Till friday

— Мы расстались. Это первое, что говорит Чонгук, едва Чимин открывает ему дверь. В руках Чимина зажата стальная поварешка, в руках Чонгука — большая сумка и рюкзак. А еще дурная решимость в глазах, которая на чиминовой памяти еще никогда и никому ничего хорошего не приносила. Вообще-то с нее обычно и начиналось большинство проблем, потому что эта решимость означала, что Чонгук вбил себе что-то в голову, и переубедить его можно, только переехав асфальтоукладочным катком. Пару десятков раз. Чимин скрещивает руки на груди. — Поздравляю? — пробует он. Чонгук мрачно смотрит из-под бровей. — Наконец-то? — игра в угадайку никогда не была его любимой. Чужие губы сжимаются в узкую полосу. — «Я так рад, ведь он меня заебал?» На скулах проступают желваки. — Хен, — голос у Чонгука негромкий, но Чимину кажется, будто ему на голову только что уронили тяжелую каменную плиту. Впрочем, помогать этому придурку он совершенно не собирается. — Что «хен»? — Пусти переночевать? Теперь мрачно из-под бровей смотрит уже Чимин. Пальцы с нежностью пробегаются по блестящему боку поварешки. — Пожалуйста? — … — Я не могу вернуться в квартиру. Блядь, а вот это уже подло. Щенячьи глазки в исполнении Чон Чонгука — запрещенный прием. Который действует даже несмотря на то, что им уже далеко не двадцать. Чимин с досадой поджимает губы — сдается. — Хуй с тобой, заходи. Чонгуково лицо немного светлеет. Он споро разувается, бросает сумку и рюкзак возле дивана в гостиной и по-медвежьи топает за Чимином на кухню. — А пиво есть? — Чонгук по-хозяйски усаживается на табурет, вытягивая вперед длинные ноги, и тут же жалобно добавляет, напоровшись на не слишком дружелюбный взгляд: — Хен. — Есть вино, — ровным тоном отвечает Чимин. — И я нахуй разобью бутылку тебе об голову, если ты сейчас же не скажешь мне, какого хрена между вами произошло. Где Тэхен? — Вино, говоришь? — Чонгук оглядывается, наконец, замечая и стоящую на подоконнике бутылку вина, и два высоких бокала на столе, и синие тарелки с золотыми созвездиями — их на первую годовщину притащил Хосок, заявив, что созвездия такие же красивые, как и Чимин, но ими можно лишь любоваться, а Чимина — любить. Это было его первое настоящее признание (Чимин никогда не признается, что рыдал тогда, как девчонка), и стоит ли говорить, что эти тарелки — его любимые? Когда развалившийся посреди кухни жираф, наконец, догоняет, его лицо забавно вытягивается, а рот складывается в маленькую букву «о». — Оу. Вот именно, блядь. Оу. У Чимина на вечер намечались весьма грандиозные планы. Ну, ладно, может, не такие уж и грандиозные — всего-то тихий ужин с намеком на романтику и надеждой на бурное продолжение в спальне (от вина хосоковы щеки всегда очень мило румянятся, и он становился особенно отзывчивым на ласки — Чимин обожает это), но когда вы оба пашете, как лошади, и вместо секса предпочитаете по-быстрому передернуть в душе и отрубиться, полноценно вместе поужинать — охуеть какое событие. И Чон Чонгук в него охуеть как не вписывается. Что вообще значит это его «мы расстались»? Какое еще к чертям «расстались»? Эти дурни вместе больше пяти лет и все еще образец той тошнотворной парочки, что одновременно бесит и заставляет поверить в любовь. Они могут находиться в разных концах комнаты и никак друг с другом не контактировать, и при этом любой скажет, что они пара. Чимин, конечно, помнит их крупные ссоры — были и драмы, и драки — но расстаться? Он знает многие «идеальные» пары, в которых за ширмой — либо пустота, либо бездна боли, но Тэхен и Чонгук никогда не были идеальными — они были настоящими. И они были счастливы. К тому же… Разве Чонгук не выбирал кольца всего две недели назад? — Что произошло, Чонгук? — спрашивает он, скрестив на груди руки. — Я не верю, что вы могли так просто расстаться. — Ты не знаешь, что происходит между нами, когда никто не видит. Чимин закатывает глаза. — Бабке своей эту дичь втирай. Ты обожаешь Тэхена, Тэхен обожает тебя, вы только что купили квартиру, и я знаю, что ты собираешься подарить ему собаку, о которой он так долго мечтает. — Все могло измениться, — Чонгук пожимает плечом. — Мы не виделись всего две недели. — И что? — Ты купил кольца. Или хочешь сказать, дело в Тэ? Чимин не верит, что друзья, в чьих отношениях он всегда был уверен больше, чем в своих (а в своих Чимин уверен), вдруг решили разбежаться. Да быть такого не может, не в этой чертовой жизни. Разве что кто-то из них… страшная догадка пронзает внезапно; Чимин отмахивается от нее, но мысль крутится в мозгу беспокойным червем, не давая сосредоточиться ни на чем другом. — Не говори мне, что ты изменил ему, — выпаливает он вслух, лишь бы избавиться от нее побыстрее. — Иначе, клянусь богом, Чонгук… Чонгук мигом теряет давешнюю расслабленность и смотрит так, словно Чимин произнес нечто ужасное и одновременно c тем невероятно глупое. — Хен, ты здоров? — Чимин замечает, как напрягаются мышцы под черной чонгуковой худи. Грудь колет тонкой иголкой стыда. — Если бы ты сразу все объяснил, я бы не строил тупые догадки! — не остается в долгу он. — Я внимательно тебя слушаю. Чонгук не отвечает, бросая беспокойный взгляд на настенные часы. — Хен придет только через час, — разбивает его надежды Чимин. — Не думай, что можешь завалиться к нам на ночь глядя, брякнуть «мы расстались» и ничего не объяснить! Давай-давай, я жду. Чонгук снова смотрит на часы и только открывает рот, чтобы что-то сказать, как в дверь опять звонят. Чимин еще раз проверяет время: Хосок смог вырваться пораньше? Приятная неожиданность! Он сжимает губы, сдерживая лезущую на лицо улыбку. — Не думай, что хен спасет тебя, — Чимин меряет Чонгука тяжелым взглядом «я за тобой слежу» и идет открывать. По крайней мере, вдвоем вытянуть из Чонгука правду будет проще. На пороге стоит Тэхен — с рюкзаком и сумкой для ноутбука. Вид у него откровенно не очень: бледное лицо, покрасневшие глаза с огромными синяками под ними, то и дело шмыгающий нос — Чимин не помнит, когда в последний раз видел друга таким разбитым. Он что, плакал? Тэхен смотрит устало: — Я зайду? Чимин спешно кивает и отходит в сторону, пропуская его внутрь. В голове мысли мечутся, как шарик для пинг-понга, туда-сюда — Чимин пытается сообразить, стоит ли спрятать Чонгука в ванной до выяснения обстоятельств, или Тэхен уже способен поговорить с ним лицом к лицу. Как так вышло, что они оба пришли сюда в одно и то же время? — Чонгук тут? — спрашивает тот, опустив на пол рюкзак и сумку и стягивая с плеч кожаную куртку. — Э-э-э, — Чимин решает все же не врать, — да. Пришел недавно. — Он тебе уже рассказал? Кивок. — Отлично, — Тэхен заметно расслабляется. — Спасибо за помощь, бро, ты всегда выручаешь. Я сгоняю в душ по-быстрому? — Да без проб… — Чимин осекается, глядя, как Тэхен расстегивает первые пуговицы потертой и явно домашней рубашки. — А ты… ну, собираешься остаться? На ночь? Тот вскидывает брови: — Нельзя? Места не хватит? — Хватит, но… Вам нормально? Вы оба здесь, и… — он не успевает закончить фразу, как из кухни выходит второй герой драмы, в которой Чимин с каждой секундой понимает все меньше и меньше. — Ты быстро, — говорит Чонгук и, нисколько не смущаясь, подходит к Тэхену вплотную. — Как себя чувствуешь? — Уже нормально. Сейчас в душ, и будет совсем заебись. Ты же взял полотенца? Чонгук кивает: — У меня в сумке в основном кармане. Тэхен улыбается ему слабо, но по обыкновенному нежно — так же, как делает это всегда, с толикой благодарности и бесконечным запасом любви. И так, как точно не улыбаются парню, с которым только что расстался. Чимин пристально смотрит на Чонгука и тянет носом воздух, чувствуя острый запах наебалова. — Вы не расстались, — резюмирует он очевидное. Тэхен задумчиво стучит пальцем по подбородку: — Сегодня? Кажется, нет. Может быть, вчера или на прошлой неделе… но сегодня? Точно нет. — Вообще-то расстались, — хмыкает Чонгук и, подавшись вперед, целует Тэхена в висок. — Ты сказал, чтобы я поднимался без тебя, потому что хочешь подышать воздухом. — Оу, ну если смотреть с такой стороны… — И ты не плакал, — продолжает Чимин. — Я? — Тэхен тычет в себя указательным пальцем; Чимин замечает на безымянном полоску кольца, которой точно не было две недели назад. Тэхен растерянно моргает, а парой секунд спустя во взгляде проступает понимание: — А, ты об этом! Ты же сказал, Чонгук тебе все объяснил. — Он мне сказал, что вы расстались, и попросился ночевать! — Чимин едва сдерживается, чтоб не начать орать. Чонгук гаденько ухмыляется, явно довольный удавшейся шалостью. — Ну, технически я не сказал ни слова неправды. — Боже, Гуки… — Я тебя сейчас убью, — Чимин делает в сторону засранца шаг, но Тэхен ненавязчиво заслоняет того плечом. Как мило. — Ты же знаешь, у нас ремонт, — он снова трет глаза. Чимин кивает. Он в курсе: Тэхен и Чонгук хотели поскорее въехать в новую квартиру, поэтому все выходные проводили то за укладкой плитки, то за шпаклевкой стен, то за чем-нибудь еще. Они даже купили туда надувной матрац, на котором спали, когда ленились возвращаться на съемную. — Мы заехали после работы покрасить стены, но забыли открыть окно, и я надышался краской, — говорит Тэхен со смешком. — Там решили не оставаться, но в машине меня тошнило, а до вас идти минут десять. Вот и… — он неловко улыбается. — Извини, что так внезапно свалились. Что ж, это объясняет и покрасневшие глаза, и нос, и даже сумки с вещами — наверняка парни планировали остаться в квартире на ночь, чтобы с утра продолжить работу. — Ну ты и лох, конечно, — по-дружески хмыкает Чимин. Облегчение накатывает на него одной большой волной, словно он чуть не отдал богу душу на американских горках, но внезапно осознал, что поездка уже кончилась. — Не поспоришь. Так я воспользуюсь душем? — Конечно, но с тобой точно все хорошо? Может, тебе лучше прилечь? — Все ок, — Тэхен отмахивается, — вот после душа и прилягу. Ты на диване нам постелешь? Если что, можем и на кухне лечь. Чимин тут же представляет, как после романтического ужина (он все еще не теряет надежду) они с Хосоком, обнимаясь, по темноте ползут мимо дивана к спальне, спотыкаются о чужие торчащие ноги и веселой кучей валятся на пол под мерзкий ржач одного мелкого куска говна. Нет, спасибо. — Ляжете у нас, — предлагает он. — Отдохнете, выспитесь… но без всякого разврата! — Никакого разврата, — с улыбкой обещает Тэхен. — Спасибо, ЧимЧим, — он подходит к сумке и, выудив оттуда большое махровое полотенце, топает к ванной комнате, благо, проводить инструктаж ему не нужно. Едва он скрывается за дверью, Чимин поворачивается к молчащему Чонгуку, и нехорошо прищуривает глаза. — А теперь, Чон Чонгук, мы с тобой побеседуем. Тот миленько улыбается и с воплем «Тэ, я потру тебе спинку» мчится в ванную, успев схватить лишь слабенький поджопник. — Ты все равно оттуда выйдешь! — орет Чимин в закрывшуюся перед носом дверь; придурок за стенкой только нагло ржет. Вдруг слышится негромкое тэхеново «Чонгук-а», и смех стихает, превращается в нечто извиняющееся, а тон становится нежным, ласковым. Чимин не может разобрать, о чем они говорят, коротко стучит по двери из вредности и уходит, не желая знать, что может происходить в его ванной дальше.

***

Поздно вечером, когда уставшие нахлебники давно сопят в обе дырки, Чимин покачивает в ладони бокал вина и влюбленно смотрит на сидящего напротив Хосока. Тот улыбается устало и бесконечно тепло, Чимин греется в его улыбке и очень хочет ее с чужих губ сцеловать. Он не отказывает себе в удовольствии, и позже, даря и отдавая сперва на столе, а после и на диване, думает, что пятница все же удалась. _______________________ Мои вороны, спасибо вам. С Пятницей 13 нас.