Halsey — Gasoline
Мазнув пальцами по струящейся из прокушенной раны крови, он поднес их ко рту и кончиком языка попробовал вкус. Горьковата. Ему не по душе такая, ведь Клаус являлся поклонником выдержанной терпкости, чтобы потом, наслаждаясь ощущением вязкости на языке вспоминать последние едва слышные удары сердца жертвы, ставшей для него ужином. Эта же пойдет разве что для пары лепестков багровых роз на холсте перед ним. Негодная. Невкусная. Ненужная. Он всегда был перфекционистом в своих работах, в своих убийствах, в своей бесконечной жизни, стремясь достичь совершенства, для этого не останавливаясь ни перед чем. Вот и сейчас, желая найти подходящую для трапезы девушку, он со скучающим видом убил с десяток незнакомок, пришедших к нему под внушением. Мог бы насладиться прикосновением каждой их них. Подарить смерть в экстазе, но Клаусу наскучила такая игра еще пару столетий назад. Теперь же, пресытившись всеми удовольствиями, он снова пребывал в поиске, оставляя после себя лишь трупы и осадок неудовлетворения на душе. Все не то. Все не те. — Что ты сделал? — ошеломленно прошептала вошедшая Камилл, с ужасом взирая на последствия его буйства. Или же борьбы со скукой. Тленом. Самим собой и мраком в первородной душе. Никому не под силу его осветить. Даже этой пустоголовой, до противного наивной девушке, регулярно взывающей к человечности Клауса, умершей вместе с ним во время обращения. Он бы даже мог назвать это потрясающей тупостью, но выдержка гибрида сдавала позиции лишь в моменты, когда хотелось наполнить атмосферу вокруг тяжелым липким металлическим запахом крови, украшая унылый пейзаж Бойни алым. Брызги, потеки, гравитационные капли. Он будто одержимый рисовал на шероховатом вековечном кирпиче ее силуэт, зная, что именно с той, что скрывалась за четкими линиями стройного стана, сможет достичь успокоения своих пороков и перестать гнаться за призраками, ведь чертов поиск так выматывал мольбами о пощаде и хрипами агонии отобранных впустую жизней. Столько загубленных сегодня душ, а он даже не насытился, все еще пребывая голодным, становясь от этого злее, позволяя своему сердцу пропитаться яростью, жертвой которой вот-вот рисковала стать Камилл. — Убил, — безразлично ответил он, не поднимая взгляда от кровяной струйки, стекающей с уголка стола на пол, разбиваясь при ударе об него, образуя дивный узор из мелких багровых точек. — Зачем? — ее осуждающий взгляд заставил Клауса сократить между ними расстояние, оказавшись лицом к лицу с девушкой, так же пребывавшей в поиске. Только она пыталась найти свет в первородной душе. Напрасно, ведь он упрятал его в Мистик-Фоллс вместе со своим покоем и равновесием, отсутствие которого теперь подводило Клауса нещадно. — Потому что ты — не она, — прошептав это в приоткрытые губы, первородный вцепился Камилл в шею, мгновенно разрезав тонкую кожу клыками, упиваясь хлынувшей в глотку кровью. И снова эта противная полынная горечь. Опять мимо. Он так устал искать. Так хотел утолить свою жажду. И, похоже в его поиске наступил критический момент, когда тянуть больше нельзя было. Ему нужна Кэролайн Форбс. Его лекарство. Его утешение. Его утоление. Его невинный ангел и совершенство. Ради нее даже можно оставить умирающую на руках Клауса девушку, забыв про сладостные предсмертные хрипы. Скоро ему не нужно будет слушать их, ведь станет достаточно мелодичного голоса той, что может исцелить душу вечного искателя.***
— Приди в себя. Включи чувства. Стефан Сальваторе сейчас напоминал Кэролайн пластинку, на которой была записана одна и та же до жути раздражающая мелодия, зудящая в ее мозгу желанием вырвать ему язык, дабы не слышать больше этого нытья. Она искала утешения. И нашла его в безэмоциональности, раскрашивающей серые дни вампирши в кроваво-алый. Этот цвет определенно был ей к лицу. Она даже подумывала прикупить себе наряд близкого оттенка, чтобы потом не приходилось застирывать багровые следы украденных жизней с нежной дорогой ткани, портя ее отбеливателем и порошком. Пожалуй, только одержимость не покинула Кэролайн, заставляя снова и снова пытать счастья в поиске развлечения, пытаясь заполнить чем-то душевную пустоту, появившуюся в груди задолго до отключения чувств, о котором регулярно талдычил Стефан. Никто не мог привнести в жизнь вампирши азарт, увлеченность и страсть. А ведь она так жаждала этого. Хотела истории любви, где бы переживания захватывали дух, а мертвое сердце заходилось бы сладко-сладко в предвкушающем ритме, сводя ее с ума. Но зря. Никто не мог дать ей желаемое. И вот теперь Кэролайн пыталась утолить свои печали в алкоголе и крови, дивясь, как вкус последней до тошноты напоминал прокисший абсент. А ведь когда-то эта вампирша умела не только чувствовать, но и переживать лучшие моменты из своих грез до поры, пока тот, кто разбавлял ее идеальность мраком, не покинул Кэролайн, уехав в чертов Новый Орлеан, устраивать свою вечную жизнь там. И с того момента желание найти нечто подобное, чтобы чувствовать полноту прелестей бессмертия, не покидало вампиршу, заставляя нестись в бешеном ритме, не находя пристанища для остановки, которая требовалась ей так давно. Выходит, в ее вакууме бесчувственности осталась еще и злость, приправленная обидой и помноженная на годы ожидания впустую. Поэтому сейчас, сорвавшись, заслышав британский акцент у одного из посетителей бара, Кэролайн убила их всех, не оставив свидетелей своей слабости. Теперь же сидя на стойке, совершенно не заботясь о своем внешнем виде и хаосе вокруг нее, вампирша запивала «маргаритой» противный кровавый привкус, бывший когда-то непревзойденным, отныне заставлявший кривиться после каждой выпитой жизни, отобранной зря, ведь утоления своих печалей в них Кэролайн больше не находила. — Не хочу, — безразлично взглянув на свое отражение в зеркальной стене, когда-то забитой алкоголем, вампирша поправила растрепавшуюся прическу, оставшись равнодушной к запекшимся у уголков губ багровым потекам, отчасти гордясь этим неопровержимым доказательством ее причастности к преступлению, произошедшему здесь. — Что с тобой происходит? — Пытаюсь найти Клауса в других, зная, что его мне никто не заменит. Даже ты. После спонтанного признания, сорвавшись с места, Кэролайн набросилась на Стефана, прихватив с собой осколок бутылки, разбитой в пылу драки, несколько часов назад бушевавшей в баре. Вампирша вышла из нее победительницей, и наслаждалась этим чувством, пока Сальваторе не появился на пороге заведения, явно закрывшегося навсегда. Скорость сыграла на руку нападавшей, и через мгновение Стефан уже лежал у ее ног со вспоротым животом. Удовлетворившись проделанной работой, наблюдая как вампир, когда-то бывший ей и другом, и любовником, теперь корчился от боли, пытаясь не растерять свои внутренности, Кэролайн цокнула языком, все-таки решив, что покажется Клаусу в платье полюбившегося ей кровавого оттенка. И после, выплеснув на первородного всю свою ярость, наконец сможет почувствовать жажду к жизни и заставит себя идти вперед, не оглядываясь на прошлое и не задумываясь о правильности своих поступков, превратившихся в бесчисленное множество грехов, под тяжестью которых ее крылья просто могли сломаться, и тогда даже Клаусу будет не под силу вернуть ей их. Поэтому вампирша решила, что пора остановиться, ведь несмотря на отключенные эмоции понимала — еще пару шагов и обратного пути не будет. Клаус был ее якорем. Ощущением безопасности. И долгожданным спокойствием, несмотря на демонов, живущих в древней душе. После совершенного Кэролайн требовалось убежище, и она давным-давно нашла его в первородном сердце.