в порядке, отделалась испугом и парой синяков. — Оу. Ну, передавай ей скорейшего выздоровления. Умойся, что ли, и подваливай в спальню, у меня сегодня мало времени. Чонгук кусает губы: таких диалогов вспоминаются сотни. Боже. Ну и козлом он был. Тэхен долгое время пытался пойти на контакт, завязать диалог, поделиться чем-то, но Чонгук всегда обрубал его на корню, не давая шанса даже на самую обычную дружбу. Чего удивляться, что тот забил на него моральный болт и перестал что-либо рассказывать. Удивительно, что вообще так долго продержался, даже учитывая специфику их «взаимопомощи». Неужели он любил его так сильно? Или Чонгук все надумал себе про его любовь, а Тэхен приходил к нему только за сексом? Может, получив от ворот поворот, он стал видеть в Чонгуке просто доступный член, и пользовался, пока тот был нужен? А как подвернулось что-то получше, то без сожалений ушел? Чонгук с удивлением понимает, что оба варианта — и любовь, и не любовь — вызывают мерзкое тянущее чувство в груди. Под ребрами скребет, царапает, рвется наружу тупая боль, а разум нашептывает: «Ты проебался, Чон Чонгук». Блядь, да какого хера? Какое еще нахуй проебался, он заполучил в парни самого Пак Чимина, о котором грезил последние полтора года, вот он сидит рядом — красивый и замечательный — и, может быть, даже ждет инициативы от него, Чонгука. Которую Гук почему-то не спешит проявлять, забивая голову ненужными мыслями о каком-то там Ким Тэхене, будь тот неладен. Чонгук поворачивает голову влево — Чимин улавливает его движение и улыбается, оторвавшись от экрана, а потом его теплая ладонь касается колена. Чонгук вздрагивает от неожиданности — нетерпения, конечно! — а Чимин, быстро облизав губы, подается вперед. Они мягкие и слегка влажные, Чонгук чувствует привкус вишневого бальзама и осторожно раздвигает языком. Он целует осторожно и аккуратно, отчего-то касаться Чимина сейчас кажется почти кощунственным, хотя тот, конечно, далеко не ангел и не хрупкая куколка. Чонгук так много раз представлял себе их первый поцелуй — в разных ситуациях, при разных обстоятельствах — и сейчас не может определиться с тем, что именно чувствует. Он ждал чего угодно и, честно говоря, побаивался, что, когда это все же произойдет, банально не сможет сдержать себя и набросится на старшего прямо на месте. Целовать Чимина очень приятно — тот с легкостью поддается напору, впускает внутрь чужой язык, ласкает неспешно своим — но крышу неожиданно не сносит, а в штанах по-прежнему спокойно. Чонгук зачем-то тянет руку к подлокотнику и, предсказуемо натолкнувшись на ладонь Тэхена, накрывает ее своей прежде, чем успевает понять, что делает. Кожа под пальцами прохладная и очень гладкая, ее хочется касаться еще и еще. Чонгук углубляет поцелуй, сильнее сжимая чужую ладонь, а в следующий момент чувствует, как дергается Тэхен, а еще — холод и влагу. Он отрывается от Чимина и смотрит вправо: Тэхен сокрушенно поднимает с пола стакан с колой. — Вот же блядь, — ругается он тихо, смахивая капли с черной джинсы, и, сказав что-то на ухо Хосоку, поднимается и двигается к выходу. — Черт, моя вина — случайно задел стакан хена, надо помочь, — быстро говорит Чимину Чонгук и, мимолетом облизнув испачканную ладонь, двигается следом, не теряя из виду тэхеновскую спину. В туалете нет никого, кроме них — весьма удачно. Чонгук закрывает дверь до щелчка, жалея, что нельзя запереть на ключ, и неспешно подходит к суетящемуся у раковины Тэхену. Тот пытается смыть колу водой и бумажными полотенцами, на бедрах, в опасной близости к паху виднеется мокрое пятно. Заметив рядом Чонгука, он сводит брови к переносице: — Какая муха тебя, блядь, укусила? Что это вообще было нахуй? Совсем умом поехал? Чимин сидел слева, а не справа, даже идиот запомнил бы. Как мне теперь прикажешь домой переть с такой красотой? — он говорит негромко и зло, но Чонгук половину пропускает мимо ушей, слушая лишь недовольный баритон и откровенно залипая на красивое нахмуренное лицо. В джинсах становится гораздо теснее, а в голове взрывается фейерверк, и, видно, у местных тараканов патичка в самом разгаре, раз в чонгуковском мозгу лампочкой зажигается совершенно ебанутая идея. — Прости, хен, — говорит он, не слишком умело строя виноватую моську, и, схватив Тэхена за запястье, вталкивает в самую дальнюю кабинку и плотно прижимает собой к стене. — Ты, блядь, ебанулся? — шипит тот, ударившись спиной о кафель. И едва не подпрыгивает на месте, когда Чонгук касается мокрого пятна на джинсах ладонью, а после смещает чуть влево и плотно прижимает к ширинке. Тэхен горячий и какой-то совершенно невозможный, он крупно вздрагивает от настойчивых поглаживаний и, широко распахнув глаза, хватает воздух ртом, когда Чонгук дергает пряжку его ремня и, сдернув чужие джинсы до колен, резко опускается вниз. — Какого..? — задушенно выдыхает Тэхен и, кажется, даже забывает сопротивляться. Чонгук кладет руки на стройные бедра и смотрит снизу вверх, с удовлетворением отмечая легкую дрожь и участившееся дыхание, а еще то, как гармонично смотрятся его ладони на ровной бронзовой коже. А в этом определенно что-то есть, почему он не пробовал раньше? — Я испортил тебе джинсы и хочу извиниться, — вкрадчиво произносит он, — хен, — а после подается вперед и широко ведет языком по влажной коже. — Блядь, ты спятил, ты просто нахуй спятил, — бормочет Тэхен, вцепившись пальцами в его плечи и пытаясь отстранить. — Господи… — Тогда ты спятил не меньше, потому что тебе это нравится. — Любому, блядь, понравится, если он не импотент… в этом нет твоей заслуги. Ах, черт! — Чонгук как раз ведет языком вверх по бедру, задирая белье, и останавливается совсем рядом с пахом, обдавая его дыханием. — Сука… — Ты уж определись, — он повторяет манипуляции и в награду получает едва различимый стон. — Блядь, — ругается наверху Тэхен, и Чонгук с ним согласен. То, что он делает, иначе не назовешь, но, сука, как же хочется. — Прекрати. — Не прекращу. Это извинение, помнишь? Чонгук не торопясь слизывает оставшуюся сладость и, крепко зафиксировав чужие бедра, утыкается носом в слегка натянувшуюся ткань боксеров. От исходящего от Тэхена жара и головокружительного аромата его кожи ведет моментально. Он ласкает полувставший член языком прямо через тонкий хлопок, обильно смачивая слюной, и понимает, что хочет большего. Намного большего. Чонгук зубами стягивает мешающие боксеры и поднимает глаза. Взгляд у Тэхена слегка расфокусированный, но на дне зрачков разливается густая, тягучая похоть. Тэхен хочет его. Все еще хочет. Эта мысль бьет в голове набатом и заставляет торжествующе ухмыльнуться. Тэхен внезапно расслабляется в его руках, расставляет ноги шире и возвращает ухмылку: — Ты, кажется, собирался извиняться? — он длинно выдыхает, чуть склонив голову к плечу, окидывает Чонгука непроглядно-черным взглядом из-под полуопущенных ресниц и чертовски медленно ведет языком по губам — от давешней жертвы не осталось и следа. Чонгук сглатывает, чувствуя, как собственный член болезненно давит на ширинку, и, не в силах отпустить порочный тэхеновский взгляд, подается вперед, на пробу касаясь языком солоноватой головки, впервые ощущая легкую неуверенность. Не то чтобы он был королем отсосов — сосал-то всего пару-тройку раз, но отчего-то захотелось. Захотелось дрожащего Тэхена в своих руках, почувствовать его вкус, захотелось сделать ему хорошо. Доставить удовольствие. И укрепить себя в чужих мыслях. Чонгук обводит головку по кругу и осторожно вбирает в рот. Тэхен откидывает голову на прохладный кафель: Чонгук видит, как дергается его кадык, и старается усерднее. Расслабляет горло, заглатывает почти наполовину, царапает чувствительную кожу внутренней стороны бедер. Он помогает себе рукой и языком, вспоминает, как нравится самому, с удовольствием чувствуя стремительно твердеющую плоть. По подбородку течет слюна, челюсть занемела, но Чонгука тащит, как самую настоящую блядь. Тэхен все так же наблюдает, и его не отпускающий взгляд не дает почувствовать столь желаемую власть в полном объеме. Тэхен открыто принимает удовольствие, он то и дело кусает уже ставшие красными губы и срывается на едва слышные стоны, но его взгляд словно говорит «теперь ты моя сука, Чон Чонгук», и тот так и не может решить, кто же из них сейчас на самом деле хозяин положения. Это дико злит и заводит до невозможности. Таким он видит Тэхена впервые. Ладони старшего все так же лежат на чонгуковских плечах, но давно перестали отталкивать, теперь Тэхен цепляется за него в поисках опоры, и Чонгук ею будет. Он хочет ею быть. Хочет быть всем. Он стонет, чувствуя, как тэхеновские пальцы с силой сжимают волосы. Тэхен бьется затылком о стену и подается бедрами вперед. Он крупно дрожит, мечется от удовольствия, смотрит требовательно и в то же время с немыслимой мольбой — хуй пойми, как у него это выходит, но он — самое потрясающее зрелище, что когда-либо видел Чонгук. И смотрел бы еще пару вечностей. — Блядь, я сейчас… — он не дает себя отстранить, позволяя излиться прямо в рот, а после сплевывает в унитаз. Привкус странноватый, но отторжения не вызывает, хотя рот потом надо будет хорошенько прополоскать. В голове сплошной туман, Чонгук целует еще не успевший опасть член, аккуратно натягивает на Тэхена белье и джинсы и поднимается с пиздецки затекших колен. Тот все еще смотрит, кажется, так ни разу и не отведя взгляда, и дышит едва-едва, а после тянет на себя и целует — грязно, мокро и невероятно глубоко. Тэхен снова трахает его в рот, только на этот раз языком, и Чонгук снова совершенно не против. Он кладет ладонь на чужую поясницу, притягивая ближе, но его тут же резко отстраняют. Тэхен смотрит, прищурившись, и, задумчиво стерев с уголка чонгуковских губ остатки спермы, слизывает с пальца белесую каплю. От незатейливого жеста Чонгука трясет, и он даже не слышит, как щелкает задвижка туалетной кабинки. — Неплохо работаешь ртом, Чонгук-ши, — хрипло говорит Тэхен. — Извинения принимаются, — он усмехается и выходит из кабинки и туалета, оставляя до боли возбужденного Чонгука в гордом одиночестве. Позже, избавившись от напряжения, Чонгук смотрит на свое встрепанное, раскрасневшееся отражение с неприлично распухшими губами и лихорадочно блестящими глазами и понимает, что, кажется, все-таки вконец проебался.