Nocturne No. 1

Лондон по-прежнему кутался в меховое манто, украшенный разноцветными гирляндами и усыпанный затоптанным конфетти. Отметив сочельник за чашкой чая и игрой на фортепьяно, остаток праздников Ремус провёл со своими друзьями, пригласив шумное семейство Поттеров в гости. Он не раз вспоминал — не вслух — о Блэке, даже отправил ему телеграмму, но ответа не получил, поэтому решил оставить свои попытки хотя бы на этом поприще — у композитора должны быть свои друзья и свои дела в семейные праздники. — Ты выглядишь таким счастливым. Что случилось? — в канун Нового года спросила Лили, когда они остались наедине. Ремус не очень любил делиться своими душевными переживаниями, и в этом вопросе мог довериться разве что этой чуткой женщине, но никак не Джеймсу. Тот бы наверняка принялся закидывать его шутками, пускай и беззлобными. — Всё в порядке, — Люпин покрутил в пальцах бокал с пуншем, не поднимая глаз. — Я получил хорошие новости. Разве этого недостаточно для прекрасного настроения? Лили ничего не ответила, но кивнула, подарив Ремусу хитрую улыбку, будто всё поняла по одному его смущённому и задумчивому виду. Однако своё обещание Блэк всё-таки сдержал. 5 января вместе с утренними газетами Люпину доставили короткое послание: дата и время, означавшие начало занятий. Так, сам того не заметив, Ремус стал частым гостем на площади Гриммо, 12. Сириус не менялся. Он садился в своё кресло и смотрел в окно на протяжении всего часа, лишь изредка вскидывая руку или постукивая ладонью по подлокотнику. Его мир крутился в ином измерении, где не было место никому другому. После урока экономка приносила чай, и Ремус брался за блокнот, исписывая страницы, — теперь письма во время разговора не казались такой нелепостью, как раньше. — А чей портрет висит у лестницы? Ремуса распирало от любопытства. Старинный дом Блэка был полон секретов, о которых никому ничего не было известно. И если мрачные комнаты, в которых было мало света, тёмная мебель, отстающие обои в коридорах да потёртые панели в комнатах не особо интересовали Ремуса, то портрет, принятый поначалу за спрятанную за занавесками дверь, был, пожалуй, самой большой загадкой. Проходя мимо, первое время Люпин просто кидал вопросительные взгляды на пыльные портьеры, после смотрел уже в открытую, один раз даже попытался потянуть за шнур, но Сириус, всё это время делающий вид, что ничего не видит, грубо оттолкнул его руку и потребовал идти вперёд. О том, что это картина в полный рост, Ремус узнал случайно: миссис Кроули заботливо смахивала пыль с рамы, когда он уже уходил, и с тех пор это не давало ему покоя. Кто эта женщина в чёрном платье и почему Сириус так старательно её прячет? У Ремуса не было времени рассмотреть все детали, и он даже не понял, сколько ей лет и как она выглядит. — Моей матери, — сухо отозвался Сириус и насупился. — К сожалению, — последнее он буркнул так тихо и с таким гневом, что Ремус успел дважды пожалеть о своём вопросе. У Блэка были причины скрывать портрет за занавесками, и его ученика это вовсе не касалось. — Почему вы его не снимите? — спустя долгую минуту молчания Ремус всё-таки решился продолжить. Откровенного рассказа он не ждал и прикусил кончик сточенного карандаша, который, как и блокнот, теперь всегда носил с собой. Люпин понимал, что зашёл слишком далеко, но пути назад не было. — Вы задаёте много лишних вопросов, — Сириус бросил на него тяжёлый взгляд, и Ремус согласно кивнул: да, много. Он уже был готов сдаться, но Блэк продолжил: — Скажем так, я не могу. Поэтому я попросил прикрепить над ним штору, но миссис Кроули из вредности или верности, хотя скорее глупости, всё время «забывает» её закрывать. Ремус напряжённо хмурился, ему показалось, что щёки залила алая краска стыда. Не нужно было переходить на личные темы — Сириус смотрел куда-то в пол, явно погружённый в свои мрачные воспоминания. — Извините, мне не стоило об этом спрашивать. — Именно, — Блэк даже не взглянул на страницу, будто и так знал, что там написано. Сириус медленно выпрямился, откинулся на спинку кресла и положил обе руки на подлокотники. Лицо разгладилось, теперь он казался умиротворённым и равнодушным к прошлым печалям и нынешнему невежеству. Казалось, его внутренняя борьба с самим собой окончилась победой того, кому многое хотелось рассказать. — Она умерла много лет назад — несчастная, недовольная. Я был для неё чужим. Дружил непонятно с кем, занимался музыкой, считался с нищими творцами, отказывался переодеваться к ужину в эти отвратительные костюмы, которые на нас пытался нацепить камердинер... Мой младший брат был гораздо лучшим сыном, и она постоянно напоминала мне об этом. В конце концов мать сказала, что это я во всём виноват. Что Регулус погиб из-за меня. Сириус замолчал и поджал губы. Его лицо вновь исказилось, глаза потухли и потемнели. Эти воспоминания не приносили ему ничего, кроме боли и горечи, которые отчётливо слышались в его словах. Ремус не осмелился пошевелиться — ужас перед прошлым Блэка сковал его. — Безмозглый идиот. Сириус закрыл глаза. *** Нельзя сказать, что он был несчастлив в детстве. У него были друзья, увлечения, хорошее образование — мать отправила его в частную школу, куда позднее поступил и Регулус. Но важнее всего этого была музыка. Свой первый концерт Сириус дал в двенадцать лет, выступив перед учениками и учителями в честь дня рождения Королевы. Однако отношения с младшим братом не заладились с ранних лет. Впервые они поругались из-за какой-то мелочи — из-за игрушки, подаренной Регулусу на день рождения. Сириус разозлился — он никогда не получал столько подарков, а когда мать торжественно вручила брату деревянный пистолет, который так хотел сам Сириус, то он и вовсе сорвался. Разломал игрушку и убежал из дома, затерялся в бесконечном потоке людей, каждый день снующих на площади Гриммо. Его воротили к обеду, но никакие наставления матери и наказания на старшего сына не подействовали — он навсегда затаил обиду на свою семью. Регулус любил мать. Он потакал её капризам, со спокойным сердцем принимая её желания за свои. Школу он закончил с отличием, ежегодно пополнял полки наградами и похвалами учителей, рекомендациями и комплиментами. Сириус же только насмехался, принося из школы ноты да подзатыльники. Его страсть к музыке никого не заботила, мать хотела видеть сыновей в Палате лордов, подле королей, а не на подмостках ускользающей славы. У Регулуса было мало друзей, но много амбиций. Единственной его поддержкой была мать, наладить контакт со старшим братом у него не получалось. Они учились в одной школе, виделись постоянно и никогда не сидели за одним столом во время обеда. Сириус сбегал с уроков и прямо в форме валялся на траве или пробирался в концертный зал, даже помогал другим ученикам справиться с нотной грамотой, в то время как Регулусу, мало понимающему в музыке, от него доставались упрёки и холодные взгляды. Обиженный Регулус делал всё, чтобы досадить брату в ответ. Он ходил за Сириусом по пятам, подслушивал и подсматривал, чтобы позже обо всём доложить декану или матери. И однажды так увлёкся, что во время ужина вытащил из открытой сумки потрёпанный блокнот — сокровище, с которым Сириус никогда не расставался. Возможно, Регулус мог уйти незамеченным, если бы его не окликнул один из знакомых, задержавший непутёвого воришку всего на мгновение. — Регулус! — Сириус подскочил и ринулся за братом, едва приметив в его руках заветную молескиновую книжку. Регулус оттолкнул одноклассника и бросился наутёк. Занятия давно кончились, ученики слонялись по длинным коридорам колледжа, делали уроки или играли во дворе — размеренную жизнь частной школы нарушили громкие крики, смешанные с неподобающими оскорблениями, и топот ног. Теперь за Регулусом мчался не только Сириус — скучающие мальчишки побросали свои дела, спеша посмотреть за возможной дракой. Сириус распихивал учеников, даже оттолкнул учителя, не заметив его в толпе. Бежал сломя голову, задевая на поворотах горшки с цветами, выбивая из рук учебники и чернильницы. Регулус много тренировался и, в отличие от Сириуса, любил играть в футбол — он с большей ловкостью обходил препятствия и мелькал впереди неуловимой тенью. И он уже почти выбрался из лабиринта коридоров, когда Сириус, сделавший последний рывок, накинулся на него сзади. Их ноги скользили на разлитых чернилах — не удержавшись, братья рухнули на каменный пол и устроили возню, в которой не было победителя. Они катались, словно дикие кошки, шипели и переругивались, царапались и чуть ли не кусались. Регулусу удалось подмять под себя Сириуса, и теперь тот ухватился за его лицо, с остервенением пытаясь выдавить младшему глаза или разорвать вечно ухмыляющийся рот. Ученики обступили дерущихся кольцом. Каждый из них понимал, что скорее всего всех их отведут к директору и накажут десятью ударами розг, но никто не собирался отказывать в себе запретном удовольствии быть свидетелями ссоры. О блокноте — причине нелепой сцены — и вовсе никто не вспоминал. Регулус выронил его при падении, и теперь чёрная книжка, раскрывшаяся в полёте, валялась посреди коридора, точно так же испачканная чернилами, затоптанная и растрёпанная. — Сириус и Регулус Блэк! К директору, немедленно. Их разняли, как заигравшихся котят — за шкирку. Мальчишки двенадцати и четырнадцати лет, обиженно взирающие друг на друга, ещё брыкались, но не проронили ни слова. Ни один из братьев не выдал другого: Сириус не сказал об истинной причине драки, Регулус не упомянул об издёвках, получаемых от старшеклассника, — в колледже никто официально не запрещал отвешивать младшим подзатыльники. В воспитательных целях, конечно. Однако обоих ждало одно наказание. Ничего более унизительного с ними не случалось. Мать, несмотря на свой характер и явное разочарование в старшем сыне, никогда не брала в руки розги — детей дома наказывали словами и угрозами лишения наследства. Остаться на улице без гроша в кармане, буквально упасть с небес на землю было больнее всякой порки, особенно если ни разу за недолгие годы жизни не чувствовал острой нужды. — Не оставляй юноши без наказания: если накажешь его розгою, он не умрёт; ты накажешь его розгою и спасешь душу его от преисподней... Сириус закатил глаза. За свои четырнадцать лет он взрастил в себе нелюбовь ко многим вещам, и церковь была одной из них. Семья Блэков не была чересчур набожной и религиозной, однако Сириус всеми правдами и неправдами избегал проповедей и чтения Библии — всё это вызывало чесотку, сознание полностью отключалось, и Сириус практически засыпал. Но сейчас, стоя коленями на жёсткой ступени колоды, старший Блэк только пренебрежительно морщился, считая, что оправдывать побои священным писанием нелепо, и увлечённо разглядывал трещины на лепнине. Регулус, стоявший рядом, залился краской — кажется, это было его первое наказание. — ...глупость привязалась к сердцу юноши, но исправительная розга удалит её от него. — Может, вы перейдёте к делу? Сириус не выдержал, осмелившись поднять голову и посмотреть на директора. По кабинету пробежались тихие смешки: наказания в колледже были публичными. Предполагалось, что не только провинившийся получит из этого урок, но и зрители, однако большинство приходили на «казнь» исключительно поглазеть и развлечься — никаких других зрелищ ученики не знали. — Мистер Блэк, своим вызывающим поведением вы заработали ещё три удара. А также дополнительный час занятий. Полагаю, вам просто нравится быть в центре внимания, поэтому увольте меня и всех присутствующих от этого фарса. Сириус хотел было что-то ответить, но прикусил язык — Регулус больно пихнул его в бок, бросив на брата предупреждающий взгляд. Тот вздохнул и снова уставился в пол. Сириус не радовался, когда директор хлестал Регулуса за нарушение порядка, за разбитые цветочные горшки, за беспорядок в коридорах, за драку — всё это вовсе не доставляло ему удовольствия. Наоборот, где-то глубоко в душе Сириус желал, чтобы ничего этого не было. По крайней мере для Регулуса. Каким бы идиотом он ни был, он по-прежнему был младшим — тем, кого нужно защищать. Пристыженный Регулус первым выскочил из кабинета, и Сириус нагнал его лишь спустя одиннадцать ударов розгами. — Где мой блокнот? — холодно поинтересовался Блэк-старший, неуклюже придерживая одной рукой сползающие штаны. — Куда ты его дел? — Откуда я знаю? — Регулус отмахнулся от брата и дёрнул плечом. Всё ещё красный как рак, он тёр бедро и морщился от боли, очевидно мысленно оценивая нанесённый прутьями урон. — Он выпал в коридоре. Наверняка его растащили на сувениры. Отстань от меня, — он неожиданно разозлился, пихнул Сириуса в грудь и побежал прочь. — Безмозглый идиот! Сириус раздосадовано пнул скамью и поплёлся в противоположную сторону, не рассчитывая получить назад хоть страницу дорогой сердцу книги. Всё пропало. Рано или поздно Регулус заплатит за это сполна. *** Ремус посмотрел на блокнот, который сжимал в руках. Он не раз порывался вернуть вверенное сокровище обратно, но всякий раз Сириус уходил от ответа — он просто не замечал книги, страницы которой так старательно исписывал Люпин, а после продолжительной беседы они и вовсе забывали о том, кому на самом деле принадлежит блокнот. Любопытство съедало Ремуса изнутри. Он не раз открывал книжицу с другой стороны, листал, но так и не осмелился её прочесть. Он видел нотные эскизы, пометки и зарисовки, числа и даты, какие-то записки, но никогда не пытался вглядеться в них и изучить. Всякий раз Люпин стремительно закрывал блокнот и прятал его под подушку, осуждая себя за то, что ему вообще пришла в голову подобная идея. А сейчас ему было стыдно. Стыдно и неловко за то, чего он не совершал. Ремус закусил губу и неуверенной рукой вывел: — Я не читал вашего блокнота. Сириус взял протянутую книжку и закрыл её. Рассмотрел со всех сторон, о чём-то размышляя, перевернул и открыл с другой стороны, будто проверяя, на месте ли его записи. Ремус не дышал, внимательно следя за реакцией. Ему вовсе не хотелось ссориться. — Я отдал вам его не просто так, — наконец проговорил Сириус, возвращая блокнот растерявшемуся гостю. — Он мне не нужен. Можете сжечь его. Ремус невольно бросил взгляд на камин и отрицательно помотал головой. — С вашего позволения я оставлю его себе. Но читать ваши записи не буду всё равно. — Как хотите. Казалось, его вовсе не заботила судьба записной книжки — за маской безразличия Ремус не мог видеть настоящих переживаний композитора, о которых тот никому не расскажет вслух. Тем более Ремус не знал, что впервые за долгое время Сириус хотел довериться и отчаянно в этом нуждался. *** Какими дурными — по мнению Вальбурги Блэк — ни были бы друзья Сириуса, он никогда не попадал в авантюры, чего нельзя сказать о его младшем брате. Уже в шестнадцать лет тот связался с компанией более взрослых, более опытных и намного более опасных людей, которые с лёгкостью вскружили мальчишке голову своими поступками. Они не только публично унижали недостаточно богатых или недостаточно чистокровных аристократов, но и оказались повинны в других серьёзных преступлениях. Об этом, правда, узнали лишь спустя много лет. И мать, ослеплённая любовью к сыну, со спокойной душой отпустила Регулуса туда, откуда никому не под силу было вернуться. Сириус ничего не пытался сделать. Он видел, как гордился брат своим положением и своими связями, которые позволяли ему купаться в роскоши и славе. Смех да и только! Будто у Блэков не было ни того, ни другого. Сириус злился, но всякий раз натыкался на неприступную стену. Это он, кто ничего не понимает в жизни, не умеет расставлять приоритеты и не думает о будущем. Ни о чём не думает, кроме своих дурацких тетрадей с закорючками. Музыка не прокормит семью, в отличие от реальных денег, которыми Регулус набивал все карманы. Он был счастлив, слеп и совершенно глуп. Только после смерти младшего брата Сириус задался вопросом: смог бы он что-либо исправить? Он винил Регулуса во всём на свете и устраивал драки по любым пустякам — закончились все перья, сломались карандаши? Это Регулус виноват. Потерялась книга или блокнот? Это Регулус их стащил. Мать вновь сделала выговор и что-то запретила? Это Регулус его сдал. Директор вызывает на ковёр? Это проделки Регулуса. Друзья шепчутся за спиной? Это Регулус рассказал им какой-то секрет, желая рассорить и насладиться победой. И всякий раз Сириус набрасывался на брата с кулаками, ругательствами и проклятиями, о которых до сих пор едва ли сожалел. Нет, Сириус ничего не смог бы изменить. Оставшись один в пустом доме номер двенадцать на площади Гриммо, он беспомощно бродил по лабиринтам воспоминаний, в надежде отыскать ключ к загадке. Почему Регулус так глупо погиб? Почему мать, умирая, вместо прощения обвинила старшего сына в убийстве? — Я понятия не имел, во что он ввязался, — Сириус уже некоторое время стоял у камина и рассматривал огонь, очевидно не желая, чтобы Ремус видел его лицо. — Вам пора домой, — он не обернулся и даже не взглянул на гостя, стремительно покидая комнату, дав понять, что на сегодня хватит откровенных разговоров. Ремусу ничего не оставалось сделать, как вернуться домой. Рассказ Блэка — сбивчивый и скомканный — задел его за живое. Ремус не отреагировал на кэб, сворачивая на шумную площадь, забитую разношерстной публикой. Тут были и торговцы с корзинами, и спешащие куда-то поручики на велосипедах, и пьяницы, шатающиеся от одного кабака к другому. Омнибусы соседствовали с повозками, нищие — с богатыми, и всё это порождало заторы, какофонию и полный хаос. Лондон кипел и жил своей жизнью, но никто из суетящихся горожан не знал той трагедии, поразившей Люпина в самое сердце. Скольких людей, подобных Регулусу Блэку, погубил порочный город, этот гудящий, пыльный, разрастающийся муравейник? Каждое утро в разделе некролога Ремус натыкался на очередную статью об утопленнике, выловленном в Темзе, об убитом и ограбленном простофиле, завернувшем не в тот переулок, о женщинах, пострадавших от чужой жестокости, о детях, ставших жертвами нелепого случая. Но всё это не касалось Люпина лично — он качал головой и откладывал газету, понимая, что ничего не сможет сделать. Однако сейчас, держа в руках бесценный блокнот и обрывки воспоминаний, он ощущал в себе силу. Он сможет изменить хоть что-то.